Пиччинино - Санд Жорж - Страница 53

• Предыдущая
• 53/110
• Следующая

Тропа привела молодых людей к калитке, и Микеле собственноручно открыл ее. Затем окольными дорожками они прошли через парк и достигли подножия вырубленной в лавовой толще лестницы, ведущей наверх, на скалы. Напомним читателю, что дворец Пальмароза непосредственно примыкал к крутому склону и составлял как бы три отдельных здания, которые, словно пятясь, карабкались одно за другим в гору. Верхний этаж, называемый casino, самый уединенный и прохладный, предназначался, по обычаям страны, для главного лица в доме; иначе говоря, покои хозяина выходили прямо на вершину скалы, где был разбит небольшой, но прелестный сад, как бы висевший в воздухе, на той стороне, что была противоположна фасаду. Здесь-то и жила княжна, уединившись от всего мира, словно в роскошной обители; здесь она могла насладиться одинокой прогулкой, не спускаясь по главной лестнице и не привлекая внимания слуг.

Микеле видел уже это святилище, но, как известно читателю, всегда в страшной спешке; а когда он сидел здесь с Маньяни во время бала, он был так взволнован и говорил с таким жаром, что не успел разглядеть ни постройку, ни ее окружение.

Теперь, проникнув сюда вместе с Пиччинино со стороны обрыва, он сумел яснее понять расположение этого бельведера: построен он был в очень смелом стиле и, в сущности, представлял собой маленькую крепость — лестница, вырубленная в скале, была более приспособлена для выхода, чем для входа; она была так зажата между двумя стенами из лавы и так крута, что даже женская рука легко могла остановить и столкнуть вниз нескромного или опасного посетителя. Наверху не было даже площадки, — прямо на верхней ступеньке возвышалась позолоченная калитка, необыкновенно узкая и высокая, укрепленная между двумя легкими колоннами из черного мрамора, гладкими словно мачты. Справа и слева от каждой колонны зияли глубокие пропасти, огражденные лишь чугунными решетками во вкусе семнадцатого столетия, с массивными завитками, напоминающими фантастических драконов, и с торчащими во все стороны шипами; преодолеть эти решетки, служившие одновременно двум целям, было весьма затруднительно, ибо ухватиться тут было не за что, а под ногами открывалась бездна.

Подобное укрепление было далеко не излишним в стране, где разбойники дерзко спускаются с гор в долины и на равнину и доходят до самых ворот города. Микеле взглянул на эту решетку с радостью ревнивого любовника, а Пиччинино — с презрением; он позволил себе даже сказать, поднимаясь по лестнице, что это конфетная цитадель, годная лишь для украшения праздничного стола.

Микеле позвонил положенное число раз, и калитка тотчас же отворилась. За ней стояла женщина под покрывалом, с нетерпением ожидавшая их. Едва Микеле переступил порог, как она схватила в темноте его руку, и юный художник узнал по нежному пожатью княжну Агату. Он вздрогнул и так растерялся, что не заметил, как Пиччинино, никогда не терявшийся, вынул из замка ключ, который Микеле, давая условные звонки, успел вставить в замочную скважину. Бандит запер калитку, спрятал ключ в складках своего пояса, и когда Микеле вспомнил наконец о своей оплошности, было поздно исправить ее. Все трое находились уже в будуаре княжны, и не время было заводить ссору с человеком столь бесцеремонным, как сын Дестаторе.

Агата была предупреждена и, насколько возможно, осведомлена о характере и привычках лица, с которым ей предстояло иметь дело. Как истая дочь своей родины, она не питала предрассудков относительно профессии бандита и готова была на любые денежные жертвы, лишь бы обеспечить себе услуги Пиччинино. Однако, едва увидев его, она испытала какое-то неприязненное чувство, которое ей с трудом удалось скрыть; а когда он поцеловал ей руку, глядя на нее своими дерзкими, насмешливыми глазами, ее охватила мучительная тревога, и она изменилась в лице, хотя сумела остаться приветливой и любезной.

Агата знала, что следует прежде всего польстить затаенному тщеславию авантюриста, выказывая ему особое уважение и где только можно подчеркивая его роль главаря; поэтому она не преминула тут же назвать его капитаном и пригласила сесть по правую руку от себя. К Микеле она обратилась с более фамильярной благосклонностью и усадила его почти рядом с собой, у изголовья кушетки. Затем, не глядя на него, но склонившись в его сторону, так что локоть, на который она опиралась почти касался его плеча, словно для того чтобы иметь возможность, в случае надобности, предупредить его незаметным движением, Агата приготовилась начать переговоры.

Но Пиччинино, заметив эту попытку соучастия и находя, что сам он оказался слишком далеко от княжны, встал с кресла и без всяких церемоний уселся рядом с ней на диван.

В эту минуту в комнату бесшумно вошел маркиз Ла-Серра, ожидавший, по-видимому, в соседней будуаре, когда начнется беседа; молча и вежливо поклонился он бандиту и сел рядом с Микеле, предварительно пожав ему руку. Хотя Микеле и чувствовал в маркизе соперника, его присутствие придало ему больше уверенности, и он даже подумал, не выбросить ли им через некоторое время бандита в окно; но такая горячность могла бы привести к весьма печальным последствиям, и он стал надеяться, что Пиччинино, сдерживаемый серьезным лицом и степенными манерами маркиза, не посмеет выйти за грани приличия.

Пиччинино прекрасно знал, что со стороны господина Ла-Серра ему нечего бояться предательства; он даже рад был, что благородный синьор явился, словно для подтверждения заключаемого здесь союза, и, следовательно, сам неизбежно должен войти в него.

— Господин Ла-Серра, значит, тоже мой друг и соучастник? — спросил он княжну тоном упрека.

— Синьор Кармело, — ответил маркиз, — вам, несомненно, известно, что я связан близким родством с князем Кастро-Реале, а следовательно, и с вами. Я был еще очень молод, когда катанская полиция открыла наконец настоящее имя Дестаторе, и вам, быть может, небезызвестно также, что я оказал немалые услуги изгнаннику.

— Я достаточно хорошо знаю историю своего отца, — ответил молодой бандит, — и мне достаточно того, что господин Ла-Серра распространяет и на меня свою благосклонность.

Удовлетворенный в своем тщеславии и твердо решивший ни в коем случае не разыгрывать здесь роль шута, а, напротив, заставить склониться перед своей волей волю всех присутствующих, Пиччинино пожелал сделать это изящно и со вкусом. Он быстро принял на диване позу одновременно достойную и грациозную и придал своему дерзкому и сладострастному взгляду выражение благожелательное и даже почтительное.

Княжна первая нарушила лед молчания и кратко изложила дело, приблизительно в тех же словах, в каких сделал это фра Анджело, когда выманивал волка из логова. Пиччинино выслушал ее рассказ, и ничто на его лице не отразило того глубокого недоверия, которое он при этом испытывал.

Но когда княжна кончила, он снова настойчиво повторил свое sine qua non13 относительно завещания и заявил, что в данном случае похищение аббата Нинфо кажется ему весьма запоздалой предосторожностью, а собственное его вмешательство — напрасным трудом и напрасным расходом.

Княжна Агата недаром переноса в своей жизни ужасные несчастья. Она научилась распознавать коварство скрытых страстей; и хитрость, которой она не сумела бы найти в своей прямой и правдивой душе, она обрела, правда в ущерб себе, из общения с людьми прямо противоположного склада. Поэтому она сразу поняла, что опасения Пиччинино были притворными и что требовалось угадать их тайную причину.

— Синьор капитан, — сказала она, — если вы так относитесь к делу, у нас ничего не получится; я пожелала вас видеть главным образом для того, чтобы получить от вас совет, а не раскрывать перед вами свои мысли. Соблаговолите же выслушать некоторые подробности, которых не мог сообщить вам фра Анджело.

Мой дядя, кардинал, составил завещание, в котором объявил меня своей единственной наследницей, и не более десяти дней тому назад, переезжая из Катании на свою виллу в Фикарацци, где он сейчас находится, свернул с дороги, чтобы нанести мне визит, которого я не ожидала. Я нашла дядю в том же состоянии, в каком видела его незадолго перед тем в Катании, то есть он был недвижим, глух и не мог говорить членораздельно; понять его речь можно было только с помощью аббата Нинфо, который узнает или угадывает намерения кардинала с удивительной прозорливостью… если только не истолковывает и не переводит их с безграничным бесстыдством! Однако в данном случае мне показалось, что аббат Нинфо совершенно точно передал волю моего дяди, ибо кардинал посетил меня с целью показать мне завещание и сообщить, что дела его приведены в полный порядок.

• Предыдущая
• 53/110
• Следующая