Чужая корона - Булыга Сергей Алексеевич - Страница 21

Но разве было когда-нибудь такое, чтобы юность прислушалась к старости? И вот Цмок перехитрил пана Михала, увлек его в дрыгву и там утопил. Потом пришел черед и самого пана князя Сымона, отца пана Михала. Пан князь Сымон задумал осушить часть дрыгвы, это сейчас часто делается и обычно всем сходит с рук. Но пан князь хотел произвести осушение в непосредственной близости от Цмоковой берлоги — и был за это примерно наказан.

Но вот за что были наказаны пан князь Федор, пан князь Мартын и их едва ли не добрая сотня сабель с обеих сторон, тут я ума не приложу. Единственное объяснение, которое можно здесь дать, это такое: Цмок — это слепая стихия. Это все равно как молния, дотла спалившая все поле бедной вдовы. Или речной водоворот, затащивший на дно невинное дитя. Вне всякого сомнения, на совести у обоих князей, равно как и у пошедших за ними панов, было немало всякого дурного. Но ведь и среди тех, кто ничуть не пострадал при этой катастрофе, тоже немало черных душ, даже куда намного более черных.

Но уж как Цмок решил, так и решил. Вот, говорили, в прошлую охоту он взял и почему-то пощадил пана Ивана Ковдрыша. А этот пан Иван ох как горяч! Погорячее его был, насколько мне известно, только один пан Юрий из Сымонья, брат покойного пана Михала. Хотя, говоря о пане Юрии, тоже, наверное, давно уже пора прибавлять слово «покойный». Уже сколько лет тому назад пан Юрий ушел вниз по Харонусу! Все его боевые товарищи давным-давно вернулись, а его и след простыл. Он, говорят, как тогда первым прыгнул на златоградскую галеру, так они его там сразу копьем насквозь и проткнули. Как на рожон насадили! Пан Юрий сразу обмяк, как тряпичная кукла. А златоградцы кинулись на наших — и отбились. И порубили наши крючья, баграми уперлись в наш борт и оттолкнулись от него. А там ветер рванул, и мы совсем разошлись. Вот так пан Юрий, живой или мертвый, остался у них. А учитывая то, как они обращаются с пленными, то лучше бы ему быть мертвым.

Однако, что бы там ни случилось с паном Юрием, мы опять должны вернуться к самому началу, к Цмоку. Правда, на этот раз нам для этого уже не нужно будет углубляться во времена седой старины. Теперь нам будет достаточно и того, чтобы я вспомнил события всего лишь вчерашней давности. Собственно, это вчерашнее событие и побудило меня сегодня взяться за перо. Итак…

Вчерашний день выдался у нас в книгохранилище довольно-таки хлопотным. С самого утра нас постоянно кто-нибудь тревожил: то сколяры, то лекторы. И каждому нужно было отыскать чего-нибудь особенного. К вечеру голова у меня гудела как пивной котел, а бедный Ясь, мой подручный, весь взмок от постоянного лазания на верхние полки. Как хорошо, подумал я тогда, что мода на громоздкие ин-фолио ушла, похоже, без возвратно и сейчас почти все новые поступления выполняются форматом в четверть листа. Да и доски на обложку теперь берут не в вершок, а в полувершок, а то и того тоньше. Да и качество бумаги в последнее время стало неизмеримо выше. Правда, чем качественнее бумага, тем лучше она горит.

Так что у нас в книгохранилище, и я за этим строго слежу, выдача книг прекращается с наступлением сумерек, чтобы ни у кого не было соблазна разводить огонь. Чуть только начинает смеркаться, Ясь выходит в залу, стучит в пол посохом и напоминает посетителям, что мы закрываемся. До кого не доходит через уши, тому, с моего позволения, Ясь доводит по спине. Выпроводив последнего посетителя, мы запираемся изнутри на засов. Ясь растапливает печку и готовит мне легкий ужин, а я тем временем располагаюсь у себя за конторкой, зажигаю свечи — я люблю, чтобы текст был хорошо освещен, — и принимаюсь за чтение или писание. Ясь приносит мне ужин, немного вина, и я отпускаю его отдохнуть до самого утра. Иногда Ясь отдыхает прямо здесь, в книгохранилище, но по большей части он все ночи напролет шляется где-то по городу. И пусть себе! Молодость есть молодость. Я доволен Ясем, утром он всегда возвращается вовремя, готовит завтрак, будит меня, а потом весь день работает. Посетители тоже на него не в обиде.

Так и вчера: кто бы чего у него ни спросил, он тут же быстро исполнял заказ, а если заказывали паны лекторы, то он и книги им подносил до самого рабочего стола.

Но как только начало смеркаться, Ясь взял у меня посох, вышел в общую залу и принялся всех выгонять со всем присущим ему рвением. А я, вполне надеясь на него, уединился у себя за конторкой. Вот, думал я, макая перо в чернильницу, сейчас мы поработаем…

Но тут ко мне вбежал Ясь и срывающимся голосом сказал, что к нам пожаловал сам господарь!

— Ну и что? — спросил я, убирая кувшин с вином со стола. — Чего ты испугался, хлоп? Веди его ко мне.

Ясь обернулся очень скоро. Не прошло и минуты, как он ввел ко мне пана Великого князя. Пан Великий князь, наш господарь, был один, а это означало, что он намерен побеседовать со мной наедине. Ясь все эти тонкости давно прекрасно знал, поэтому, усадив пана господаря в гостевое почетное кресло, он нижайше поклонился и тотчас исчез. Мы остались одни. Пан господарь молчал.

Тут я должен вам сказать, что он, нынешний наш господарь, человек весьма немногословный, как это обычно и бывает с людьми его комплекции. А комплекция у него очень внушительная! И силы в нем не мерено! К тому же он еще любит ею прихвастнуть. Так, например, когда к нему приезжает кто-нибудь из венценосных гостей или даже просто особенно важный посол, наш господарь часто делает так: выходит с гостем из палаца, спускается во двор и там громко гикает. Тотчас распахиваются ворота ближайшей конюшни, оттуда с устрашающим топотом выбегает матерый зубр и стремительно бросается на перепуганного гостя. Но наш великий господарь еще стремительнее бросается наперерез, хватает зубра за рога, останавливает, а после, поднатужившись, держась опять же только за рога, валит зубра на землю! Картина, я вам скажу, впечатляющая. Даже если ты знаешь, что этот зубр прирученный и зовут его Мех. Вот почему при виде всего этого мы всякий раз восторженно кричим. А господарь молчит, только едва заметно усмехается. Вот он какой у нас неразговорчивый.

Он и вчера долго неподвижно сидел напротив меня и молчал. Потом спросил:

— Ты, пан доктор, слыхал, что было в Сымонье?

— А как же, ваша великость, слыхал, — настороженно ответил я. — Ох, какая беда!

— А в чем беда?

— Во-первых, в том, что полегло такое множество славных панов. Целая боевая хоругвь, которая могла бы вам так пригодиться в будущем походе. А во-вторых, теперь все будут говорить, что в их гибели виноваты только один вы, ваша великость.

— Я?

— Вы, ваша великость, вы. Ведь если бы вы не отложили решение их тяжбы до весны, то пан князь Федор и пан князь Мартын и по сей день сидели бы здесь, в Глебске…

— Га! — гневно перебил он меня. — Ты что, хочешь сказать, что мне нужно было и дальше водить славных князей за нос? Так, что ли?!

— А вам нужно было их как можно скорее стравить? Вот вы и стравили!

Великий князь открыл было рот… Но сдержался. Я знаю, кого-нибудь другого он мог бы за такую дерзость удавить на месте. Но мне он позволяет многое. И я широко этим пользуюсь. А позволяется мне так много потому, что я читаю Великого князя как книгу. Вот и сейчас, не дав ему опомниться, я продолжал:

— А то, что вы сейчас, ваша великость, задумали, это и вовсе никуда не годится.

— А что я задумал?

— Вы решили поехать в Сымонье.

— Га!

— Да, ваша великость. Вы рассуждали примерно так: вот сейчас все вокруг говорят, что-де Бориска…

Вот тут его и вообще всего перекосило! Но я храбро продолжал:

— Что-де Бориска загубил славных князей: сперва стравил, а после вообще недоглядел, нет больше славных князей, нет с ними сотни острых сабель, сотни храбрых панов. Какой Бориска господарь, геть его, геть, геть! Вот только съедемся на Сойм, там мы ему… Ну, и так далее. И вы, ваша великость, решили: нет, я господарь! Я не позволю, чтобы обо такое болтали! Я у себя в пуще порядок живо наведу! Я эту тварь, хоть трех-, хоть десятиголовую мигом прикончу! Я этой твари не Михалка и не Сымонка, не Федька и не Мартынка! Я… Так, ваша великость, а?