Небо в огне - Тихомолов Борис - Страница 45

• Предыдущая
• 45/88
• Следующая

Засыпая, вспомнил: черт возьми, да ведь сейчас же - Новый год! А я… еду зайцем по железной дороге! Но все равно: с Новым годом, с новым счастьем, товарищ летчик!

Проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно дергал меня за ногу.

- Эй, гражданин, проснитесь, приехали! - Я открыл глаза и поднял отяжелевшую голову. Было уже светло. Сквозь давно не мытые окна в вагон пробивался свет ясного морозного утра. Из-за открытой двери под потолок били струи чистого, пьянящего морозного воздуха. - Что? Приехали? Куда?

- В столицу приехали, в столицу. Да отдайте же, ради бога, мой баул!

- Ах, баул, простите!

Я поджал ноги. Пожилой усатый мужчина в лисьей шапке и старомодном пальто с облезлым меховым воротником, сердито хмуря лохматые брови, схватил баул и стащил его вниз.

В вагоне стояла сутолока. В узком проходе, сталкиваясь, словно в водовороте, плыли узлы, мешки, фанерные чемоданы. Я обулся и, улучив момент, опустился на пол. Проходя через тамбур, бросил взгляд на свое отражение в дверном стекле. Ну и ви-дик! Опухшее от неудобного она лицо, под глазами темные круги, подбородок в щетине. До первого патруля. А мне еще надо добраться на Каланчевскую, к электропоезду. А комендантские посты на вокзалах, я и забыл про них. Ведь там без пропуска не пройдешь.

Шагая вместе с толпой по подземному переходу, усиленно думаю, как мне быть. Но ничего не придумал. Толпа поднесла меня к проверяющим КПП. Прочные барьеры из толстых труб, узкие проходы. Четыре младших командира со строгими лицами под командой еще более строгого лейтенанта придирчиво рассматривали пропуска.

- Проходите! Следующий! Не толкайтесь. Кому говорят! Не спешите.

Оказавшись в проходе барьера, я локтем сдвинул на живот кобуру с пистолем и, взяв в руки планшет и меховые перчатки, сделал вид, что собираюсь достать документ, да вот - руки заняты, неудобно.

- Проходите, товарищ летчик, - сказал лейтенант и одарил меня теплым взглядом. - Следующий!

Над Москвой стояла морозная дымка, сквозь которую тускло просвечивал медный диск солнца. Ожидая электрички, я с беспечным видом прохаживался по дощатому настилу. Звонко скрипел снег под унтами, валил пар изо рта. Мне было чертовски не по себе. Опять предстояло ехать зайцем. Чтобы купить билет, я должен предъявить какой-то документ.

Подошел поезд. Я вошел в вагон и, увидев свободное место, сел. Рявкнули клаксоны. Площадка поплыла назад. Все быстрее, быстрее. Мост. Трамвай, троллейбус… Вид на Каланчевскую площадь. Древние московские избушки. Сараи. Склады. Заборы, заборчики. Заводские трубы. Стучат колеса, стучит мое сердце: вот-вот сейчас войдет ревизор, начнет проверять билеты, что я скажу? стыд-то какой…

Вагон празднично расцвечен свежими листами газет, которыми шуршат пассажиры: «С Новым годом! С Новым годом!»

Против меня сидит важный пожилой гражданин в каракулевой шапке. На горбатом носу - пенсне. Читает «Правду», остро пахнущую свежей типографской краской. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей о ревизоре, я тоже приноравливаюсь читать последнюю страницу. Газета полна сообщениями о фронтовых делах и героизме тружеников тыла. Сосед шевельнул листом, и газетная страница, загнувшись, закрыла текст. Я с досадой отвернулся к окну. Теперь передо мной расстилался унылый пейзаж с дымящими заводскими трубами, с оврагами, заваленными разным металлическим хламом.

Бросаю досадливый взгляд на читающего пассажира. У меня к нему неприязнь. Такой важный, медлительный.

Перед моим носом перевернутый вверх ногами текст, набранный крупными буквами: «Указ…»

Сзади, громыхая роликами, тяжело открывается дверь.

- Граждане, приготовьте билетики!

Я съеживаюсь, будто меня кто стукнул по затылку. На меня смотрят или мне это только кажется? Делаю вид, будто очень заинтересован указом. Читаю:

«…Президиума Верховного Совета Союза ССР…»

С дрожью слушаю, как, приближаясь ко мне, пощелкивает сзади компостер. «Черт возьми, что же делать? Бежать? Неудобно». Сижу как прикованный, читаю:

«…о присвоении звания Героя Советского Союза…»

И вдруг мой взгляд натыкается на знакомое сочетание букв. У меня захватывает дыхание. Черт возьми, не может быть! Да ведь это же моя, моя фамилия!

