Русские агенты ЦРУ - Харт Джон Лаймонд - Страница 16

История шпионажа полна удивительных примеров, но в ней невозможно отыскать фигуру, настолько непохожую на Петра Попова, чем та, к которой мы теперь обратимся. Возьмем, к примеру, письмо, написанное почти через два года после расстрела Попова, доставленное в Лондон в апреле 1961 года англичанином по имени Гревил Винн. Это аккуратно напечатанное на русском языке письмо уместилось всего на одном листке бумаги. Немедленно переданное представителям британской и американской разведки, оно сообщало следующее:

«Ее Величеству королеве Великобритании Елизавете II

г-ну Макмиллану

г-ну Эйзенхауэру

г-ну Кеннеди

г-ну Хертеру

г-ну Никсону

г-ну Гейту

г-ну Джонсону

г-ну Брукеру

г-ну Раску

г-ну Аллену Даллесу

г-ну Макнамаре

Глубокоуважаемая Королева, глубокоуважаемый Президент, глубокоуважаемые господа, В своем первом письме от 19 июля 1960 года я уже сообщал Вам, что по-новому оценил свое место в жизни и, придя к определенному выводу, решил посвятить себя благородному Делу борьбы за гуманный, справедливый и свободный мир для человечества. За это Дело я буду бороться до конца.

Прошу Вас считать меня своим солдатом. С этого времени ряды Ваших вооруженных сил пополнились еще одним человеком.

Можете не сомневаться по поводу моей преданности, стойкости, бескорыстия и решительности в борьбе за Ваше Дело (которое отныне является и моим). Вы останетесь довольны мною и всегда будете вспоминать меня добрым словом. Что же касается Вашей признательности — я ее заслужу. Для этого много времени не потребуется».

Это феноменальное письмо было написано Олегом Владимировичем Пеньковским, полковником Советской армии, проходившем службу в Москве, который уже в течение некоторого времени пытался завербоваться на службу в качестве «воина-борца за Правду, за идеалы истинно свободного мира и демократии для всего Человечества». Говоря другими словами, он предлагал себя в качестве шпиона, поскольку шпионаж являлся единственным доступным ему оружием. К несчастью для Пеньковского, предлагать себя Западу в этом качестве в Москве в 1960-х годах было задачей нелегкой: даже иностранные граждане, неважно, посещавшие Россию с кратким визитом или проживающие в ней постоянно, опасались возможной провокации: репрессивного режима боялись все.

Несмотря на это, человек, написавший приведенное выше письмо, был вполне искренен, хотя и крайне раздражен тем, что ни один представитель Запада не принимал его всерьез. Олег Пеньковский кардинально, по крайней мере внешне, отличался от Петра Попова. Хорошо образованный, ясно выражающий свои мысли, в некотором роде космополит, он был из хорошего рода, его предки до революции входили в высшее общество, о чем он никогда не забывал (впрочем, это помнили и сами власти). В отличие от большинства русских, Пеньковский довольно свободно говорил по-английски, и если бы не его происхождение, являвшееся в советской системе несмываемой черной меткой, без сомнения, стал бы генералом. Однако прежде чем его происхождение привлекло внимание КГБ, он уже успел к своим тридцати годам дорасти до звания полковника и достичь служебного положения, о котором могли мечтать лишь немногие советские граждане.

Кроме всего сказанного, Пеньковский был натурой динамичной и агрессивной. Американский бизнесмен, имевший с ним дело в 1961 году в Париже, характеризовал его следующим образом — «налетает как ураган». И действительно, в своем стремлении привлечь внимание американского и английского правительств он действовал подобно урагану. Решение тайно сотрудничать с Западом против своей страны не было для Пеньковского трудным — к этому его толкали обстоятельства. С другой стороны, установить контакт с достойными внимания американцами или англичанами, через которых можно было бы наладить взаимодействие, было крайне трудно, поскольку он, как почти каждый человек, живущий в Советском Союзе в 1950–60-х годах, не исключая и иностранных подданных, находился в постоянном страхе перед КГБ.

В Москве проживали дипломаты почти всех ведущих стран мира, а также некоторое количество приезжих с Запада, прибывающих обычно по делам бизнеса или с целью учебы. Иметь с ними знакомство было чревато для русских большими неприятностями, не говоря уже о более близких отношениях. «Прошлым августом, — вспоминал впоследствии Пеньковский, — я вместе с женой и дочерьми отдыхал в Одессе. Возвращаясь обратно поездом из Киева, я оказался в одном вагоне с американскими студентами и их преподавателями русского языка (тоже американцами). Однако общение с ними оказалось невозможным из-за постоянного присутствия армянина, известного как осведомителя КГБ»; В других случаях он рассказывал так: «Я, словно волк, рыскал вокруг американского посольства в поисках надежного иностранца, патриота… Однажды я даже побывал возле “Американского дома” (здание, предназначенное для проживания и отдыха американских морских пехотинцев — охраны посольства США), где мог наблюдать, как они там внутри играют в карты и пьют виски, но у входа дежурила милиция. Я поджидал, пока оттуда не выйдет какой-нибудь американец, чтобы подойти к нему и сказать: “Господин, вы патриот своей страны. Возьмите, пожалуйста, это письмо и доставьте его в ваше посольство. Там все объяснено”. Но я так и не дождался. Никто не вышел».

Письмо, предназначенное Пеньковским для передачи в американское посольство, по содержанию было похоже на процитированное в начале главы, и при воспоминании о нем на ум ему пришло сравнение с атомной бомбой.

«Я даже устроился с этой “бомбой” напротив посольства, через улицу (там есть арка и две скамейки за ней) и долго сидел, курил. Сейчас скажу вам, почему, — рассказывал Пеньковский. — Рядом с вашим посольством стоит новое здание, в котором расположена конспиративная квартира, откуда автоматически осуществляется киносъемка всех, кто проходит через ворота, въезжает или выезжает, а также кто долго находится недалеко от посольства… Ваши люди почти всегда из ворот выезжали, их мощные машины двигались быстро и исчезали — их невозможно было догнать, даже на такси.

Я сидел на скамье… Там можно было находиться, потому что это место отдыха — рядом протекала Москва-река. Я прогуливался по набережной, заходил в магазины, разглядывал товары».

Стараясь выглядеть как праздношатающийся прохожий, Пеньковский поджидал выходящих из посольства людей, оценивая их, поскольку важный американец мог оказаться наиболее для него полезен. «Когда выходили американцы, которым милиционер отдавал честь, я знал — это были постоянные дипломатические работники. Тех, у кого не было дипломатических паспортов, или случайных посетителей он не приветствовал».

Время от времени Пеньковский выбирал перспективного, по его мнению, человека, которому отдавали честь. «Я выходил из магазина или вставал со скамьи. Этот человек шел по другой стороне улицы. Боясь быть сфотографированным из конспиративной квартиры, я не переходил на другую сторону, а двигался параллельно ему». Но неожиданно американец останавливал такси и уезжал. Все старания Пеньковского оказывались напрасными. «За одним американцем я шел до самого Большого театра. Мне хотелось подойти к нему и сказать: “У меня к вам просьба”. Но он мог позвать милиционера. Я испугался и прошел мимо».

Наконец после многих попыток, около одиннадцати часов вечера 12 августа 1960 года, на темной набережной Москвы-реки, Пеньковский установил долгожданный контакт с заметным по своей рыжей бороде американцем, вышедшим на прогулку с приятелем-туристом. По счастливому совпадению Пеньковский видел эту пару в поезде по пути из Киева. Сухой отчет посольства описывает это событие следующим образом:

«Прошлой ночью, вскоре после полуночи, г-н Элдон Рэй Кокс, 26 лет, турист из Америки, попросил встретиться с каким-либо ответственным сотрудником посольства. Вкратце сообщение Кокса заключалось в следующем: