Колесница Гелиоса - Санин Евгений Георгиевич - Страница 19
- Предыдущая
- 19/129
- Следующая
— Тогда тебе надо предупредить своего царя, опередить хозяина…
— Как?
— Надо бежать…
— Отсюда?!
— Бежать можно отовсюду… Даже из Мамертинской тюрьмы или вон — с Тарпейской скалы! Была бы только цель…
— Но они не оставили на мне живого места! Я не могу даже встать! — пожаловался Прот. — Нет… Я не смогу!
— Цель! — упрямо повторил раб. — Ясная, нужная, которая не позволит тебе умереть спокойно… Она подарит тебе крылья, возвратит силы…
— Да ты философ, как я погляжу! — пробормотал Прот, думая, что сокровища Тита могли бы стать для него такой крылатой целью. Да только разве теперь доберешься до них?
— Да, — услышал он слабый вздох. — Когда-то я был философом… Потом стал воином. Та же цель поставила меня на высокую стену родного города, вложила в мои руки лук и меч… Но увы, это не помогло ни мне, ни городу… Я стал рабом. «Даже домика не нажил он, куда бы раб принести бы мог известье о конце хозяина»… — шепотом докончил философ, и Прот встревоженно склонился над ним:
— Ты бредишь?
— Да нет… Это стихи… Я их переписывал сегодня утром со стены по приказу госпожи…
Философ изучающе посмотрел на Прота:
— Ты спросил, за что они меня так. Хорошо, скажу… Я и еще семь моих товарищей решили воспользоваться сегодняшним праздником и — бежать!
— Из Рима?!
— Опять ты за свое… Я ведь уже объяснял тебе, что бежать можно отовсюду.
— Но куда? Как?!
— Хорошо, отвечу… В полночь мы уговорились встретиться у стены Сервилия Туллия между Виминальскими и Эсквилинскими воротами. Я договорился с одним владельцем парусника…
— С римлянином?!
— С вольноотпущенником… Он отвезет нас в Сицилию. Там — свобода. Там — Евн образовал целое царство из бывших рабов! Но владелец парусника затребовал с нас большую сумму. И тогда мы договорились обворовать своих господ. Хотя… я считаю, что мы взяли лишь то, что заработали…
— И сколько же ты взял? Неужели столько, сколько заработал?! — не поверил Прот.
— Да… Пятьдесят денариев…
— Немного! Что, больше не оказалось?
— Почему? В шкатулке госпожи было еще много монет, но я подсчитал… Я больше не заработал. Ведь я был простым скрибой в доме Корнелии, вдовы Гракха. Вместе с ее обезьянкой и карликом я сопровождал ее в выходах…
— И они поймали тебя?
— Да…
— Прямо на месте?! — поежился Прот.
— Да! Корнелия появилась в самый неподходящий момент, когда я отсчитывал денарии… Ей срочно понадобился пергамент для письма…
— Она вызвала прокуратора! — подхватил Прот.
— Да…
— Удивительно, как он еще не убил тебя прямо на месте!
— Мне повезло, если это можно назвать везением! — с горечью усмехнулся раб. — У вдовы сегодня прекрасное настроение. Она приказала лишь высечь меня розгами в назидание остальным рабам. Денарии, конечно, отобрали. Все, кроме одного… Его я все же ухитрился положить под язык. Ведь я до последнего надеялся, что успею в полночь повидаться с товарищами… Как я мог прийти к ним с пустыми руками? Этот денарий не позволял мне кричать и… погубил меня… Озверевший от моего молчания прокуратор сам принялся бить меня и… раздробил мне колени… Он и до этого меня не особо жаловал, а теперь, сам того не зная, отнял у меня последнюю надежду… А ты беги! Ты — молодой, сильный, а что избит — так нам ли, рабам, привыкать к этому?
— Да я бы убежал! — неуверенно сказал Прот. — Но как?
Раб вдруг замолчал и стал напряженно всматриваться за спину Прота.
Прот обернулся и увидел бредущего по берегу пьяного луперка в шкурах поверх белой тоги. Шатаясь и голося какую-то песню, новоявленный жрец-луперк колотил длинным кнутом по волнам Тибра.
— Видишь его? — прошептал раб. — Сама судьба улыбается тебе…
Жрец остановился. Длинно сплюнул в реку. Погрозил кому-то невидимому кулаком.
— Уйдет… прошептал Прот.
— Молчи! — остановил его раб и неожиданно крикнул умоляющим голосом: — Эй, господин!..
— А? Что? — завертелся кругом римлянин.