Я выхватываю у незнакомца газету.

- Па-а-звольте! - изумленно восклицает гражданин. - Что вы делаете?

Лицо его вытянуто, глаза по блюдечку, пенсне вот-вот свалится с носа. Он протягивает руку за газетой.

- Подождите, подождите, - бормочу я, отводя его руку и жадно впиваясь глазами в строчки указа.- Ведь это меня? Ведь это меня!…

Все пассажиры, вытянув шеи и привстав с мест, смотрят в нашу сторону.

- Что случилось? Что случилось?

- Да тут пьяный какой-то…

- Он ненормальный, что ли?

- Тише, тише, товарищи, ну как не стыдно!

Первым приходит в себя мой сосед. Он забирает у меня газету, поправляет пенсне, дрожащими пальцами разглаживает измятые страницы.

- Простите меня, пожалуйста, как ваша фамилия, молодой человек? - Голос его дрожит от волнения.

Я несмело, будто чужую, называю свою фамилию, и имя, и отчество.

- Да, да! Совершенно верно! - восклицает незнакомец, приподнимаясь и растерянно снимая шапку:- Поздравляю вас сердечно и прошу простить великодушно!

В вагоне тишина, затем взрыв голосов:

- Где? Что?

- Не может быть!

- Поздравляем вас, поздравляем! Зашуршали газеты, расцвели улыбки.

- Герой Советского Союза!

- Смотри-ка ты! Смотри-ка!

Я сижу совершенно обалдевший, не свожу глаз со строк указа, упиваюсь непередаваемой музыкой слов «Герой Советского Союза!…»

Ко мне подошел ревизор.

- Ваш билетик, молодой человек.

Я сваливаюсь с «седьмого неба».

- А, что? Какой билетик?

- Послушайте, товарищ ревизор!-грозно прогудел чей-то бас.- Будьте хоть сейчас человеком! Тут такое дело, а он…

- Извиняюсь, - сказал ревизор.- До меня не сразу дошло. Поздравляю и не смею беспокоить.

- Спасибо, - ответил я. - Большое спасибо!

Все это было для меня так неожиданно. Да и не только для меня. На мои недоуменные вопросы, как это случилось, командиры пожимали плечами. Наградной лист на Героя? Нет, не посылали. На орден Красного Знамени -да. Было дело. Но это полгода назад - 20 июня.

Двадцатого… Двадцатого. Перебираю в памяти промчавшиеся месяцы войны, листаю летную книжку. Первый свой боевой вылет я сделал 25 мая. Месяца не прошло, и уже командир полка Щербаков и комиссар Морозов подписывает наградной лист: «Достоин правительственной награды - ордена Красного Знамени».

Конечно, это было рано, и в штабе АДД лист положили отлежаться. И вот… такая награда! Ничего не понимаю, почему так, вдруг?

Через неделю отправляюсь в Москву, в Кремль. Вместе со мной по каким-то делам едет заместитель командира дивизии Федоров, получивший звание Героя еще в финскую войну.

- Не ломай голову! - смеется он. - Все идет как надо. Ты же знаешь: за работой АДД следит сам Верховный Главнокомандующий. А у тебя целых три полета на Берлин. Да еще, да еще…

Поезд замедлил ход. Москва. У меня от волнения вспотели ладони. Сегодня 13 января… Тринадцатое?! Вот это здорово! Тринадцатая койка, тринадцатый по списку, тринадцатое января. Между прочим, из тринадцати я остался один… Ничего не поделаешь - подкидыш, а у подкидышей все наоборот. Вот и не верь после этого в приметы!

Операция «Карак»

Я снова получил совершенно мирное задание: нужно было перегнать свой самолет в Семипалатинск, в военную школу.

Видавший виды, весь латаный и пере латаный, самый старый бомбардировщик в полку отвоевался. И теперь ему остается дослуживать свой век на учебно-тренировочных полетах в авиашколе. Редкостная судьба! Его собратья давным-давно превратились в груды ржавых металлических обломков, разбросанных по полям войны.

Мне жаль машину-старушку. Я так привык к ней! Пусть она кренит немножко и движется в воздухе по-собачьи- боком, но ведь на ней мы сделали столько боевых полетов - и близких, и дальних! На ее крыльях мы перевезли и сбросили по врагу тонн полтораста бомб. И возили бы еще, но командир сказал: «Пора! Пора старушке на пенсию». Ну что ж, на пенсию так на пенсию- полетели!

• Предыдущая
• 45/88
• Следующая