Остров Весёлых Робинзонов - Санин Владимир Маркович - Страница 5

• Предыдущая
• 5/24
• Следующая

– Погоди, этим еще не кончится! – радостно поти­рая руки, говорил он. – Эта ведьма, чует моя душа, еще не раскрыла свои карты!

– Товарищи, перестаньте шуметь и слушайте меня внимательно! – прозвенел вдруг ставший строгим и повелительным голос Машеньки. – Юрик, Шурик! Вылезайте из воды и немедленно идите сюда! Вытирай­тесь полотенцем. Ну, быстрее!

Окруженная галдящей толпой, Машенька стояла в своем сарафанчике, заложив руки за спину, и была по­хожа скорее на пионервожатую в лагере, но никак не на «главного врача санатория», как с уважением обра­щался к ней Потапыч.

– Товарищи, чтобы не возвращаться больше к это­му вопросу, должна сообщить следующее… – Машень­ка обвела нас спокойным взглядом и, заметив мои ободряющие подмигиванья, чуть улыбнулась. – Вы находитесь в экспериментальном санатории научно-исследовательского института невропатологии. У боль­шинства из вас имеются – в той или иной степени – нарушения нервной деятельности. Наукой установлено, что лучшим лекарством против бессонниц, головных болей, раздражительности и тому подобных недугов являются солнечные и водные процедуры, прогулки и работа на свежем воздухе. Все это будет в вашем распоряжении – разумеется, под моим медицинским контролем. Обо всем этом, между прочим, вам говорил Иван Максимович Бородин, авторитет которого, наде­юсь, для вас безусловен. С питанием дело обстоит так: столовой у нас нет.

– Что?! – взревел Раков. – Нет столовой?

– Я знала, что нас захотят уморить голодом! – про­хныкала Ксения Авдеевна.

– Извините, девочка, но что же мы будем есть? – удивился профессор. – Предупреждаю, что первой бу­дете съедены вы!

– Немедленно домой! – затеребила мужа Ксения Авдеевна. – В Москву! В Москву!

– Ти-ше! – потребовала Машенька. – Впервые в жизни у меня такие… шумные пациенты. Наша по­вариха ушла на месяц в отпуск, так что еду будем го­товить по очереди. Обслуживающий персонал штат­ным расписанием не предусмотрен, поэтому на курят­нике, в коровнике и на огороде будем работать по графику.

Антон радостно лупил меня кулаком по спине.

– Мне плохо, – сообщила мужу Ксения Авдеевна.

– Я буду лично готовить пищу? – грозно спросил Раков. – Я, директор…

– Мне просто смешно! – заявил Прыг-скок, выги­бая дугой грудь и запрокидывая голову назад. – Мне просто смеш-но! Я буду доить корову? Ха-ха!

– Погодите, здесь нужно разобраться, – деловито вступил в разговор Игорь Тарасович. – Я понял, что произошла ошибка. Мы попали не в санаторий, а на туристскую базу. Ошибка весьма странная, но не в этом дело. Меня, в частности, она не волнует, выпросить у коровы молоко я сумею…

– Му-у-у!

– Ку-ка-ре-ку!

Все обернулись в сторону Юрика и Шурика, но братья стояли с невинными рожами, выпучив свои бле­стящие глаза. Игорь Тарасович продолжал:

– Но что вы, уважаемый доктор, будете делать, если мы немедленно отправимся по до­мам и потребуем возвращения денег за путевки?

– Пожалуйста, – хладнок­ровно ответила Машенька. – Иван Максимович уполномочил меня никого не задерживать.

– Ну, тогда разрешите откланяться! – язвительно сказал Прыг-скок. – Был весьма рад познакомиться.

– Ай-ай! – Машенька сокрушенно покачала голо­вой. – А ведь только час назад вы мне говорили, что готовы оказаться со мной на необитаемом острове!

Прыг-скок побагровел. Все заулыбались.

– Боже мой! – спохватилась Ксения Авдеевна. – Скорее домой! Дедушка, когда приходит катер?

– Катер? – Потапыч почесал в затылке. – Сейчас со­образим. Значит, сегодня вторник, девятое. Раз, два, три не­дели – тридцатое, да еще пять дней… Четвертого августа.

– Что четвертого августа? – тупо спросил Раков.

– Как что? – удивился Потапыч. – Катер, как и заказано, придет четвертого августа. А чего раньше? Островов здесь тыща, а катер – один.

Все остолбенели.

