Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович - Страница 66

• Предыдущая
• 66/84
• Следующая

- На расстрел? - поднял он голову, - Кого? За что? - Он бросил карандаш, отодвинув резко в сторону бумаги и карту, и стал читать дело Ивана Шашина.

Читал он медленно, листал страницы и снова возвращался к прочитанному. Шаронов озабоченно ждал, что скажет комдив. «Может, мне доложить свое мнение? Или лучше это сделать, когда он все просмотрит? Пожалуй, Щашину можно было и смягчить меру наказания. Послать в штрафбат. А тех двоих комдив наверняка прикажет расстрелять как трусов и дезертиров…»

Канашов прокашлялся, поглядел вопросительно на комиссара и отрицательно покачал головой:

- Не подпишу на Шашина…

И Шаронов облегченно вздохнул. «Значит, совпало наше мнение…»

- Нашел кого расстреливать прокурор, - сказал комдив. - Отец Шашина погиб в гражданскую войну, защищая советскую власть. Мать как колхозную активистку из-за угла кулаки убили. Беспризорником рос парень. Да и сейчас еще мальчишка сопливый…- Канашов раскрыл дело. - Ему девятнадцатый год пошел. Он еще и жизни не видел и сразу в пекло войны попал. Федор Федорович, ты узнай лучше, почему его до сих пор не наградили за танк с эмблемой тигра. Или в это наш прокурор вмешался?

Канашов поднял трубку, позвонил прокурору дивизии.

- Вы бросьте заниматься подтасовкой. Нечего меня выставлять свидетелем в деле Шашина. Никаких он мне провокационных вопросов не задавал во время отступления. Вам понятно?

Закончив разговор, Канашов стал просматривать следующее дело.

- Не согласен, - сказал он и отложил его вместе с делом Шашина.

Шаронов спросил осторожно:

- А как же тут быть? Ведь факт дезертирства налицо. Вину он сам признал. И к тому же… - Комиссар взял дело, полистал, прочел: «Умышленно отстал от поезда на фронт во время бомбежки». А это не что иное, как дезертирство в военное время…

Канашов перебил комиссара:

- А ты читай, кто его отец и где он сейчас…

- Знаю, - закрыл дело Шаронов, - Минометчик, воюет с первых дней на фронте.

- Вот-вот, минометчик и воюет на фронте. Что же, нам убивать одной пулей двоих? Не подпишу, - сделал он резкий жест рукой.

Шаронов тяжело вздохнул.

- Михаил Алексеевич, а вспомни, как ты сам расстрелял связного в первый день немецкого наступления. И это сразу отрезвляюще подействовало на паникеров. Признаться, вначале я осуждал тебя за такую крутую меру. «В горячке, - думаю, - не мог сдержаться…»

- В горячее не мог сдержаться… - покачал головой комдив.- Эх, ты!… А я думал, что разобрался…

- Мне рассказывали, - сказал Шаронов.

Но Канашов снова перебил его:

- Рассказывали… Предателя я расстрелял, а не связного. Он к немцам сдаваться бежал, билет комсомольский бросил. Понял, что это за связной?

- К немцам? Билет бросил?

Канашов стал просматривать последнее дело, младшего командира.

- Тоже ни к чему его расстреливать. Ты посмотри сюда, Он же на фронте воюет с первого дня, дважды был ранен, кровь за Родину пролил, а мы его в землю. - Комдив собрал дела и передал комиссару. - Нас ждут еще тяжелые бои. Поглядим, как эти люди себя покажут. Ко мне эту троицу. Я с ними потолкую…

Шаронов был почти согласен с решением комдива. Но все же его удивляло одно: «Чем объяснить, что Канашов, отдавая приказы, с беспощадной требовательностью посылал на явную смерть сотни и тысячи людей и в то же время так дорожил жизнью каждого бойца и командира даже тогда, когда они заслуживали сурового наказания?»

