Большой пожар - Санин Владимир Маркович - Страница 20
- Предыдущая
- 20/66
- Следующая
Да, ещё о наградах — не потому, что это наше больное место, а просто интересный случай. Не знаю, как в других городах, а у нас традиция: выносишь человека из огня или по-другому спасаешь — не спрашивать у него фамилию. Сам скажет — его дело, а ты не спрашивай, но надо. А возникла эта традиция после случая с Кожуховым, когда он ещё был, как шесть лет назад его Юрий, молодым лейтенантом, начальником караула. Тушил он студенческое общежитие, горели первый и второй этажи, а с верхних людей приходилось снимать по лестницам или, проникая в здание через чердак, выводить на крышу. Пожар был трудный, но сработали хорошо, обошлось без жертв. И вот Кожухов вдруг вспомнил, что Савицкий рекомендовал спрашивать фамилии, чтобы указать в отчёте — для-ради доказательности, чтобы не обвинили в преувеличениях. Вынес он одного студента на крышу, сделал ему искусственное дыхание и поинтересовался: «Как ваша фамилия?» А студент, отдышавшись, в знак благодарности спросил: «Что, орден хочешь за меня получить?»
Это Кожухов рассказывал после полигона, когда привёз пожарных к себе. «Обожгло, как пощёчина, — вспоминал он, — даже в глазах потемнело. Потом на разборе Савицкий интересовался фамилиями, и я ему прямо сказал, что никогда спрашивать не буду, даже если приказ — по буду! Объяснил — почему, Савицкий подумал к кивнул: не надо».
Позвонила Ольга — что успел сделать? Я честно признался, что совершаю «двадцать тысяч лье вокруг самого себя» и нахожусь примерно на половине. Ольга заявила, что я никогда не познаю себя так, как это сделает за меня начальник отдела кадров, велела немедленно прекратить путешествие и заняться делом, потребовала к её приходу изложить, причём без халтуры, первые пятнадцать минут пожара и пригрозила, что в противном случае снова начнёт лечить мой радикулит жгучкой — адским снадобьем, от которого я вчера взвыл не своим голосом.
Жгучка меня убедила, принимаюсь за работу. Для затравки беру свой тогдашний, извлечённый из архива УПО рапорт на имя Кожухова.
Верчу в руках несколько потрёпанных страниц. Почерк не мой, рапорт я диктовал на следующий день, и подпись нелепая — дрожащая, будто пьяный в милиции подписывал протокол. Но слова мои, Лёша мне дважды все перечитал.
«13 февраля оперативный дежурный по городу капитан Нестеров В. В.. начальник штаба капитан Рагозин Д. И.. начальник тыла ст. л-т Нилин С. Н. и связной, мл. сержант Рудаков А. П.. находясь на месте пожара жилого дома по ул. Павлова, 13, в 18 ч 21 мин получили сообщение о пожаре во Дворце искусств и немедленно выехали на объект.
В пути следования получили сообщение об объявлении пожару э 5. Прибыли к месту вызова в 18 ч 33 мин, то есть через 12 мин. К моменту прибытия обстановка была следующая.
Происходило интенсивное горение от .5-го по 8-й этажи главного корпуса и на 11, 13, 14, 15 и 18-м этажах высотной части здания. Огонь распространялся вертикально в вышерасположенные этажи и по коридорам перечисленных этажей главного корпуса, где в помещениях находилось большое количество людей, отрезанных от выхода огнём и дымом. Как со стороны фасада, так и со стороны двора, а также в высотной части в оконных проёмах стояли люди, размахивая шторами и разного рода предметами, чтобы привлечь к себе внимание. Некоторые, связав по две-три шторы, пытались самоспасаться на нижние этажи.
Видя сложившуюся обстановку, я принял руководство тушением пожара на себя, подтвердил по радиостанции пожару э 5 и вызвал дополнительно все автолестницы, все автомобили газодымозащитной службы, 10 автонасосов и 20 автомашин «скорой помощи».
