Выбери любимый жанр

Кому улыбается океан - Санин Владимир Маркович - Страница 3


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

3

— А я вовсе не пла-а-чу…

— Всех провожающих прошу покинуть борт судна! Всех провожающих прошу…

Но следить за выполнением распоряжения некому. Весь комсостав обнимает жен и целует детей. Надрывается баян, бренчат гитары, рыбаки на полгода прощаются с землей. Вахтенный штурман Володя Иванов уже не приказывает, он просит провожающих покинуть борт, а скоро начнет умолять, потом кричать, снова просить и снова умолять. Ему тяжелее других, он вахтенный, забот у него полон рот, и Володя старается не смотреть на бедную, заброшенную Галочку, которая бесцельно слоняется по судну, принципиально отворачиваясь при встрече от своего невезучего мужа. У всех мужья как мужья, а этот — на тебе, вахтенный!

В каюте капитана из бутылки рвется шампанское.

— Вы уж, наверное, привыкли, Люда? — задаю я безмерно глупый вопрос.

Чернобровая и черноглазая Люда молчалива и грустна.

— К этому привыкнуть невозможно, — отвечает она, обнаруживая древнюю, как человечество, мудрость женщин, провожающих в дальний путь своих мужей. — Свою дочку Аркадий увидел, когда ей было четыре месяца. А к его возвращению она уже будет ходить…

И Люда вспоминает, как два месяца назад папа-капитан словно на крыльях перелетел с «Канопуса» на землю, подхватил на руки дочь и гордо прошествовал с ней до самого дома.

— За тех, кто в море. — Люда поднимает бокал. Минута молчания.

— Ну, будем подавать пример, — вздохнув, говорит капитан. — Пора прощаться.

Я тактично выхожу из каюты. А из динамика разносится голос Володи. Это уже надрыв, вопль души. И все это вдруг понимают. Матрос Николай Антонов поет, аккомпанируя себе на гитаре:

Как кукушке ни куковать,
Ей судьбы мне не предсказать,
Ты не печалься и не прощайся,
А приходи меня встречать…

Смеется и плачет аккордеон в руках моториста Георгия Сысоева. Все торопливо прощаются. В этот момент очень важно, чтобы с тобой кто-нибудь прощался. Очень важно знать, что на берегу кто-то будет махать тебе рукой. Это не лирика и не сентиментальное сюсюкание, это огромная душевная потребность.

Мне повезло. «Глеб Успенский», на котором давно должна была уйти в море экспедиция московских врачей, еще стоит здесь, рядом с нами. И меня провожает целая поликлиника: начальник экспедиции Юрий Михайлович Стенько, Лариса, явно довольная, что втравила меня в эту историю, Валерий, Валя, Соня, Полина… «Канопус» отчаливает, а мы кричим друг другу какие-то бессмысленные слова.

Но священный ритуал проводов еще не окончен. Пока «Канопус» разворачивается, провожающие бегут на мол — крайнюю точку севастопольской земли, которую мы еще сможем увидеть. И сначала просто так, а потом в бинокли смотрят рыбаки на своих, узнавая их, волнуясь и посылая им с попутным ветром прощальные приветы.

Да, пароходы провожают совсем не так, как поезда…

ПЕРВЫЕ ДНИ

А сейчас позвольте пригласить вас на экскурсию по «Канопусу».

Прежде всего запасемся исходными данными. Длина — 80 метров, ширина — 13, высота — 7, осадка — 5, водоизмещение около 3 тысяч тонн. Знаю, что по нескольким цифрам представить себе истинные размеры судна нелегкое дело. Могу добавить, что «Канопус» раз в десять больше каравеллы, на которой Колумб отправился открывать Америку, и раз в двадцать пять меньше «Нормандии». Если не все из вас видели каравеллу Колумба и «Нормандию», то поверьте мне на слово, что «Канопус» большое современное судно, каждый квадратный метр которого приспособлен для поисков, добычи и хранения рыбы. Его корма внезапно обрывается, образуя покатый слип, через который трал уходит в море и возвращается обратно. На корме же расположены и мощные лебедки — гигантские катушки с намотанными на них сотнями метров стальных нитей, которые называются ваера.

Под кормой расположен рыбцех. Сюда через люки-ванны поступает на транспортеры рыба. Ее сортируют, укладывают на тележки и загоняют в морозильные камеры, где рыба пять-шесть часов мерзнет. Из камер уже поступает не рыба, а рыбопродукция. Ее запаковывают в ящики, которые укладываются в трюм, где тоже зима. Роль Деда Мороза играет рефрижераторная установка.

