Том 2. Последний человек из Атлантиды - Беляев Александр Романович - Страница 9
- Предыдущая
- 9/78
- Следующая
– Да, да… О Золотом веке… Ну, вот, говорю я, давно, давно это было…
– И все было золотое?.. И хлеб золотой? И камни и яблоки?
– Время было золотое… Все люди жили счастливо, как боги на небе. Не было ни царей, ни рабов, ни бедных, ни богатых. Бог-Солнце грел, ласкал и баловал людей, как любимого первенца. Из зеленых ветвей люди делали себе пояса и венки на голову и так ходили, свободные и радостные, среди садов, которые круглый год давали им сладкие плоды. Чистые источники утоляли жажду. Люди рождались среди цветов, наслаждаясь жизнью до глубокой старости, и мирно засыпали вечным сном, окруженные детьми, внуками и правнуками. И смерть их была так же легка, проста и спокойна, как закат солнца…
– А потом?
– А потом люди согрешили, и боги прогневались на них.
– Чем они согрешили?
– Они захотели быть равными богам и все знать.
– И боги отняли у них этот Золотой век?
Послышались шаги.
К дому подходил Акса-Гуам-Итца, сын жреца Шишена-Итца. На нем была черная шелковая туника, расшитая по краям золотым узором; на ногах его были легкие светло-желтые сандалии. Он подхватил девочку на руки, а она, смеясь, вырывалась.
– Здравствуй, бабушка! – сказал Акса-Гуам, опуская девочку на землю. – Ата дома?
– На работе. Скоро придет.
– Даже сегодня на работе?
– Для нас нет праздников…
– А Старик Гуамф?
– В доме.
Акса вошел в помещение. Все оно состояло из одной комнаты, чисто выбеленной известкой и перегороженной домотканой полотняной занавеской с вышитыми на ней мелкими цветами. Грубый деревянный стол, несколько скамеек и шкафчик с глиняной посудой составляли всю меблировку. В углу поместилась домашняя мельница для помола зерен: каменный куб и на нем каменный цилиндр с ручками. Рядом стояла высокая каменная ступа с пестом для выжимания масла. В другом углу, на мраморном постаменте, стояла небольшая статуя Бога-Солнца, прекрасная скульптура, сделанная еще в детстве Адиширной-Гуанчем.
Дед Гуамф, лысый, с седой бородой, сидел на лавке у окна и мастерил силки для птиц. При входе Акса-Гуама он поднялся и рукой приветствовал гостя.
– Сиди, сиди, дедушка Гуамф. С праздником! Что же ты не пошел на встречу Солнца?
– Куда уж мне! Там меня задавят, старика. Будет. Шесть десятков лет провести в сырых шахтах – это не шутка. А солнышко я и здесь встретил, как полагается. Слава ему, оно не гнушается посылать свет свой и нам, бедным рабам…
– А Адиширна-Гуанч где?
– Все возится со своими Золотыми Садами.
– Говорят, он создал удивительные вещи.
– А какой для него из всего этого толк? Одно только, что плетьми не бьют. У меня вот они какие, рубцы на спине от ременных осмихвосток. А состарится он и тоже будет, как я, птиц силками ловить, чтобы прокормить себя.
– Послушай, Гуамф. Тебе не приходили в голову мысли, что могло бы быть иначе?
– Как иначе-то?
– Но ведь всякому терпению может быть конец. Вас миллионы…
– Вот куда ты гнешь! Бунтовать? Пробовали. И бунтовали. Только что же из этого вышло? У нас кирки да лопаты, а у них мечи, острые копья…
– А если бы…
Гуамф неожиданно вспылил:
– Если бы… Если бы… Оставь! Не ковыряйся в старых ранах! Пусть грызут привычной болью…
Акса-Гуам опустил голову и задумался.
– Ну, однако, пойду я, – сказал он, поднимаясь. – Я, вероятно, встречу Ату на дороге… Прощай, старик!
– Да хранит тебя пресветлый бог!..
Не успел Акса-Гуам выйти из дома, как услышал на дворе чужие голоса и остановился. Выглянув из окна, он увидел, что во двор вошли два человека в одеждах служителей храма. Акса-Гуам не хотел, чтобы они видели его здесь.
– Повивальная бабка Цальна здесь живет? – спросили они.
– Здесь, – отвечала Цальна, в испуге роняя веретено. – Я Цальна.