– Ну, что нам с вами делать, Сусанин в юбке? – за­думчиво спросил Лев Иванович.

Машенька пожала плечами.

– Что хотите, – хмыкнув, сказала она. – Напри­мер, можете меня избить.

Начался такой галдеж, что в озере поднялись волны.

– Так вот почему этот академик, эта старая лиса, потребовал, чтобы я доил корову! – надрывался Раков.

– А у меня он щупал мускулы и советовал рыть землю, – пожаловался Прыг-скок. – Я был уверен, что это шутка!

– Когда Иван Максимович дает советы, он никог­да не шутит, – холодно сказала Машенька. – Вы долж­ны понять, что физический труд на свежем воздухе буквально преобразит вашу нервную систему. Оставьте патентованные лекарства и ванны глубоким старикам и инвалидам.

– Нет уж, вы оставьте! – воскликнул Раков. – Я, слава Богу, лечился в двадцати санаториях и всегда уезжал как огурчик, хотя и не доил корову на свежем воздухе. Физический труд! Я лично не для того выло­жил сто новых советских рублей, чтобы колоть дрова и варить щи. Варить щи! Ха-ха-ха!

От одной только мысли, что его хотят заставить ва­рить щи, Раков пришел в такую ярость, что на минуту потерял дар речи.

– Если позволите, Илья Лукич, – вежливо обратился к нему Юрик, – маленькая просьба: не кладите, пожа­луйста, в щи лавровый лист. Перчику немножко куда ни шло.

– А я люблю оладьи из тертой картошки, – заискивающе сообщил Шурик. – Пожалуйста, Илья Лукич, будьте так добры, делайте почаще оладьи из тертой картошки!

– Я тебе таких оладий сделаю!.. – грозно пообещал Раков.

– Большое спасибо, Илья Лукич, – поблагодарил Шурик. – Со сметаной, пожалуйста!

– Они еще могут шутить! – прохныкала Ксения Авдеевна.

– Положение серьезное, – сказал Ладья. – Нужно подумать.

– Чего там думать? – нетерпеливо сказал Борис. – Хватит киснуть! Посмотрите на самого мудрого из нас! Вот с кого брать пример!

Шницель, вне себя от восторга, с радостным лаем носился по опушке. Он гонялся за бабочками, прыгал, становился на задние лапы, всем своим видом давая понять, что он всем доволен, что мирские хлопоты не его собачье дело.

– Этому воришке, видите ли, весело! – возмущался Раков. – Слопал мою ветчину и прыгает от восторга.

– А я завидую псу, – торжественно изрек Лев Ива­нович. – Для меня сейчас глубокой иронии исполне­ны слова, которые я где-то читал: «Нам приятно и лестно, что мы знаем о мире больше, чем знает собака». В неведении тоже есть свое счастье, в то время как зна­ние часто делает человека печальным. Я бы хотел, как и этот пес, не знать о том глупом положении, в котором мы очутились.

– Чепуха какая-то, – возвестил Раков.

– А я не завидую, совсем нет, – мечтательно сказал Игорь Тарасович, медленно пощипывая бород­ку. – Собаке многого не дано. Она лишена вели­чайшего наслаждения, доступного мне, – мышления; она не будет проводить долгие и волнующие часы, размышляя над осколком древнего сосуда и восста­навливая в своем воображении историю его сущест­вования; она никогда не окунется в волшебный мир прошлого, ибо с прошлым ее связывает не мысль, а инстинкты.

– Что вы болтаете? – раздраженно спросил Ра­ков.

– Кто знает, – сказал профессор, – быть может, мы недооцениваем силу ума животных, которые нас окружают. Мы многого еще о них не знаем. Посмотри­те, как Шницель заигрывает со старым козлом. Можете ли вы с достоверностью утверждать, что между этими двумя четвероногими нет интеллектуального контакта? Я верю, что собаки понимают музыку, причем иной раз лучше, чем некоторые люди… Вот вы, Раков, слушали Лунную сонату Бетховена?

– Лично меня оскорбляет сравнение с этой дрян­ной собакой, – обиделся Раков.

Машенька, с улыбкой слушавшая весь этот разговор, знаком остановила новую вспышку Ракова.

– Поговорите, товарищи, в красном уголке, – примирительно сказала она, – а мы с Потапычем поза­ботимся насчет обеда. Пожалуйста, проводите их, Петр Потапыч.

• Предыдущая
• 5/24
• Следующая