Внизу — машинное отделение. Здесь механики и мотористы — духи, как их называют, — пасут 1340 лошадей, подсыпают им в кормушки соляр, поят водой и заботливо смазывают шкуры.

Каюты, в основном двухместные, разбросаны по всем трем палубам. В каюте — стол, два стула, умывальник, вмонтированный в переборку рундук-гардероб и двухъярусные койки. Над каждой койкой — рамочка, а в рамочке фотография жены или любимой девушки, которым матрос, укладываясь спать, проникновенным голосом желает спокойной ночи и, вставая, поздравляет с добрым утром.

Судовой клуб — это столовая команды, где матросы обедают, а когда хочется развлечься — смотрят кино, играют в шахматы, забивают козла и устраивают профсоюзные собрания. Командный состав питается, играет в шахматы и забивает козла в кают-компании, расположенной на верхней палубе. На этой же палубе — рулевая, штурманская и радиорубки.

Теперь вы знаете о «Канопусе» примерно столько, сколько знал я к тому моменту, когда мы подошли к Босфору.

Прошло менее полутора суток, и механики «Канопуса» награждали береговых ремонтников, быть может, недостаточно поэтичными, но чрезвычайно энергичными эпитетами: на первом главном двигателе слетел демпфер, так как в болтах были трещины. К сожалению, я так и не понял, что это такое, хотя старший механик Борис Кононов чуть не поседел, пытаясь втолковать мне сущность аварии. С полчаса я тупо слушал, а потом, чтобы прекратить его мучения, признался, что молоток и гвозди — абсолютный предел моих познаний в области техники. Борис принял холодный душ, успокоился и мягко, увещевающе, как пацану-несмышленышу, пояснил, что поломка демпфера привела к тому, что за сутки наша скорость уменьшится примерно вдвое. Это я понял. В меня тут же закралось ужасное подозрение. Я помчался в штурманскую рубку, где уже чертыхался над картой второй штурман Георгий Биленко, или короче — Пантелеич. Он подтвердил: да, теперь Босфор будем проходить ночью.

Так и случилось. Царьград, который штурмом взял Олег, Византию, разграбленную варварами, Константинополь, захваченный турками, — одним словом, Стамбул я не увидел. Я бы легко мог соврать — попробуй меня проверь! — но воспитание и врожденная правдивость не позволяют мне этого сделать. Я видел лишь мириады огней и слушал комментарии Александра Евгеньевича, побывавшего в Стамбуле. Несколько раз мне удалось различить силуэты автомашин и в окне одного дома — старика, пившего турецкий кофе из чашечки с обломанной ручкой, — и все.

Чтобы вывести корреспондента из шокового состояния, Аркадий Николаевич пригласил меня в рулевую рубку и познакомил с лоцманом, молодым турком в кожаной куртке и с черной шевелюрой, которая встала дыбом, когда я заговорил с ним по-английски. Капитан шепнул мне, что, если я произнесу еще два-три слова по-английски, парня хватит удар, и позвал на помощь переводчика Геннадия Чурсина. Мы с лоцманом тут же нашли общего знакомого — очень интересного писателя-сатирика Азиза Несина. Я сообщил, что книги Несина выходят у нас стотысячными тиражами, и спросил, как относятся к нему в Турции. Лоцман слегка задумался и ответил, что по-разному, в зависимости от политических настроений. На этом наша беседа окончилась, так как Геннадию, видите ли, было некогда (я отомстил ему потом, выиграв десяток партий в пинг-понг).

Когда я утром вышел из каюты, «Канопус» шел по Мраморному морю. По поводу происхождения этого названия лингвисты могут написать хоть сотню ученых трудов, но мне думается, что вода Мраморного моря так же похожа на мрамор, как и на любой другой строительный материал. Вода как вода, море как море. Единственное, что его украшало, — это прелестная девушка, которая приветливо улыбалась мне с борта идущей под французским флагом яхты «ХЕПIА-III». Некоторые самонадеянные члены нашего экипажа пытались оспорить тот факт, что француженка улыбалась именно мне, но я не стал даже тратить силы, чтобы разбить в пух и прах их жалкие доводы. Я знаю истину — и этого мне достаточно. Бедная девушка, как она расстраивалась, глядя, как я уплываю все дальше и дальше. Я смотрел на нее в бинокль и своими глазами видел, как она отвернулась и зевнула — верный признак сильнейшего душевного волнения.

3
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело