Сказки народов Бирмы - Автор неизвестен - Страница 7

• Предыдущая
• 7/148
• Следующая

Особый мир открывается при обращении к аустроазиатскому фольклору, представленному в сборнике до некоторой степени архаическим комплексом мифов и сказок палаунов, живущих в шанском окружении в северной части Бирманского Союза, и развитым древним комплексом монов, живущих в южной части Бирманского Союза.

Палауны интересны в мировой этнографии как один из наиболее крупных аустроазиатских народов, живущих до сих пор в центральной части Индокитайского полуострова. Некогда весь полуостров был заселен аустроазиатами, и палауны — часть этой древней общности. В отличие от монов, они развивались медленнее, процесс феодализации у палаунов начался довольно поздно; до X в. н. э. они находились под политическим контролем монов, затем — бирманцев, впоследствии, с XIII в., оказались в окружении шанских княжеств. Исторически это древнее население, жившее здесь до переселения с севера предков бирманцев, но по своему развитию они ниже, чем араканцы или бирманцы. Многие особенности отличают палаунов и от их родственников — монов, причем это как исконные различия, возникшие в момент формирования горных и долинных моноязычных народов в качестве отдельных групп населения, так и возникшие в последние два тысячелетия и выразившиеся в отсутствии у палаунов целого ряда культурных достижений монов.

Фольклор палаунов интересен тем, что он, по-видимому, самый древний в сборнике (кроме весьма архаического комплекса племен нага); правда, он не свободен от влияний, особенно со стороны буддизма и со стороны более высокой культуры монов. Этой последней сказки палаунов обязаны образами больших кораблей, островов, морских поездок. Интересно видеть, как после палаунской переработки сюжета герой умирает от голода на острове… на реке.

Из богатого фольклора палаунов составители сборника не взяли мифов, ограничившись весьма интересными волшебными и бытовыми сказками. Отметим, однако, что миф у палаунов сохранился в сравнительно мало разрушенном состояния и сильно отличается от мифов чинов или инта.

Волшебная сказка палаунов имеет ряд особенностей, противопоставляющих ее бирманской и араканской сказке, с одной стороны, и монской — с другой. Ее отличает очень богатый сложный сюжет, включающий порой несколько мировых сюжетов, смешанность реалий своих с реалиями развитых классовых обществ, сочетание некоторой простоты видения порой с неожиданно глубоким воздействием буддизма. Устное народное творчество палаунов практически не имеет ничего общего с фольклором окружающих их шанов, оно производит впечатление культурного останца, внутри которого можно наблюдать даже некоторый регресс. Выразился он в том, что развитой волшебной сказке не соответствует богатая бытовая сказка, как это мы видим у указанных выше народов, чей комплекс волшебных сказок родствен палаунскому.

Типологически сказки палаунов больше всего напоминают сказки родственных тьямам горных народов восточной части Индокитайского полуострова — джараев и пр. В период расцвета Тьямпы, в XIV–XV вв. они входили в состав этого государства и были связаны через него со всем регионом; после его исчезновения они оказались в культурной, а одно время и политической изоляции. Об архаизации, о процессах забвения без замены новым могут свидетельствовать многие непонятные, ненужные для сюжета куски, связь которых с текстом забыта («Три сорта манго», № 139), немотивированные появления кудесников («История Схумо», № 140) и др. Порой мы видим грубое упрощение сложного текста, создающее явные шероховатости (там же).

Иными словами, если после изоляции от более развитых монов общество палаунов и продолжало развиваться (хотя, заметим в скобках, значительно медленнее), то их фольклор, превращаясь из части общего монско-палаунского в чисто палаунский, кое-что утратил. Примером такого рода процессов может быть образ короля у палаунов. Своего короля у них не было, и сказочный король у них — чужак, но не враждебный, его власть сама дает ему чудесную силу. Этим сказки палаунов отличаются от монских, где король — повседневная реальность, связанная с налогами, а не с чудесами. У палаунов же король, его жены и женитьбы часто образуют основу сюжета, поскольку фольклор палаунов находится на том этапе, когда коллизии, связанные с женой, вызывают повышенный интерес. В связи с ролью короля надо сказать и о сюжетах государства без правителя и выбора короля. В то же время место действия, если оно описано, — деревня. Таким образом, палаунам, чтобы ввести в действие короля, нет необходимости переноситься в город, ибо король для них, как и для горцев Восточного Индокитая, — условность.

Столь же изменены и смешаны с местными верованиями и элементы буддийской философии и морали, встречающиеся в сказках палаунов. В религиозных представлениях палаунов, типичных аустроазиатов, наты не играют никакой роли, действуют палаунские боги, которые имеют полную иерархию, а не выполняют функции мелких божеств, как наты. У этих богов свой глава, своя страна, богам соответствуют архаические чудища (билу), еще не разделившиеся устойчиво на добрых или злых. Палаунские сказки вводят нас в архаический мир добуддийских аустроазнатеких верований, символизируемый образом черепа-гроба, где покоится мертвая королева чудищ. Сказкам присущ и особый набор персонажей — животных: улитка, медведь, неизменный мудрый зверь мон-кхмерских сказок — заяц.

Сложность судьбы палаунских сказок привела к обилию составных сюжетов, причем порой возникают неувязки сюжетного плана. Так, искатель приключений получает царство и принцессу, имея вполне реальную и любимую жену из первого сюжета данной составной сказки. И многоженством этого объяснить нельзя, так как жен действительно бывает у сказочного героя много, но реально описывается всегда лишь одна (или подменяющая ее ложная жена), но не две «законные» жены.

В бытовых сказках часто фигурирует хитрец-обманщик, причем в сложной поздней модификации. Но ей не соответствуют поздние литературные приемы и следы городской культуры, обычно присущие бытовой сказке на поздних этапах ее развития. Ряд сюжетов явно заимствован у бирмано- и таиязычных соседей уже в период феодализма, но без их поздних стилистических особенностей. Роднит сказки палаунов с остальными часто встречающаяся жестокая развязка обыденного бытового сюжета. В бытовой сказке мы видим и натов, но они здесь — объект насмешки и, видимо, попали к палаунам от бирманцев на позднем этапе. В целом же бытовая сказка палаунов высоко самобытна, в ней масса непонятных архаических ситуаций, необычная логика брака и брачных испытаний и т. п.

Этиологические сказки о животных полны типичных для мон-кхмеров сюжетов и ситуаций. Все сказки органичны, комплекс явно живой, в основном эзоповский, преобладающий над этиологическими сказками.

Одиннадцать монских сказок представляют сложный фольклор самого древнего из народов района — монов. Еще в первые века нашей эры появилось государство монов — Раманнадеша, «страна монов», бесстрашных мореходов и мудрых ученых. В культурно-исторической традиции бирманцев моны выступают как носители «истинного» знания. И хотя история хранит память о долгих и жестоких войнах монов и бирманцев за господство в долине Иравади, отношения этих народов дружественны, и у многих жителей современной южной части Бирманского Союза течет в жидах какая-то доля монской крови.

Устное народное творчество полностью отражает культурные традиции этого древнего и высококультурного народа. И сюжеты, и выразительные сродства — сложные, близкие к письменной литературе, есть даже обрамленная повесть («Ада, который хотел стать буддой»); рассказчик оперирует ситуациями городской жизни, весь фольклор глубоко проникнут укоренившимся у монов буддизмом теравады; обильные мировые сюжеты почти всегда даны в сильно переработанной виде. Для монского сказителя и слушателя государство, король, город — все это свое, близкое, реальное и поэтому не порождающее волшебных ситуаций. Король — не «оперный злодей» чинских сказок, а в меру строгий, «обыкновенный» король. Ту же реальность сложного развитого общества отражают упоминания о торговле землей, о деньгах и пр.

• Предыдущая
• 7/148
• Следующая