Игра королей - Даннет Дороти - Страница 16

• Предыдущая
• 16/60
• Следующая

— Если кто-то из ваших знакомых определит это так, надеюсь, вы изобличите его как напыщенного лжеца.

— Дорогой сэр, вы хотите, чтобы меня отлучили от церкви? Каждый человек с годами становится тверже. Вы скоро поймете, что меня трудно чем-либо поразить.

— А обмануть?

Она улыбнулась и ответила его же цитатой:

— Обман обманывает и будет обманут. Голос у вас золотой и не подвержен порче, а язык подвешен, как у стряпчего. Одно в вас похвально — вы не хотите усугублять грехи поэтов. Ложная родословная всегда хуже, чем ее отсутствие.

— Я избежал ловушек ваших, о добродетельная леди, о хитроумная девица Кристиан. Но, как вы видите, я честен и не солгал вам ни единым словом.

Она рассмеялась:

— Полагаю, вы, как Гимет 25), питались лишь медом и языками жаворонков.

— И, наверное, могу умереть на болоте точно так же, как и в любом другом месте, — сухо промолвил он.

Никому не нравится, когда его выводят на чистую воду. Видя, что коварство ее раскрыто, Кристиан взяла себя в руки и ровным голосом сказала:

— Я, конечно, ничего не могу обещать, если покину замок до того, как к вам вернется память. Но пока вы можете оставаться здесь инкогнито, если хотите. — Она поднялась и добавила: — Между прочим, многие могли бы позавидовать вам. Пользуйтесь своей свободой, у вас ее больше, чем у всех нас.

— Верно. Только у лунатиков ее больше, чем у меня. И еще — я настолько неблагодарен, что нахожу эту свободу невыносимой. Тем более невыносимой, что даже не знаю, насколько тяжело бремя, которое вы несете из-за меня.

Кристиан остановилась у двери, повернулась и сказала с иронией:

— Какое там бремя? Разве вы забыли:

Улыбаясь, она закрыла дверь и оставила пленника одного обдумывать ее слова.

Был четверг, 15 сентября. Том Эрскин уехал на юг в понедельник и теперь в любой момент мог вернуться за Кристиан.

А пока ее время было целиком занято. Все земли Биггара, Килбухо, Хартри и Танкертона принадлежали замку. В отсутствие мужчин, которые ушли с лордом Флемингом в Пинки и еще не вернулись — а могли и не вернуться вовсе, — кто-то должен был опекать семьи, живущие на этих землях: давать советы, сообщать новости, оказывать помощь в болезнях, а в случае нашествия англичан предоставить убежище в замке.

Новости с востока поступали неблагоприятные. Плохо оснащенная, неуверенная в себе армия допускала промах за промахом, и в конце концов ею овладела паника; ратники разбежались, открыв дорогу врагу и обрекая себя на уничтожение. В сорока милях к северу, в Стерлинге, двор нашел себе временное пристанище, протектор же тем временем победоносно двигался к Эдинбургу; конница его заняла брошенный Лейт, а остальная армия расположилась в окрестностях, изучая на досуге сданные укрепления. Английский флот, беспрепятственно пройдя вдоль восточного побережья, занял остров Сент-Колмс-Инч, ключевой стратегический пункт на пути к Эдинбургу.

В любой момент с юго-востока можно было ждать приближения лорда Уортона и графа Леннокса с их английскими солдатами.

День в Богхолле подходил к концу. Напряжение давало о себе знать. Кристиан чувствовала себя усталой и опустошенной. Ближе к вечеру она выкроила время посетить пленника, чувствуя при этом, что раздражение ее нарастает. Она думала о том, что Сим, надежды которого на скорый выкуп были столь безжалостно разрушены, мог устать от своей роли сиделки и тюремщика и ради добычи и вящей безопасности вовлечь в дело Хью. После четырех лет безукоризненной службы и неколебимой преданности Сима она научилась видеть и его слабые стороны. Размышляя об этом, Кристиан направилась к лестнице.

Уловив звон мечей наверху, девушка почувствовала, как кровь отхлынула у нее от сердца. Она остановилась и с облегчением услышала звонкий, захлебывающийся смех.