Нет, не большие потери в авангардном полку Нельте и даже не тот сам по себе очень неприятный факт, что он не выполнил задачу по овладению плацдармом на Дону, привели в ярость Мильдера. Узнав из доклада начальника разведки, что эту огневую артиллерийскую ловушку устроил его дивизии старый знакомый - Канашов, он не находил, себе места и бегал по комнате, как зверь в клетке, курил и скрипел от злости зубами. Мильдера одолевали мысли, ему хотелось сделать что-то такое, чтобы показать этому Канашову, что он не прощает врагам обид и рано или поздно достойно отомстит за все неприятности, доставленные ему. В то же время у Мильдера впервые появилось подспудное чувство робости. «Как бы этот Канашов не устроил моей дивизии какой-либо новый, еще более неожиданный сюрприз. От этого коварного русского волка всего можно ожидать. Канашов умен, решителен и смел. Такому не клади палец в рот - откусит…» И то, что Мильдер признавался сам себе во всех этих бесспорных качествах врага, его пугало, раздражало и приводило в ярость.

А может, это и не тот Канашов? Просто совпадение фамилий. Однако необходимо эти данные уточнить разведчикам. Впрочем, какое это имеет значение? Если это и не тот Канашов, все равно неутешительно. Значит, у русских есть такие военачальники, с которыми нельзя не считаться. «Надо как можно скорее заканчивать войну. Мы сами, того не желая, учим русских искусству большой войны. А опыт истории войн говорит о том, что нередко ученики идут дальше своих учителей…»

Мысли Мильдера прервал вошедший адъютант.

- Господин генерал, к вам прибыл полковник Нельте.

- Нельте? - поморщился генерал. - Я не вызывал его.

- Он просит вас, господин генерал, принять его по очень срочному делу.

- Просите, пусть войдет.

Вошел полковник Нельте. Мильдер не поднялся, а продолжал сидеть. Он только скосил на него вопрошающий взгляд и понял, что Нельте был возбужден: лицо его покрывали красные пятна.

- Я вас слушаю, господин полковник Нельте.

- Господин генерал, разрешите мне предпринять ночную атаку. И как можно скорее. У меня имеются сведения, что противник оставляет позиции и отходит.

- Куда отходит?

- За Дон. Я не упущу ни одного живым. - В глазах Нельте блеснули искорки гнева.

- И вы уверены в том, что вам удастся взять реванш?

- Уверен, господин генерал. Разрешите? Нельзя терять ни одной минуты. - Нельте сжал кулаки, соединил их вместе и послал вперед. - Концентрированный удар двумя батальонами по отходящей русской дивизии - и больше нет ее…

Мильдер полупрезрительно окинул взглядом своего подчиненного.

- Сейчас у вас, господин полковник, слишком горячая голова для решения. А его надо принимать с холодным рассудком. Вы слепы, Нельте, от негодования. Понимаю, что задето ваше самолюбие. Вас поколотили… Но я не могу рассчитываться за вашу горячность лучшими солдатами дивизии. Да и танки, поверьте мне, нам еще будут нужны. Война не окончена, и на Волге нам предстоит выдержать не один бой.

- Но, господин генерал, сегодняшний успех противника - счастливая случайность. Командир авангардного батальона нарушил мой приказ и перешел в атаку без разведки. К тому же он после вчерашней вечеринки был еще пьян. Я установил это. Прошу поддержать его отчисление из моего полка.

- Случайность? Ну, тогда, господин полковник, вы ничего не поняли из того, что произошло с вашим полком сегодня. Вы окончательно разочаровали меня. Я был о вас более высокого мнения. Мне казалось, что вы офицер с перспективой. Теперь мне понятно, почему вас высекли, как мальчугана. Вам вскружили голову наши успехи. У меня нет времени слушать ваши детски наивные рассуждения. Вы свободны, господин полковник.

И снова вынуждена отступать на восток поредевшая дивизия Канашова.

Во рту, опаленном июльским суховеем, до того сухо, что губы шуршали, как бумага, и становилось горько, будто жевал эту сизо-дымчатую полынь, повсюду заполонившую степь. Колонны войск медленно шли по дорогам. Дымилась поднятая колесами и тысячами ног пыль, и издали казалось, что дорога горела.

Вместе с воинскими частями уходили и беженцы.

Немецкие пикирующие бомбардировщики плыли торжественно, как на параде, не торопясь, и безнаказанно обрушивали груз бомб на живые от людских потоков дороги. От беспрерывного грохота бомбовых разрывов постоянный шум в ушах, как от морского прибоя.

• Предыдущая
• 66/84
• Следующая