– Именем Солнца приказываю тебе явиться сегодня после захода солнца к воротам священного храма. Мы встретим тебя там и проведем дальше.
– Слушаю… – Цальна низко поклонилась. – Роды, осмелюсь спросить?
– Там узнаешь!
Служители храма удалились.
Акса-Гуам вышел из дома и пошел по белой, сверкающей на солнце дороге. Палящий зной умерялся тенью финиковых пальм и платанов.
По правой, надгорной, стороне лежали шахты, где добывали руду.
Слева, до самых берегов океана, насколько хватает глаз, раскинулись рабочие поселки. Жалкие глинобитные сакли прижимались друг к другу, как испуганное стадо.
В грязи маленьких двориков катались черномазые голые дети.
В шахтах, несмотря на праздничный день, шли работы.
Акса-Гуам спустился в одну из шахт.
Его жреческая черная одежда с вышитым золотом диском на груди служила ему пропуском.
Надсмотрщик склонил голову и протянул к нему руку в знак почтения.
Акса-Гуам небрежно кивнул головой и углубился в лабиринт шахт. Своды шахт были укреплены толстыми покосившимися бревнами. Кое-где мерцали небольшие масляные светильники. Было душно и жарко.
Выходящие газы не раз взрывались в этих шахтах от пламени светильников. Нередко происходили и обвалы. Рабочие гибли сотнями, но на это мало обращалось внимания: в них недостатка не было. Если руда была богатая, на месте обвала производили раскопки. Заживо погребенные рабочие выходили тогда из своих могил. Но если пласт руды был тонок или обвал требовал слишком много времени на восстановление шахты, они просто забрасывались с зарытыми рабами, а шахта прокладывалась в другом месте.
Чем дальше пробирался Акса-Гуам, тем уже и ниже становилась шахта. Приходилось идти согнувшись.
Навстречу ему ползли на_ четвереньках рабы, впряженные в бронзовые корытца, наполненные рудой.
Некоторым из них Акса-Гуам кивал головой и тихо говорил:
– После вечерней смены… в старых шахтах…
Шахта сузилась еще больше.
Здесь, лежа на боку, забойщики рубили рудоносную почву бронзовыми кирками.
Нагнувшись к одному из забойщиков, Акса-Гуам шепнул ему:
– Скажи своим… сегодня после вечерней смены, в старых шахтах…
– Будем, – ответил забойщик и отер с лица обильные струи пота, застилавшие глаза.
Акса-Гуам вышел из шахты и вздохнул всей грудью.
Дальше шли поля, где месяцами обжигалась руда. Целые пирамиды ее высились кругом, курясь дымом. Под ними рабы день и ночь поддерживали пламя.
Акса-Гуам бросил им ту же фразу и пошел дальше.
Солнце жгло все сильнее. Дорога стрелой тянулась между курящимися пирамидами. Здесь было тяжело дышать, и Акса-Гуам, несмотря на усталость, ускорил шаги.
Груды обжигаемой руды кончились. Начались поля, где руду дробили и просеивали сквозь бронзовые сита.
Еще дальше потянулись каменные ограды, над которыми поднимались густые клубы дыма. Здесь помещались плавильные печи.
Рядом высилась еще более высокая стена, окружавшая целый город, где очищенные руды меди и олова превращались в сплав бронзы. Здесь же изготовлялось бронзовое оружие. Сюда никто не имел доступа, кроме жрецов, наблюдавших за работами. Рабы жили при заводах и не выпускались за ограду стены, которая охранялась стражей.
Ата работала у плавильных печей, перетаскивая в узкой корзине на спине шлак.
Акса-Гуам остановился у ворот. В ворота беспрерывной вереницей въезжали повозки с рудой, обратно – порожние. Рабы хлестали ослов, надсмотрщики – рабов. Полна движения была и дорога. Беспрерывным потоком двигались нагруженные поклажей ослы, лошади, верблюды и слоны. Свист плетей сливался с ревом животных и короткими выкриками рабов.
Женщины несли за спиной, в плетеных корзинках, детей.
За стеной прозвучала бронзовая труба, и рабы начали выходить из ворот.
Акса-Гуам стал в стороне на груде шлака.
– Ата!..
Одна из рабынь обернулась.
Черные удлиненные глаза ее сверкнули радостью.
Акса-Гуам повернулся и пошел вверх от дороги, по горной тропинке.
Ата, сестра Адиширны-Гуанча, последовала за ним на некотором расстоянии.
- Предыдущая
- 9/78
- Следующая
