Стожары - Мусатов Алексей Иванович - Страница 43

• Предыдущая
• 43/46
• Следующая

— Вот это орлы! — закричал Захар. — С градом схватились!

Но учитель при виде столь необычного единоборства только улыбнулся и принялся помогать ребятам держать холсты.

Вскоре град отодвинулся в сторону, пошумел еще немного в перелеске и наконец совсем затих.

Все оглянулись по сторонам. Посевы на участке кое-где были прибиты к земле, только «коншаковка» стояла прямая и невредимая.

Захар растроганно посмотрел на ребят:

— Я вам… я вам не знаю что за это… подарок сделаю… медом угощу…,

— Бедовый народ! — вздохнула бабка Манефа. — Холсты у меня утащили.

— Мы ж для дела, бабушка! — сказала Маша.

— Я разве жалуюсь! Народ, говорю, вы бедовый. Вон шишки-то на головах, как сливы спелые. Да вы подорожник прикладывайте, подорожник… А то еще медный пятак хорошо помогает.

— А теперь, битые, сеченые, марш по домам! — сказал учитель. — Обсушиться, переодеться… Бой, так сказать, закончен.

— А у нас без потерь, Андрей Иваныч, — заметил Федя.

— Все равно.

Санька с тревогой поглядывал за изгородь в поле:

— Андрей Иваныч, а как там в поле, не знаете?

— Вот идем посмотреть с Захаром Митричем.

— Тогда и я с вами.

Но пойти в поле пожелали почти все ребята.

Они перебрались через разлившийся мутный поток в овражке, поднялись к Старой Пустоши и столкнулись с Катериной.

Катерина шагала впереди колхозниц, босая, без платка, с мокрыми, слипшимися волосами.

— Обошлось, Андрей Иваныч! — увидев учителя, сказала Катерина. — Не задел нас град, стороной прошел. А дождь только на пользу… А у вас, ребята, как?

— И у нас хорошо, тетя Катя! — крикнула Маша.

Хлеба покрывались бронзовым налетом.

По вечерам в поле согласно кричали коростели, пахло отсыревшей ржаной мукой, и луна, похожая на медный таз, висела так низко, что хотелось подпрыгнуть и кинуть в нее камнем.

Ребятам казалось, что еще не все беды миновали и с посевами снова должно что-то случиться: выпадет град, налетят прожорливые птицы, пронюхают про богатый урожай суслики и мыши, заберутся на участок поросята или коровы.

Они целыми днями дежурили на участке.

Но погода стояла ясная, безоблачная. Для устрашения птиц Степа Так-на-Так соорудил еще несколько чучел с трещотками и вертушками. Алеша Семушкин повсюду расставил свои капканы «смерть сусликам». Суслики особого желания умирать не проявляли, но Маша, зазевавшись, однажды угодила ногой в один из капканов, после чего три дня ходила, опираясь на палочку, и, к немалому удовольствию Семушкина, должна была признаться, что капкан его конструкции — штука опасная.

Потом, когда «коншаковка» посмуглела, начались новые тревоги. Маша по нескольку раз в день пробовала на зуб зерна и бегала к деду Захару:

— Дедушка, перестоит же пшеница, осыплется!

— Ничего, ничего, — успокаивал старик, — пусть еще солнышка попьет.

Наконец «коншаковка» созрела. Тяжелые усатые колосья клонились к земле и шуршали сухо и жарко, точно жесть.

— Насытилось зернышко, дошло, — сказал Захар. — Завтра на зорьке и начнем.

Но и тут без споров не обошлось.

Санька сказал, что они с Федей в момент скосят всю клетку, не оставят ни одного колоска.

Маша решительно запротестовала. Это им не трава, а сортовая пшеница; они же косами так размахаются, что вымолотят все зерна.

— Нет, мы с Зиной серпами жать будем. А вы — снопы вязать.

— Мы… вязать?.. — возмутился Санька.

— И правильно, — согласился Захар. — Смекать надо, чего каждое зернышко стоит. Тут тонкие руки требуются.

Как ни досадно было мальчишкам, но пришлось смириться.

С вечера девочки заготовили перевясла. Захар вызубрил серпы.

Маша не утерпела и обежала с десяток колхозных изб:

— А мы завтра «коншаковку» снимать будем! Хотите посмотреть?

В воскресенье рано утром, когда пшеница была волглой и мягкой, на участке собрались колхозницы.

Пришла Катерина со всем своим звеном, Татьяна Родионовна, Андрей Иваныч, бабка Манефа.

— Тетеньки, вы только не потопчите чего, не сходите с дорожки! — умолял Семушкин, бегая вокруг женщин.

К клетке подошли Маша и Зина Колесова, стали по углам. Серпы, как и полагается, лежали у них на плечах. Захар кивнул им головой. Девочки сняли серпы и разом нагнулись, словно переломились в поясницах. Левой рукой они захватили по полной горсти пшеницы, подвели снизу зубчатые серпы, с мягким хрустом срезали желтоватые прохладные стебли и положили их на перевясла. Восемь — десять горстей, и сноп готов.

— Федя, вяжи! — кивнула Маша.

Саньке досталось вязать снопы за Зиной Колесовой.

Он не очень ловко, но сильно стянул перевясло, завязал узел.

— А споро идут! — зашептались женщины, следя за девочками.

— Спины не разгибают.

— Захват-то какой, захват!

— Сразу видно — колхозный народ.

— Добрые жницы растут!

Подбадриваемые замечаниями взрослых, Маша и Зина старались изо всех сил.

Серпы так и мелькали у них в руках.

Но вскоре Зина стала частенько разгибаться и потирать поясницу.

— Спинка заболела! — зашипел сзади Санька. — Может, в холодочке полежишь? Тоже мне, жница-синица!

Неожиданно на колючее, как щетка, жнивье шагнула Катерина. Она раскатала засученные рукава кофты и взяла у Маши серп:

— Что у вас тут за пшеница такая?

Аккуратно подбирая стебелек к стебельку, она срезала горсть пшеницы — да такую горсть, что Санька даже ахнул от изумления, — высоко подняла ее на вытянутых руках, попестовала, словно малого ребенка, и оглянулась на женщин:

— Вот это хлебушек! Руки оттягивает, будто гирю держу. Жалко вот, делянка-то маловата.

Катерина нажала два снопа и передала серп Татьяне Родионовне.

— Мы растили, мы сами и уберем! — заволновалась Маша.

— А ты не жадничай, — засмеялась Катерина. — Всем испробовать охота.

Вскоре вся пшеница с пятой клетки была убрана. До полудня снопы сушились на солнце, потом их отвезли к риге, обмолотили, провеяли и, ссыпав зерно в мешок, понесли в правление колхоза.

Все шли серьезные, торжественные, только малыши бежали впереди и кричали на всю улицу:

— «Коншаковку» несут!.. «Коншаковку»!

В конторе члены правления обсуждали какие-то дела.

Ребята внесли мешок в комнату.

— Сюда его, сюда, на почетное место! — Татьяна Родионовна вышла из-за стола, приняла мешок и поставила его на лавку в переднем углу, где висели план колхозных угодий и диплом Сельскохозяйственной выставки.

— Кто из вас подарок подносить будет? — шепотом спросил у ребят Андрей Иваныч.

— Саня Коншаков, — также шепотом ответила Маша. — Его родного отца пшеница.

— Нет, — покачал головой Санька, — ее Федя спас. Пусть он подносит.

— И совсем не я, а дедушка, — смущенно отказался Федя.

— Что еще за счеты! — остановил их Захар. — «Коншаковка» сама за себя голос подаст. А если цифирь какая нужна, у Маши все записано.

Маша протиснулась вперед, раскрыла свой дневничок и скороговоркой принялась высчитывать, сколько зернышек было посеяно на клетке N 5, сколько взошло, сколько стебельков погибло от стихийных бедствий — в эту графу у нее попали и град, и жук-кузька, и Долинка, по недосмотру забежавшая на участок, и Санька с Петькой — и, наконец, сколько колосков сохранилось и принесло урожай.

Кругом засмеялись:

— Это счетовод! Свела баланец! Нам бы такого в правление.

К мешку один за другим подходили бригадиры, звеньевые, колхозницы, бережно брали на ладонь по щепотке зерна — такого тяжелого, так напоенного солнцем, словно земля отдала ему все тепло и свет, поглощенные ею.

— Золотая пшеничка! — почтительно говорили люди.

— Богатый хлеб!

— Сила!

И так же бережно ссыпали зерно обратно в мешок. Только бабка Манефа, подув на зерно, отправила его в рот.

• Предыдущая
• 43/46
• Следующая