Не место для якоря (СИ) - Петроченко Евгения Александровна - Страница 48

• Предыдущая
• 48/49
• Следующая

  В другое же время Яра была невыносима. Работа с детьми сглаживала её характер, но каждый день своей жизни она ощущала себя запертой в этом теле, в этом времени. Она была женщиной, и после войны её долей было растить своих детей и учить чужих, и невозможно было отойти от этого женского предназначения в советской глубинке. Лишь море её спасало. И чем сильнее его штормило, тем более привлекательным казалось оно ей. Она заходила в буйную воду, и волны накрывали её с головой, а она смеялась им в ответ и пыталась грести против неистового потока морской стихии.

   А потом Яра возвращалась домой, и до вечера не смолкали смех и рассказы о любой ерунде, которая с ней приключалась в школе. Мы зажигали керосиновую лампу, накладывали по куску ревеневого пирога и пили чай, перебивая друг друга и наслаждаясь любовью и радостью.

   В Крыму моя дорогая словно ожила. Она с интересом рассматривала всё вокруг, и одно место на резком обрыве горы ей особенно понравилось, поскольку на его вершине можно было словно воспарить над бескрайней гладью моря.

  Несколько дней врачи запрещали нам куда-либо выходить после очередного приступа, но Яра терпеливо ждала и развлекала и меня, и медицинских работников веселыми байками. Она много вспоминала нашу совместную жизнь, первую встречу, появление детей и размышляла о том, когда же сын женится на своей девушке, уж больно она ей понравилась. Единственное, что её огорчало - местная кухня, вдали от дома она с грустью вспоминала мою стряпню.

  В тот день нам наконец-то разрешили выйти на прогулку, и Яра заявила, что хочет снова взобраться на тот обрыв. Она пребывала в приподнятом настроении, поэтому с шутками да прибаутками мы быстро собрались и отправились в место, которое приносило ей успокоение. Мне казалось, что она выздоравливает, и прогнозы врачей радовали - она вполне могла остаться со мной ещё на несколько лет, ей требовались лишь отдых и постоянный прием лекарств.

  День был солнечный, но ветреный, море волновалось, грозясь к ночи взорваться штормом. Яра быстрей меня устремилась вверх, даже не останавливаясь, чтобы передохнуть. Я еле за ней поспевал и недоумевал, кто же из нас болен: она или я. Дыхание сбилось, я вдруг вспомнил, что мы даже не купили по дороге ничего поесть и попить, и от мыслей о глотке холодной воды горло пересохло.

  Яра ждала меня у самого края обрыва. Она была похожа на сам ветер: длинные волосы развивались, платье колыхалось от порывистых струй воздуха, руки раскинуты в стороны, словно она просила забрать её из этого мира в обитель воздушной стихии. Я подошел к ней, и она обернулась, глядя на меня со счастьем в глазах и радостной улыбкой.

  - Прости. Мне очень хочется пить. Ты не спустишься за водой? Пожалуйста, - она сказала это с такой мольбой в голосе, что я даже не подумал воспротивиться. Я вообще никогда не мог отказать её просьбам.

  Я кивнул и повернулся, чтобы направиться к пологому склону, по которому мы и поднимались. Она резко схватила меня за руку, а когда я недоуменно посмотрел на неё, быстро запечатлела на моих губах свой поцелуй.

  - Люблю тебя, - тихо прошептала она и поцеловала ещё раз. Губы её были сухими, потрескавшимися, но их прикосновение было нежным и ласковым.

  Уходя, я обернулся. Она стояла в той же позе, наслаждаясь порывами ветра.

  Спускаться в этот раз было тяжелее, чем подниматься. Мне тоже хотелось пить, и почему-то ноги путались и так и норовили запнуться о некстати подвернувшуюся кочку. Но чем дальше я отходил от Яры, тем тише становилась жажда воды и сильнее нарастало тревожное чувство чего-то безвозвратного.

