Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/140
• Следующая

— Пресвятая Мария, богородица… — тихо произнесла она. Пьетра не переставала молиться, хотя ее молитвы еще не принесли ей облегчения.

Итак, новый день начался. Со вздохом она помешала кашу из кукурузы, сняла со стены круг колбасы и тонко нарезала полдюжины кусочков Джованни на завтрак.

После того как холера сделала Пьетру сиротой, ее тетка Джемма взяла девочку ненадолго к себе. Но семь человек в темной лачуге, похожей на пещеру, обычную в трущобах Неаполя, — это было невыносимо. Овдовевшая после той же холеры, Джемма едва зарабатывала на пропитание детей, стирая на городскую знать. Она старалась как могла, чтобы оставшаяся в живых дочь ее покойной сестры имела кров и была сыта. В захудалом портовом районе, где она жила, было много маленьких лавчонок, и Джемма отыскала место для племянницы у ремесленника по имени Джованни Сакко. За помощь в лавке Сакко обещал позаботиться о девочке.

Основной доход Джованни получал, вырезая из кораллов вещички, столь популярные у неаполитанцев. Сам он был приличный человек, чего нельзя сказать о его жене.

После того как она всю неделю страдала от оскорблений Лены, Пьетра убежала к тетке и умоляла ее разрешить ей вернуться. Хотя сердце у Джеммы разрывалось от жалости, она сказала девочке, что выбора нет.

— Я знаю, что Лена Сакко женщина злая. Семнадцать лет замужем, а детей все нет, не было даже намека. Она чувствует себя проклятой и вымещает на всех свою злость. Но ты, Пьетра, можешь защитить себя от злобы, вот от голода защиты нет, а я не могу накормить тебя. Оставайся с Сакко и его женой — либо кончишь на улице.

Пьетра видела беспризорных детей, которых продавали, как овец, на улицах Неаполя, для любого удовольствия, которое пожелает мужчина или женщина. Джемма считала судьбу юных проституток хуже смерти.

Но иногда Пьетра думала, что их участь лучше ее жизни у Лены Сакко.

Пьетра знала, что Лена делает все возможное, чтобы забеременеть. Целая стена в ее спальне была местом поклонения деве Марии. Талисманы плодовитости висели над кроватью рядом с беременными женскими фигурками. Произносились молитвы, цветы лежали у ног святых, покровителей плодородия.

Молясь за себя, Пьетра также молилась и за Лену. Если б только женщина смогла родить, тогда, возможно, она научилась бы быть доброй, и жизнь с Сакко стала бы более сносной. Сама работа в лавке не доставляла хлопот. Это была одна из дюжины лавок в портовом районе Санта Лючия, торгующих небольшими изделиями из кораллов, кости и черепахового панциря. Некоторые из более крупных магазинов продавали красивые табакерки, искусно вырезанные из рога или слоновой кости четки, украшения, предназначенные для богатых покупателей, которые спускались из вилл, расположенных на окрестных холмах.

Клиентуру Сакко составляли в основном рыбаки и строители лодок, мусорщики и окрестные прачки, мужчины с тощими кошельками и большими предрассудками. Он делал для них амулеты в виде рога, дорогие сердцам неаполитанцев, полных благоговейного страха, талисманы, чтобы оградить от черного глаза. Многое он вырезал сам. Самые замысловатые изделия покупал у других мастеров.

Пьетре нравился Джованни Сакко. Внешне он ничего из себя не представлял. Невысокого роста, толстый, отяжелевший от обильного употребления макарон, с кожей темной, как зрелая оливка, и часто блестевшей от маслянистого пота. Но он хорошо к ней относился, скорее как добрый дядюшка.

— Поставь свою метлу, малышка, — сказал он этим утром, после того как Пьетра немного подмела пол. — Сегодня жаркий день, да и пол довольно чистый. — Он укладывал гребни, с которых смахнул пыль, обратно на поднос. — Пойди на кухню и возьми попить чего-нибудь холодного.

Она благодарно улыбнулась.

— И стакан вина для вас?

— Конечно, — отозвался он с усмешкой, которая приподняла концы его свисающих усов. Потом он подмигнул и добавил: — Но не говори Лене.

Она вернулась с вином для Джованни и стаканом холодной воды для себя и уселась на высокий табурет за прилавок, чтобы отсортировать роговые пуговицы. Это было любимое время для Пьетры. В этот час покупателей мало, а Лены, как всегда, нет дома. Она, коленопреклоненная, на утренней мессе вымаливает у святых даровать ей ребенка.

— Пьетра, — обратился к ней Сакко спустя некоторое время, — есть ли в моей лавочке вещь, которую ты хотела бы иметь?

Она посмотрела на него и заморгала от удивления глазами. Любую? Не было почти что ни одной вещи, которая не нравилась бы ей, ну, может быть, за исключением некоторых амулетов — черепаховые и коралловые гребни, или зеркальца в резных рамках, или маленькие броши.

Читая по ее лицу, он улыбнулся.

— Твоя тетя сказала мне, что послезавтра день твоего рождения. Это памятный день для Неаполя по другой причине, но твой день рождения — веский повод, чтобы сделать тебе подарок.

Пьетра почти забыла о своем дне рождения. А запомнить его было так легко, потому что она родилась в тот день, когда город сотрясло одно из извержений Везувия. Оно было небольшое, но совпадение с днем ее рождения считалось в семье хорошим предзнаменованием. Хотя ее назвали в честь Сан Пьетро, ее имя имело еще и другое значение: Пьетра, камень, как те, выброшенные из глубины вулкана в день ее рождения. Как старший ребенок, она была опорой семьи. Когда она выходила из себя, что часто случалось до гибели семьи, когда печаль подавила гнев — ее отец, бывало, подшучивал над ней и называл «Пьетрина», маленький кремень, из-за искр, которые метали ее рассерженные синие глаза.

— Подумай денек, какой подарок ты хотела бы получить, — сказал Сакко. — Разумеется, не из числа лучших вещей, которые я мог бы продать проходящему благородному господину. Но любую другую, пожалуйста…

— О, синьор Сакко, — с благодарностью воскликнула Пьетра. Она уже было собралась соскочить с табурета и обнять его, но, к счастью, не сделала этого, потому что в тот момент появилась Лена, и Пьетра мгновенно почувствовала, что она была в особо угрожающем настроении.

— Мне нужен еще один фаллос, — объявила она, появляясь в дверях. Взглянув на Пьетру, добавила: — С тех пор, как она появилась в доме, одного недостаточно. Она иссушила мои месячные.

Джованни послушно направился к застекленному шкафу и вынул коробку, которую протянул жене. Она начала рыться среди резных амулетов, наваленных в коробке.

— Среди них нет такого же большого, как тот, который ты уже держишь под матрацем, — заметил Джованни.

Она не обратила на него внимания и выбрала самый большой и самый красный из всех миниатюрных фаллосов, вырезанных из коралла со всеми реалистическими подробностями.

— А как насчет трав и масла, которое я втер тебе в живот прошлой ночью? — поинтересовался он.

— От тех трав мой рот стал сухой, как пустыня, а масло не помогло. — Она схватила маленький амулет обеими руками и прижала к груди. — Я сделала все, Джованни. Ты знаешь, как я шла на коленях к деве Марии, пока не стерла их в кровь, как я постилась, сколько сожгла свечей. — Она умоляла, словно он был в состоянии дать ей ребенка, если только она сумеет убедить его. — Я не пропускала ни одной мессы, с тех пор, как мы поженились.

— Я знаю, дорогая, — сказал он, слабо похлопывая ее по плечу. — Но ты должна быть терпеливой.

Лена взглянула на Пьетру, которая занялась раскладыванием коралловых амулетов, думая лишь о том, как бы ей исчезнуть.

— Это она, — продолжила Лена злобным голосом, — она сглазила меня.

Джованни подошел к Пьетре.

— Синьора Гризелли хотела получить сегодня свою коробку для пуговиц. Отнеси ее сейчас, Пьетра, — спокойно сказал он.

Благодарная за возможность скрыться от Лены, Пьетра схватила сверток, взяла с гвоздя шаль и бросилась к двери. Но Лену так просто нельзя было удовлетворить.

— Да, очень хорошо, если ты уйдешь, — пронзительно закричала она. — Но будет лучше, если ты не вернешься.

Пьетра окаменела в дверях, внезапно перепугавшись, что, сделав шаг за порог, она навсегда будет изгнана на улицу.

• Предыдущая
• 11/140
• Следующая