— Нет, дружок, не так: это тебе не клюшка. Действуй точнее. Смотри — влево, вперед, а потом уже вверх.

Снова послышался лязг мечей: ученик, вероятно, усваивал урок. Не торопясь, с достоинством Кристиан вышла на верхнюю площадку.

— Ах вы, два дурня, вас ведь, поди, слышно в Биггаре. Сим, так-то ты ухаживаешь за больным? А вы, как-вас-там! Недорого вы цените наши заботы. — Не слушая извинений и оправданий, она отправила Сима на лестницу сторожить и за руку свела пленника вниз. — Приключись с вами пляска святого Витта — вот было бы вам поделом: не успели как следует оправиться, а уже даете уроки фехтования. Садитесь сюда, на ступеньки. Ваша голова…

— С неделю еще будет гудеть, как пивной котел, — сказал он с тем же захлебывающимся смехом и сел, стараясь дышать ровнее.

Дверь башни вела в принадлежащий Кристиан сад. Расположенный перед пустым крылом и окруженный восьмифутовой стеною, этот сад был тихим и уединенным местом. Солнце ласково пригревало, всюду царил покой.

Отвлекшись от дел, она теперь отдыхала, прислонившись к стене и повернув лицо к солнцу. Все замерло, лишь свежие ароматы то нарастали, то становились еле заметными, sforzando u diminuendo: оркестр, управляемый легким ветерком.

Тишину вдруг нарушили три чистые ноты, взятые на лютне, ее собственной, которую она забыла на нижней ступеньке несколько дней назад. Кристиан сказала:

— Если вы умеете играть, сыграйте. Музыка — моя радость и моя страсть.

— Что вам сыграть? — Он тронул струны. Потом зазвучали стройные аккорды, и внезапно пленник запел чистым, веселым голосом:

Тут он умолк, но, увидев улыбку на ее лице, продолжил. И Кристиан неуверенно» подхватила припев.

Последний куплет они пропели вместе, на два голоса, и, когда песня кончилась, Кристиан с торжеством в голосе воскликнула:

— Я знаю эту школу!

Пощипывая струны и извлекая из лютни мелодию, нежную, как шум дождя, он спросил:

— Может, вы думаете, что я учитель пения?

— Или монах? — невинным голосом осведомилась она.

Сквозь смех он проговорил:

— Когда это священники чирикали, как малые птахи? Нет, конечно же нет. — И он запел песню, которая стала бессмертной благодаря далеко не религиозным чувствам, выраженным в ней. Потом спел неизвестный ей романс.

Играл он сдержанно и с большим искусством. Переходя от одного композитора к другому, ненавязчиво, без педантизма рассуждал о музыкальной теории и философии музыки; вскоре Кристиан обнаружила, что и сама высказывает суждения, задает вопросы, внимательно вслушивается. Со смиренным, трогательным восторгом погрузилась она в этот близкий ей мир, мир звуков; и была в нем счастлива, пока не заговорила совесть. Внезапно Кристиан спросила:

— Кто такой Джонатан Крауч?

— Кто? — лениво переспросил пленник. — А, Джонатан Крауч. Это англичанин, его взяли в… — Она уловила и паузу, и судорожный вздох, и дрожь в голосе. — Вы прибегаете к нечестным приемам, — заметил он.

Кристиан не задержалась с ответом:

— Память — странная вещь: ее легко застать врасплох. Сим сказал мне, что вы во сне называли это имя.

— Называл? Значит, это имя чем-то важно для меня. Но чем? Извините, не помню. Попытайтесь еще раз.

— Может быть, это ваше имя?

Смех его звучал искренне.

— Упаси Господь! Нет, я бы вспомнил, если бы это было мое имя.

— Оно могло прийти вам на память внезапно. А может быть, вы выберете какое-нибудь — О'Дерми, О'Доннал, О'Дочарди… мой…

— Нет, — сказал он. — Так можно продолжать до бесконечности. Я предпочитаю прожить безымянным до старости. Остаток своего ума я употреблю на то, чтобы вспомнить, кто такой Джонатан Крауч, а тем временем давайте петь, танцевать и веселиться.

• Предыдущая
• 16/60
• Следующая