— Господин, — повторил раб, — ударь нас своей плетью…
Жрец повернул голову к Проту, мертвецам и икнул:
— К-кто з-здесь?..
— Мы, несчастные! — жалостливо отозвался раб. — Подойди к нам! Ударь своей целительной плетью… Дай нам хоть последние мгновенья прожить без страшных мучений!
— А подите вы! — ругнулся жрец, разглядев в полутьме рабов. — Буду я пачкать о вас свою плеть, чтобы прикасаться потом ею к одеждам благородных граждан! Подыхайте, как можете!
Жрец развернулся и зашагал прочь.
— Уходит! — в отчаянии воскликнул Прот. — Все пропало!
— Постой!
Раб вынул изо рта серебряную монету, бросил ее на камень:
— Нет такого римлянина, которого не приманил бы звон серебра…
И точно…
— Эй, вы! — окликнул издалека луперк. — Что это там у вас?
— Да вот… — нарочито раздосадованным голосом ответил ему раб. — Денарий! Хотели дать его тебе за удар кнутом, да обронили… А поднять уже не можем — нет сил…
— Денарий? — переспросил жрец, и шаги его стали быстро приближаться. — Где он?
— Да вот…
— Где?!
— Вот… вот…
Едва только луперк наклонился к монете, раб схватил камень и ударил им римлянина по голове. Удар получился таким слабым, что жрец только вскрикнул от удивления. Тогда раб из последних сил приподнял свое тело и вцепился обеими руками в горло жреца.
— А ну прочь! Падаль! Дохлятина! — изрыгая проклятья, захрипел римлянин, пытаясь стряхнуть с себя раба.
Прот подхватил камень, выпавший из руки его товарища по несчастью, и ударил им по голове жреца. Раз, другой, третий…
— На тебе! Н-на! Н-на!!! — бормотал он.
Лишь увидев перед собой выпученные, застекленевшие глаза, опустил руку.
— Кончено! — выдохнул он и заторопился к рабу. — Потерпи, я сейчас!
Он столкнул в сторону тяжелое тело жреца и вздрогнул: следом за луперком, не выпуская из рук его шеи, потянулся и раб. Он тоже был мертв.
— Отмучился, бедняга… — покачал головой Прот и вдруг вспомнил: «В полночь на кладбище, между Виминальскими и Эсквилинскими воротами…»
Он сел. Поднял отлетевшую в сторону монету. На него смотрело по-мужски жесткое, волевое лицо Ромы, богини города Рима. Прот машинально перевернул денарий: ничего особенного в нем не было — кормящая под смоковницей близнецов волчица… Птица на ветке, нашедший их пастух Фавстул, опирающийся на длинный посох…
Сколько раз, совершая покупки для Луция, он держал в руках точно такие денарии. Но сейчас вид этого вызвал в нем ярость.
«Волки! — задыхаясь, подумал Прот. — Самые настоящие волки, а не люди! И первый ваш царь, этот Ромул, убивший Рэма, был волком! И весь ваш сенат, и Луций, и Квинт, и Тит, и даже Корнелия — все волки! И ты, проклятый луперк, тоже волк!»
Выкрикивая проклятья, Прот стал срывать с жреца полоски шкур зарезанных животных, обмотался ими, поднял плеть и, в последний раз оглянувшись на философа, с трудом двинулся к деревянному мосту. Тело разрывалось от боли. Ноги подгибались.
Со стороны казалось: пьяный луперк возвращается домой с веселого праздника. Потихоньку боль притупилась, тело вновь стало послушным.
Прот шел по узким, вонючим улочкам Рима, с трудом сдерживая в себе рабскую привычку бежать. Редкие прохожие удивленно смотрели на припозднившегося луперка, а потом, всплеснув руками, бежали к нему и просили ударить их плетью.
Сначала робко, а затем все сильнее, яростней Прот хлестал ненавистные лица, источавшие улыбки и слова благодарности, гнев его смешивался со слезами, смех — с проклятьями…
Очнулся он на старом кладбище, где обычно хоронили слуг, рабов и бездомных римлян — бывших крестьян, ставших бродягами. Семь рабов печально выслушали рассказ о гибели своего товарища.
В полночь от пустынного берега у городской клоаки, куда стекались все нечистоты города, и где нельзя было встретить посторонних глаз, отчалил небольшой парусник.
В тот же час из Рима по гладкой, словно бронзовое зеркало, Аппиевой дороге в удобной повозке выехал посланник Рима в Пергам Гней Лициний.
- Предыдущая
- 19/129
- Следующая