Пиччинино - Санд Жорж - Страница 58
- Предыдущая
- 58/110
- Следующая
— У меня как раз есть молоденькая и прелюбопытная сестричка, — улыбнувшись, отвечал Микеле, — да сейчас она, наверное, уже спит. Впрочем, доверьтесь мне, как я доверяюсь вам. Я уступлю вам свою постель, а сам, если пожелаете, сяду рядом и буду стеречь ваш сон.
— Согласен, — сказал разбойник. Говоря с Микеле, он все время старался вслушаться в те лишенные особого значения фразы, которыми, не желая мешать беседе молодых людей, обменивались княжна и маркиз. Микеле заметил, что, вопреки своему заявлению, будто он не может делать двух дел зараз, Пиччинино, говоря с ним, не пропустил ни единого слова, ни единого движения Агаты.
Успокоенный обещанием Микеле предоставить ему два часа полного отдыха, необходимые, по его словам, чтобы начать действовать немедля, Пиччинино поднялся, собираясь уйти. Однако кокетливая неторопливость, с какой он облекал плащом свой стройный стан, его рассеянный вид и томная грация во время этой важной церемонии и чуть заметное подрагивание черных шелковистых усов явно свидетельствовали, что он уходит с сожалением; так человек с усилием преодолевает свое опьянение, возвращаясь к работе.
— Вы не желаете, чтобы вас видели? — спросила его Агата. — Тогда садитесь с Микеле в карету маркиза. Вас довезут до пригорода, а там вы проберетесь переулками…
— Благодарю покорно, синьора! — возразил разбойник. — Я вовсе не собираюсь посвящать в свои дела слуг господина маркиза и вашей светлости. Завтра утром аббату Нинфо, проницательность которого может поспорить с их болтливостью, станет известно, что некий горец вышел из ваших апартаментов, хотя никто не видел, как он входил туда. И господин аббат, почуяв мою измену, оскорбит меня лишением доверия, которым почитал до сих пор. Еще двенадцать часов мне надо числиться его верным Ахатом и добрым другом. Я уйду с Микеле тем же путем, что и пришел.
— Когда же я вас увижу? — спросила Агата, смело протягивая ему руку, несмотря на жадный пламень, горевший в его упорном взоре.
— Вы меня не увидите, — сказал он, опускаясь на колено и пылко целуя ее руку, что так не вязалось с этой смиренной позой, — пока ваш приказ не будет выполнен. Не назначаю ни дня, ни часа, но своей жизнью отвечаю за всех ваших друзей, даже за толстого доктора! Я запомнил дорогу к вашему дому. Когда я позвоню у садовой калитки — раз, три раза и еще семь раз, соизволит ли ваша светлость допустить меня к себе?
— Можете быть в этом уверены, синьор, — отвечала она не подавая виду, как ее страшит такая возможность.
Маркиз Ла-Серра поспешил уйти вслед за молодыми людьми. Он слишком уважал княжну и никак не хотел, чтобы его сочли ее избранником и любовником. Однако он не был все же спокоен за нее и медленно спускался по лестнице, готовый вернуться по первому зову.
Выйдя из цветника, Пиччинино сам замкнул калитку и отдал ключ Микеле, попрекнув его за беспечность.
— Если б не я, — сказал он, — так этот бесценный, незаменимый ключ остался бы торчать в замочной скважине.
А по пути в покои княжны разбойник с присущим ему хладнокровием уже успел сделать для себя отпечаток этого ключа на шарике воска, который на всякий случай всегда носил с собою.
Едва они вышли на лестницу, как преданная Агате камеристка сказала ей:
— Молодой человек, которого вы, ваша светлость, желали видеть, дожидается в картинной галерее.
Агата приложила палец к губам в знак того, что в подобных случаях следует говорить потише, и спустилась этажом ниже в картинную галерею, где ее действительно уже более получаса ожидал Маньяни.
С тех пор как бедный Маньяни прочел таинственное послание княжны, он был ни жив ни мертв. Но, в отличие от Пиччинино, он не лелеял ни малейшей надежды — и его осаждали самые дурные опасения.
«Я совершил страшную ошибку. — думалось ему, — доверив Микеле тайну своей безумной страсти. Он, наверное, рассказал все своей сестре. Мила побывала у княжны, которая любит и балует ее. Девочка, которой не понять было всей важности этого рассказа, своей пустой болтовней напутала и возмутила княжну. Но почему было не прогнать меня без всяких объяснений? Ведь все, что она может сказать мне, будет только смертельной обидой и ненужной жестокостью».
Час ожидания показался ему столетием. Когда же бесшумно отворилась скрытая в стене галереи дверь и он увидел приближающуюся к нему Агату — в белом платье, побледневшую от недавно перенесенного волнения, в прозрачном белом кружевном покрывале, — его кинуло в озноб, он почувствовал, что умирает. В огромной галерее горел лишь один небольшой светильник. Ему казалось, что княжна не идет, а скользит навстречу, подобно тени.
Она прямо подошла к нему и как близкому другу протянула ему руку. И так так он медлил подать свою, то ли считая все это сном, то ли опасаясь ошибиться в значении ее жеста, она сказала мягко, но решительно:
— Дай руку, мой мальчик, и скажи, сберег ли ты еще те дружеские чувства, что выражал мне когда-то? Помнишь, после того как я вылечила твою мать, ты говорил однажды, что обязан мне горячей признательностью? Вспомни свои слова! Я-то не забыла тот порыв твоего великодушного сердца!
Маньяни не в силах был отвечать. Он не осмеливался поднести руку Агаты к своим губам и, низко склонив голову, лишь слегка пожал ее пальцы. Она заметила, что он весь дрожит.
— Ты очень робок, — сказала она, — но если ты и боишься меня, все же — я надеюсь — к твоему смятению не примешивается недоверие. Я должна спешить — отвечай же и ты не раздумывая. Готов ли ты, рискуя жизнью, оказать мне великую услугу? Я прошу о ней именем твоей матери!
Маньяни опустился на колени. Лишь в полных слез глазах выразились весь его восторг и преданность.
— Возвращайся в Катанию, — заговорила она вновь, — беги, пока не нагонишь двоих мужчин, только что вышедших отсюда — они опередили тебя минут на пять, не больше. Один из них — Микеланджело Лаворатори, ты легко узнаешь его при свете луны. Другой — горец в широком плаще. Следуй за ними, не давая заметить себя, но не теряй их из виду. При первом подозрительном движении этого человека будь готов кинуться на него и свалить с ног… Ты силен, — прибавила она, касаясь крепкой руки молодого рабочего, — но он ловок и коварен. Берегись! Держи, вот тебе кинжал, но примени его только в целях защиты. Этот человек либо мой враг, либо мой спаситель — еще не знаю. Щади его жизнь. Лучше беги прочь вместе с Микеле, постарайся не доводить дело до кровавой схватки. Ты живешь в одном доме с Микеле, не правда ли?
— Почти так, синьора.
— Держись поблизости, чтобы при малейшей тревоге броситься к нему на помощь. Не ложись спать: сторожи всю ночь, устройся как можно ближе к его комнате. На рассвете этот человек уйдет. Не отлучайся из дому и смотри, чтобы Микеле не выходил один, будь все время рядом, понимаешь? И будь начеку, пока я не отменю своего приказа. Я все объясню завтра, мы свидимся с тобой. С этого часа считай меня своей второй матерью. Идем со мной, мой мальчик, я хочу тебя направить по следам Микеле и его спутника.
Она взяла его под руку и, не говоря более ни слова, поднялась с ним в Casino и быстро провела по своим покоям. Они вышли в цветник, она открыла калитку и показала на лестницу, вырубленную в застывшем потоке лавы.
— Иди! — сказала она. — Поспешность, осторожность и твое великодушное сердце сына народа — все на защиту друга!
Быстрей стрелы и бесшумно, как она, слетел Маньяни вниз по лестнице. Он не терял времени на размышления, не гасил порыва своей воли мучительным раздумьем. А вдруг Микеле — его счастливый соперник, а вдруг уже назавтра его настигнет соблазн пронзить Микеле грудь? Ни о чем этом он не думал: его гнали вперед волшебная сила слов Агаты и пожатие ее руки. Он готов был идти на смерть ради этого баловня, спешил пожертвовать собою и только пожалел бы о любой задержке. Более того — он был горд и счастлив повиноваться той, кого любил, и слова ее звучали в его душе, словно голос неба.
Вскоре он миновал пригород и заметил впереди на тропинке двоих мужчин. Это был, без сомнения, Микеле и с ним горец в плаще. Маньяни старался остаться незамеченным, но наперед определял взглядом расстояние и все препятствия, которые ему придется преодолеть, чтобы настигнуть их в случае нужды. Один раз, беседуя, горец приостановился. Сильным и ловким броском, который в иных обстоятельствах был бы не под силу человеку, Маньяни почти настиг их, но расслышал только, что незнакомец рассуждает о любви и поэзии.
- Предыдущая
- 58/110
- Следующая