  Уже у самого низа я не выдержал и обернулся. Она всё так же стояла на том месте, а затем опустила руки и пошла прочь. Я подумал, что ей стало лень меня дожидаться и она решила последовать за мной. Но через несколько метров она остановилась и развернулась, и я уже знал, что будет дальше. Секунды показались вечностью, и моё сердце словно разрывалось на части, когда я следил за тем, как она быстро разбегается и прыгает со скалы. Светлое платье и распахнутые руки сделали её на мгновение похожей на птицу, но она не воспарила в небо, а стремительно рухнула вниз.

  Я сказал всем жителям села, что она умерла в санатории, лишь от детей и медсестры, ставшей моим близким другом, не смог укрыть правду.

  Чувство скорби смешалось со злостью, и я не знал, что сильнее чувствую к ней: любовь, жалость или ненависть. Каждый день мне казалось, что она меня предала, не став бороться ради нашей семьи, но песок времени измерял срок и ненависти, и вскоре осталось лишь опустошение.

  Я миллион раз перебирал в голове эти последние секунды, вспоминал все эпизоды из нашей жизни, и постепенно ко мне приходило понимание, что, несмотря на редкие радостные минуты, она была очень несчастна. Её терзала невозможность быть собой, она металась, запертая в тесном приморском поселке, и её изначально добрый и благодушный характер ломался под натиском обстоятельств, не оставляя ничего от её исконной сущности.

  Прошло пятнадцать лет. Боль утихла, и я помнил очень много положительных и счастливых моментов, пытаясь жить этими воспоминаниями. Я искал ответы в разных религиях, я хотел последовать за ней, но боялся. Боялся не за свою жизнь, боялся не боли, а страшился нашего будущего.

  Если христианская доктрина права, то её поступок означал, что мы больше никогда не встретимся. Самоубийцы сами выбирают свой путь и, пытаясь избежать от невыносимости жизни в настоящем, лишают любящих их людей возможности встретиться с ними в будущем.

  Если прав я, если то, что чувствует моё сердце, верно и имеет право на существование, я должен как можно сильнее глушить все отрицательные эмоции, уничтожать ненависть в душе на корню, чтобы потом, когда придет мой черед переродиться, я не помнил о её предательстве. Это событие принесло ей освобождение, а я должен не ставить якорь в этом месте памяти и плыть как можно дальше, прочь от этих злых чувств. В противном случае мы оба будем несчастны, и этот круговорот никогда не закончится. Из жизни в жизнь мы будем бежать друг от друга и не находить успокоения.

  Однажды я смогу победить свои воспоминания. Я должен в это верить.

Света

Шероховатая бумага конверта немного холодит кончики пальцев. Мне кажется это символичным и в тоже время немного приземленным: конверт выступает в качестве способа связи между перевоплощениями одного человека, и я из будущего воплощения шлю себе привет в прошлое... Эти понятия смешались, и если спираль времени закручивается и стремится вперед со всё возрастающей скоростью, то моя душа устремляется назад, пытаясь противостоять этому временному потоку и не потерять связь с самым важным, что только есть в жизни.

  Мне кажется святотатством разрывать конверт, и я беру столовый ножик, который принесли Дмитрию для яблочного штруделя, подцепляю пожелтевший уголок и осторожно разрезаю бумагу на сгибе.

  Тонкий лист А4 сложен втрое и тоже немного постарел. Я его разворачиваю и вглядываюсь в отрывистые буквы, немного вдавленные в толщину бумаги, что получается при использовании печатной машинки. Бойко так и не освоил достижения современного техногенного мира, хотя пришел из более совершенного времени.

  И вот я уже вглядываюсь в строчки и читаю то, что мне только будет суждено написать:

  "Дорогой читатель этого письма,

  Дорогой я,

  Дорогой ты,

  Ты обнаружил это послание, прошедшее сквозь время и пространство, значит, мой след из хлебный крошек привел тебя ко мне.

  Давай знакомиться. Я - Бойко Видинский, учитель истории, бывший археолог, заботливый отец, любящий муж, хозяин умнейшего пса по кличке Пират и скромный пенсионер, любящий свой огород и сад. Я - это будущий или прошлый ты.

• Предыдущая
• 48/49
• Следующая