Немедленно отдал следующие распоряжения:
— штаб развернуть против центрального входа;
— на каждом этаже, начиная с 5-го, организовать боевые участки, назначить начальников боевых участков и в помощь уже работающим подразделениям на каждый этаж направить по два отделения для проведения спасательных работ;
— по периметру установить по мере их прибытия автолестницы для проведения спасательных работ;
— организовать взаимодействие с Горгазом, Горводопроводом и Горэнерго, совместно с представителями «Скорой помощи» развернуть пункты оказания первой медицинской помощи в лифтовых холлах четвёртого этажа;
— установить надёжную, связь между боевыми участками, прибывающим на пожар руководством и Центральным пунктом пожарной связи;
— через представителей ГАИ немедленно перекрыть движение городского транспорта и пешеходов по ул. Некрасова и прилегающим переулкам…»
Далее в рапорте перечислялись фамилии начальников боевых участков, конкретные действия по тушению и спасению, которые в силу своей лаконичности и казённого языка никоим образом Ольгу не удовлетворят.
Буду вспоминать детали.
Сначала о том, чего я не написал в рапорте.
Пока мы ехали к Дворцу, изломали головы: почему пожару объявили пятый помор? Скорее всего подвал… Или лифтовое хозяйство?
Незадолго до того я был и Москве, сдавал экзамены в Высшей школе, и ребята дали мне посмотреть изданную американцами книгу «Горящая Америка» — огонь везде одинаков, технические проблемы у нас одни и те же. И тогда я припомнил слова из этой книги: «Высотные здания, став символом прогресса, стали вместе с тем настоящим кошмаром для пожарных».
Сегодня могу признаться в том, чему тогда никто бы не поверил: за полторы недели до Большого Пожара мне чуть ли не каждую ночь снился горящий Дворец искусств. Я никому об этом не говорил, чтоб не сглазить, пожарные — народ суеверный, но, просыпаясь в испарине, знал, почему мне снится эта чертовщина. Тому было несколько причин: 1) Несмотря на решительные предписания Госпожнадзора, на всех внутренних лестницах Дворца начался ремонт. 2) Хорев задумал снимать короткометражку о забавных малолетках, и Бублика с его вихрами и веснушками чуть не каждый день таскали на эти самые кинопробы. 3) Как раз в те дни пришёл ответ архитектурного управления — с категорическим отказом пристроить хотя бы со двора наружные пожарные лестницы, ибо пострадает красота уникального здания.
За Ольгу я был спокоен, ну, не то что спокоен, а знал, что музей расположен на третьем и четвёртом этажах, уже не так страшно. Но вот где сегодня Бублик, я понятия не имел: утром отвёл в ясли, это точно, а вдруг его, как это было вчера и позавчера, снова забрал ассистент Хорева? Ведь тогда Бублик сейчас на 10-м!
Теперь, спустя шесть лет, я благословляю своё неведение: сообщи мне в ту минуту, что Бублик на 10-м — и я мог бы натворить глупостей, потому что с ходу пробиться туда не было никакой возможности…
Когда мы подъехали к Дворцу, я увидел, что по сравнию с рассказом Гулина о первых минутах обстановка резко изменилась. Горели все этажи начиная с пятого, а свет но Дворце уже вырубили, и впечатление было такое, будто перед тобой гигантская шахматная доска: белое — чёрное, чёрное — белое… Белое — это пламя из оконных проёмов, чёрное — дым. Отдельные окна, помню, были какие-то багрово-красные, будто в подсветке из прожекторов — значит, в помещении пламя бушует, вот-вот стекла лопнут. И порывистый со снегом ветер: он то задувал сверху, придавливая дым вниз, то вдруг разгонял его, обнажая фасад. И тогда были видны люди в окнах — много людей…
Кожухов, Головин и Чепурин не уставали нам повторять: не слишком доверяйте первому впечатлению, оно может обмануть. Но здесь сомнений не было: я подтвердил пожару номер 5, взял на себя обязанности РТП и отдал те распоряжения, которые изложил в рапорте.
Отныне каждый из нас стал деталью механизма по тушению пожара — по вызубренному наизусть боевому уставу.
Пока Нилин встречал и размещал прибывающие силы, а Рагозин давал им установки, я первым делом решил произвести разведку. Разведка — это основа основ нашей работы, без неё мы слепы, как новорождённые котята. Я побежал под арку во двор и увидел то, что ожидал: обстановка такая же, как с фасада, даже, пожалуй, хуже, огонь сильнее распространяется в высотную часть. значит, большую часть прибывающих лестниц — сюда, во двор. До высотной части лестницы не достанут, даже пятидесятиметровки, значит, в высотку необходимо пробиваться снизу, по лестничным маршам.
- Предыдущая
- 20/66
- Следующая
