Император Терний - Лоуренс Марк - Страница 10

Дед рассмеялся, сделанная из китового уса спинка кресла поднималась над ним, словно брызги волны, ударившей об скалы.

— Ты собираешься затравить любого, кто тебя обидел, Йорг? Вообще любого? Как бы далеко он ни скрывался? Мне кажется, таким образом можно стать рабом случая, человеком, который вечно на охоте, которому некогда жить.

— Они с радостью посмотрели бы, как ты вопишь, умирая от яда. И твоя жена. И твой сын.

— И свалили бы вину на тебя.

Он широко зевнул, так, что челюсти хрустнули, и пробежал ладонями по колючей бороде.

— Яд — грязное оружие, — сказал я.

Не то чтобы я пренебрег им в Геллете. Мой взгляд на мир уравновешен, но равновесие неизменно в мою пользу.

— Мы играем в грязную игру, — кивнул дед, разглядывая меня окруженными морщинками глазами, так похожими на глаза моей матери.

Возможно, вовсе не яд так раздражал меня. Или попытка сокрушить меня — случайный порыв, и Ибн Файед тут вовсе ни при чем. Я вспомнил единственный раз, когда видел Каласади в том дворе, как он тогда оценивал и высчитывал возможности. Может, то отсутствие злых намерений придало всему личностную окраску; он представил меня набором чисел и подсчитывал шансы. Призрак Фекслера был сотворен, когда настоящего человека низвели до цифр. Мне, как оказалось, это не понравилось.

— Они посягнули на мою семью, — сказал я и пожал плечами. — Я создал королевство благодаря тому, что не оставлял подобное безнаказанным.

Дед посмотрел на меня. Солнечный свет струился из окна у него за спиной, обращая меня в тень. Что происходит за тем золотым кружочком, подумал я, какие расчеты? Мы все их делаем. Не так хладнокровно, как Каласади, но в любом случае это своего рода арифметика. Что он сотворил со мной, разбавив свое семя, отдав любимую дочь ненавистному Анкрату? Всего месяц назад для него это было лишь имя. Он не помнил ребенка, так что образ невинного дитяти не мог смягчить жестокий лик юного убийцы, стоявшего перед ним, — кровь от крови его.

— И как ты это сделаешь? Калиф Либы живет на земле, не похожей на нашу. Ты будешь там белым человеком среди людей другой расы. Чужак в стране чужой. Каждое твое движение будет бросаться в глаза с того самого момента, как ты ступишь на берег Африки. Ты не обретешь там друзей, лишь песок, болезни и смерть. Я был бы рад, если бы Ибн Файед и Каласади умерли. Файед — за то, что напал на меня в моем замке, Каласади — за предательство. Но если бы одинокий убийца, особенно одинокий белый убийца, мог это сделать, я бы направил его туда. Не в ответ на набеги Файеда — я человек чести и на войну отвечаю войной, — но в ответ на то, что он сам прислал убийцу.

Каждый, кто наделен честолюбием, должен молиться, чтобы тот, с кем он столкнулся, оказался человеком чести. Несмотря на то, что в тот момент мне было жаль деда, ничуть не меньше меня радовало, что хоть кто-то из моих предков был таким.

— Ты верно говоришь — это будет нелегко, граф Ганза, — поклонился я. — Может, подожду, пока это не станет просто, — разумеется, мне нужно многому научиться и о многом поразмыслить.

Дед принял решение. Я понял это по тому, что его лицо стало жестче. Не быть ему хорошим игроком в покер.

— Оставь Ибн Файеда и его тварей мне, Йорг. Они напали на меня и на моих людей в замке Морроу, я должен отомстить и отомщу.

Старик все просчитал. С одной стороны — жизнь неизвестного родича, запятнанного дурной кровью, с другой — возможность уничтожить врага. Вырос ли «неизвестный родич» в «сына Роуэн, ребенка моей дочери» и перевесил, или же он считал, что мои шансы на успех малы по сравнению с любыми притязаниями на родство, я не знал.

— Тогда я их оставлю, — снова поклонился я.

Солгать было нетрудно. Я предпочел поверить, что он видел во мне сына своей дочери.

Я снарядился, нагрузил мула мехами с водой и сушеным мясом. Плоды я мог найти по дороге: на Лошадином берегу в разгар лета стоит лишь руку протянуть, чтобы сорвать яблоко, абрикос, сливу, персик, грушу или даже апельсин. Я упаковал палатку, а то среди холмов у побережья едва ли можно найти тень, а без морских ветров земля просто раскаляется. Говорят, мавры удерживают южные королевства: Кадис, Кордобу, Морроу, Веннит, Андалус и даже Арамис. Для них нет большой разницы с пыльной Африкой.

— Значит, Иберико, верно?

Я затянул ремень под брюхом мула и поднял глаза.

— Солнышко! — ухмыльнулся я в ответ на его усмешку.

Несколько месяцев назад я так прозвал гвардейца после того, как он потратил немало усилий, дабы не дать мне войти в замок в тот первый день, когда я прибыл инкогнито.

— Я, понимаете, занимался своими делами, и тут вдруг подходит граф Ганза. «Грейсон, — говорит. Ему нравится знать всех своих людей по именам. — Грейсон, — говорит и кладет руку мне на плечо. — Юный король Йорг отправляется в путь, и я бы хотел, чтобы ты поехал с ним». Сказал, это называется «вызваться добровольно».

— Солнышко, я не уверен, что мне вообще нужна компания.

Я встал и похлопал мула по крупу. Крепкая животина, неказистая, но крепкая. Конюх сказал, что ему больше сорока лет, но возраст только пошел ему на пользу. Я подумал: хорошо, что в компании будет хоть один «старичок».

— Это в отместку за то, что заставил вас пить из лошадиной поилки? — сказал Солнышко.

Вид у него был унылый, и я вспомнил о брате Роу.

Я отмахнулся.

— Отчасти. — По правде говоря, я не знал, что мне назначили сопровождение, не говоря о том, кого именно. — В любом случае, тебе понравится. Даже холмы Иберико будут поинтереснее несения караула сутки напролет у Нижних ворот, не сомневайся.

Он сплюнул, чем еще больше напомнил мне Роу.

— Я страж стены, а не комнатный цветочек.

Он протянул руку, коричневую от солнца. У замковой стражи такого загара не бывает.

Я взял мула за поводья и направился к воротам. Солнышко пошел за мной. Его вьючная лошадь стояла у стен замка в тени оливы, нагруженная так, будто мы собирались пересечь Альпы.

Солнышко напустил на себя такой вид, будто ему вовсе не хотелось ехать, но мой мул превзошел его по этой части. Мне пришлось волочить его мимо лошадиной поилки. Я назвал его Упрямцем и подгонял палкой. В итоге мое упорство возобладало, но Упрямец по-прежнему крайне неохотно шел туда, куда я велел. Полагаю, в конечном счете он был самым разумным из нас.

Пятью годами ранее

Замок Морроу, как и Логово, стоит в стороне от главного города. Оба замка расположены так, чтобы защищать своих обитателей. В Войне Сотни завоевание королевств — вопрос алчности. Сотня хочет, чтобы их новые земли были богаты и плодородны, населены множеством налогоплательщиков и рекрутов. Атаки направлены в основном на уничтожение местных правителей, чтобы агрессор мог захватить трон и беспрепятственно получить королевство. Войны на истощение, в которых гибнут крестьяне, горят города, уничтожаются урожаи, распространены меньше и случаются, как правило, когда противники равны и оба стремятся получить преимущество, необходимое для нападения на вражеские замки.

Город Альбасит находится на плодородной равнине милях в пятидесяти вглубь материка от замка Морроу. Солнышку и мне понадобилось дня три, чтобы преодолеть это расстояние, — в первый день мы выехали поздно, да и часто останавливались, дабы вести переговоры с Упрямцем при помощи палки. Река Юкка питает окрестные пахотные земли. Мы приблизились к городу по Прибрежной дороге, которая последние несколько миль идет по берегу реки мимо всевозможных фруктовых садов, через виноградники, мимо склонов, поросших оливами. Повернув к воротам Альбасита, мы проехали мимо полей, засаженных помидорами, перцем, бобами, луком, капустой, картофелем — еды достаточно, чтобы накормить целый мир.

Стены и башни Альбасита сияли под южным солнцем.

— На этом фоне Годд выглядит сущей помойкой, — сказал я.

— Что выглядит?