Стожары - Мусатов Алексей Иванович - Страница 31
- Предыдущая
- 31/46
- Следующая
— Какая же оценка будет, Андрей Иваныч? — встрепенулась Катерина.
— Добрый хлеб растет. Крепко, видно, поработали.
— Помощники у меня славные: и девчата-комсомолки и школьники. За посевами во все глаза следят.
— А колхоз все еще не на первом счету в районе — потерял славу свою довоенную.
— Ваша правда, Андрей Иваныч, — вздохнула Катерина. — Мы вот на большое дело собираемся размахнуться — всю Старую Пустошь поднять. Земли там много.
Колхозницы заговорили о Старой Пустоши — осилят ли они такое дело без мужиков, хватит ли у них пахарей, тягла.
— А что Андрей Иваныч скажет? — обратились они к учителю.
— Дело стоящее, — поднялся учитель. — Народ наш фашистов не только пулей да снарядом бьет, но и зерном. Урожаи надо поднимать, новые сорта выращивать.
— Был у нас добрый сорт, — вздохнула Катерина, — сама погубила.
— Погубили, да не совсем. — Андрей Иваныч достал из кармана колосок пшеницы. — Узнаете?
Бережно держа его в ладонях, словно робко затеплившийся огонек, она долго смотрела на него, потом позвала Саньку:
— Саня, посмотри: отцов колосок, в точности. Чудо-то какое! Откуда он у вас, Андрей Иваныч? Кто сберег его?
— Нашлись такие люди.
Учитель рассказал собранию о том, что увидел сегодня на опытном ребячьем участке и что узнал от деда Векшина. Потом заметил на бревнах Степу, Семушкина, Зину Колесову и позвал их к себе.
— Да вот они и сами. Ну-ка, покажитесь людям…
Все обернулись к ребятам. Те спрятались за ствол старой ивы и зашептались.
— Все на свет выходите, все! Чего там, как грибы, под кустом хоронитесь! — засмеялся учитель. — А где же дедушка ваш? А Маша с Федей?
— Они на участке дежурят, — ответил Семушкин.
— Видали, как дело поставлено! — подмигнул Андрей Иваныч колхозницам.
— Андрей Иваныч, — сказала Катерина, — пока до собрания на участок бы сходить… Как она там выглядит, пшеничка-то…
— А это как молодые хозяева допустят, — улыбнулся учитель: — у них там строго.
— Теперь можно, — сказал Семушкин.
Не успели колхозницы подняться с бревен, как из проулка показался Захар Векшин. Был он бос, усы его грозно топорщились. Федя и Маша еле поспевали за ним.
Федя держал дедову можжевеловую клюшку, а Маша все совала старику в руки подшитые обгорелые валенки:
— Дедушка, да обуйся же! Дедушка!
Захар не слушал ее. Он растолкал колхозниц, подошел к Татьяне Родионовне:
— Вот, всегда говорил: саранча! Все погубят, все истребят…
— Какая саранча? — не поняла председательница.
Старик обвел взглядом мальчишек Большого конца, толпившихся среди взрослых, и вдруг вырвал из рук Маши валенки.
— Я вас, саранча бескрылая, приведу в чувствие! — закричал он, размахивая валенками.
Но мальчишки увиливали в стороны, прятались за спины взрослых, и удары сыпались куда попало.
Санька с Петькой поспешно забрались на старую раскидистую иву.
— Да уймитесь вы, богатырь с палицей! — остановил Захара Андрей Иваныч. — Что случилось? Расскажите толком!
— У нас, Андрей Иваныч, пшеницу вытоптали, — тихо признался Федя. — Как вы ушли, мы с дедушкой пообедали — и опять на участок. Смотрим, а пшеница на пятой клетке помята, спутана.
— Погоди, Федя! — оторопел учитель. — Это как же так? Надо разобраться.
Семушкин в два прыжка очутился около Феди:
— Кто дежурный сегодня?
— Ну, я дежурный и не уходил почти никуда. Только пообедать на четверть часика…
— Ну вот… А калитку, поди, не закрыл — свиньи и набежали.
— Закрыл, закрыл и колом припер, хорошо помню! — защищался Федя.
— Чрезвычайное событие, Захар Митрич! — Учитель обернулся к Захару. — Свиньи не забегали, града не было, а пшеница помята…
— Дело ясное… мальчишки погубили, — сказал Захар.
— Зачем же им хлеб вытаптывать? — удивился учитель. — Ну, я понимаю, груши, яблоки оборвать, ягодами полакомиться — это они могут. А вот пшеницу губить — в толк не возьму. Чтобы наши ребята зла колхозу желали — быть того не может!
— Избаловались за войну, извольничались, — безнадежно махнул рукой Захар, — им теперь все нипочем…
Захара поддержала бригадир Погосова. Она сказала, что мальчишки и в самом деле отбились от рук — дерзят взрослым, по вечерам горланят песни под гармошку, на днях затеяли скачки на лошадях. Бабка Манефа пожаловалась, что ребята утащили у нее половинку ворот от двора и спустили на пруд вместо плота. Пелагея Колечкина сообщила, что у нее оборвали всю малину на огороде, и не обидно — спелую, а то зеленую, жесткую, прямо с ветками.
Мальчишки растерянно переглядывались, ежились, точно на улице внезапно похолодало.
Санька, не шелохнувшись, сидел верхом на суку ивы. Ему казалось, что все смотрят на него сквозь листву и понимают, кто именно забрался на векшинский участок, помял пшеницу на пятой клетке.
— А все ты, Тимкин жалельщик! — шепнул Петька. — Говорил: не надо искать этот мячик… Пропади он пропадом!
— По отдельности допросить надо, — сказала Погосова, — дознаться, кто у них первый закоперщик. А заупрямится — родителям препоручить. Те наведут следствие.
Учитель потер бритую щеку:
— А мне так думается: если уж кто набедокурил, он и сам скажет, честно и прямо.
— Несусветное это дело, Андрей Иваныч, — хмыкнул Захар, — не такие у нас мальчишки в селе. Нашкодить, да и в кусты — это они могут, а ответ держать — духом слабы.
— А я верю, что скажут. Ребята у нас не из трусливых, за других прятаться не будут. — Учитель медленно обвел взглядом мальчишек, остановился на Саньке.
Тот невольно подался назад. И тут ему показалось, что Федя Черкашин, так же как и учитель, старается высмотреть его среди листьев ивы.
«А он бы не молчал, сразу признался», — почему-то пришло Саньке в голову.
— А как Саня Коншаков думает? — вдруг спросил учитель.
У Саньки перехватило дыхание. Он побледнел, неловко спустился с дерева и тихо сказал:
— Я во всем виноватый… Мальчишки и не знают ничего… Я пшеницу помял.
Глава 27. ПО РЫБКУ
От такого признания дед Захар вскочил, точно от укуса пчелы.
— А-а-а… попался саранчук! — торжествуя, завопил он, выхватил у Феди свою можжевеловую клюшку и бросился к иве.
Саньке вновь пришлось вскарабкаться на дерево. Дед просунул загогулину клюшки сквозь ветки и попытался зацепить мальчика за штанину:
— Сходи на землю, бес лукавый, сходи!
Санька понял, что деда сейчас ничто не остановит и не миновать ему отведать Захаровой клюшки. Недолго думая он перескочил на другой сук, закрыл глаза и прыгнул вниз, едва не угодив на бабку Манефу.
— Держи его, оборотня! — завопила перепуганная насмерть бабка.
Саньке показалось, что все собрание — и женщины, и счетовод со счетами, и председательница, и даже Андрей Иваныч бросились за ним в погоню.
Он перескочил через изгородь, юркнул в проулок, где обычно ссыпали щебень, битое стекло, всякий мусор, и пробежал по нему так стремительно, что даже не поранил босых ног. Остановился Санька далеко за усадьбами, около старой риги. Оглянулся. Его никто не преследовал. Только Петька Девяткин в своих тяжелых башмаках топал сзади.
Санька поморщился. Как же глупо все получилось! Сам во всем признался, а тут испугался дедовой клюшки и удрал, как заяц.
Санька прилег около риги. Какая-то букашка, забравшись в чашечку желтого влажного цветка, никак не могла выбраться наружу — крылья ее намокли, тоненькие, как ресницы, лапки скользили по эмалированным лепесткам. Санька посадил букашку на палец, дал ей обсушиться на солнце — и она, расправив крылышки, улетела.
Прихрамывая и пыхтя, к риге подбежал Девяткин. Он был сердит. С таким приятелем, как Санька, наживешь беды. Кто его просил выскакивать с этим признанием! Теперь пойдут разговоры по всему колхозу, прохода на улице не будет. Вот и ногу повредил, когда прыгал с дерева. А кто виноват? Опять Санька.
- Предыдущая
- 31/46
- Следующая