Сокровища - Кингсли (Кингслей) Джоанна - Страница 37

• Предыдущая
• 37/140
• Следующая

Беттина застенчиво улыбнулась.

— Я рада, что вы пришли, но если вы не хотите остаться…

— Конечно, я хочу, — ответил он, вспоминая еще раз ощущения, когда держал ее в своих объятиях. Даже сейчас он чувствовал запах ее духов, напоминающий аромат гардений после весеннего дождя.

Джозеф опять взял пальто.

— Развлекись, папа, — сказала Беттина, вручая ему шляпу.

Он надел ее, небрежно сдвинув набок.

— И вы тоже хорошо проведите время.

Когда дверь за ним закрылась, Беттина повернулась к Стефано, ее глаза, напоминающие лунные камни, были спокойны.

— Ты сейчас займешься со мной любовью, — небрежно спросила она, — или после обеда?

Его взволновала сама холодность этого предложения, такого полного, не вызывающего сомнений, на любых условиях, которые он пожелает. Он ответил ей, прижав ее к себе и закрыв ртом ее губы.

Прижавшись к нему, она язычком исследовала его рот, а руки шарили по его груди, развязывая галстук, нащупывая пуговицы на рубашке и расстегивая их так быстро, что одна оторвалась и покатилась по полу. Она спустила рубашку с плеч. Ее руки погрузились в темные вьющиеся волосы на его груди, она провела ногтями по нежной коже, прихватив ими сосок. Потом отпустила его рот и стала спускаться вниз, по шее и груди к правому соску. Она нашла его зубами и сильно укусила.

Его реакция была мгновенной. Пенис дернулся в брюках с такой настойчивостью, которую он не помнил с тех пор, как был мальчиком. За считанные секунды он стал твердым, как железо, и трепещущим, потребность росла, пока она покусывала один сосок, пощипывая другой ногтями. Другая рука занималась с поясом, освобождая ремень от пряжки. Она расстегнула ремень и крючок на брюках и опустила «молнию». Он начал раздевать ее, но она оттолкнула его руки.

— Нет, — тихо, но резко сказала она и толкнула его обратно к стене так, что он не мог пошевелиться.

Через мгновение она держала пенис в руке, поглаживая бархатистую кожу, проводя ногтем по всей длине. Рука скользнула вниз и обхватила его яички, ноготь щекотал невероятно чувствительную кожу у основания. Потом она нежно сжала руку — приятно мучительный момент, но с подразумеваемой угрозой. У него перехватило дыхание, и ему показалось, что он услышал ее сдавленный смех. Он никогда не чувствовал себя таким беспомощным, таким уязвленным. Или таким возбужденным. Ему было больно, он трепетал от этого. Где она научилась так искусно обращаться с мужчиной, подумал он, хотя в тот момент его это не особенно занимало. Он просто не хотел, чтобы она останавливалась.

Она спустила его брюки с ягодиц. Он все еще не мог пошевелиться, а сейчас он полностью был открыт ей. Ее стройное тело скользнуло вниз, пока она не опустилась перед ним на колени. Губы сомкнулись вокруг пениса, сначала играя с головкой, поглаживая ее кругом, похлопывая и слегка покусывая. Потом погрузила его целиком в рот, твердый и крепкий. Головка пениса касалась задней стенки ее горла. Казалось, она полностью проглотит его. Она двигала головой вверх и вниз, язык кружил вокруг пениса, зубы прикусывали головку, пока он не застонал.

Он никогда не испытывал ничего подобного. В один миг просветления Стив подумал, что, должно быть, так чувствует себя бабочка, только что пойманная и наколотая на доску, но еще живая. Он не мог дотронуться до нее, не мог пошевелиться, не мог уйти, даже если б захотел. Он полностью был в ее власти.

Давление нарастало, пока он не убедился, что вот-вот взорвется. Тогда она внезапно остановилась, поднялась и отступила от него. Она улыбалась, глаза блестели. Но не было выражения счастья, подумал Стефано, а был триумф.

Она поднесла руки к поясу домашнего платья, и оно соскользнуло с нее на пол. Под ним на ней ничего не было. В свете единственной лампы, горящей у противоположной стены комнаты, он смог увидеть, как она великолепна. Не чувственные, округлые формы Марицы, а прекрасно вылепленная фигура. Ее груди были небольшими и крепкими, с бледно-розовым ореолом вокруг сосков, твердые, как галька, талия тонкая, бедра в меру округлые, чтобы быть женственными. От мягкого света лампы ее алебастровая кожа светилась, как теплый жемчуг. Треугольник волос между ног блестел, словно золотые нити.

У него было только мгновение насладиться видом, прежде чем она толкнула его на пол. Потом оказалась на нем, жаркая и влажная, и плотно вобравшая его в себя, крепко сжав его своими сильными мышцами. Одна из ее прекрасных грудей была у него во рту. Когда она начала двигаться вверх-вниз, он с жадностью начал сосать ее, пытаясь сделать то же, что и она проделала с ним.

Она отстранилась от его рта, села почти что прямо, продолжая двигаться. Глаза его закрылись, когда стала приближаться острая агония, но прямо перед тем, как ему с криком излиться в нее, он их открыл.

Да, на ее лице было торжество. Она улыбалась, как королева, во власти которой находился ее подданный.

После бурной любовной сцены он влез в свою мятую одежду, пока она, извинившись, ушла в спальню. Вернулась она в темно-синем платье-рубашке, скромном и без украшений, как школьная форма. Лицо было умыто, волосы убраны с лица и скреплены сзади заколкой.

— А теперь мы поедим, — спокойно сказала она.

Когда она сновала между кухней и маленькой гостиной, накрывая на стол, принося тарелки, серебряные приборы, глиняный горшок с маслом, корзинку со свежим хлебом, он смотрел на нее только с немым изумлением.

Такого ошеломляющего секса он еще не знал. Он никогда не предавался ему так самозабвенно. Оргазм; казалось, явился из самой души. Он уже хотел снова ощутить ту напряженность, столь сильную, что она была мучительна, пока не превратилась в головокружительное наслаждение в тот миг, когда он излился в нее. Но у него было стремление удовлетворить не только самого себя. Как мужчине, ему было необходимо знать, что и она достигла той же вершины. Она не испытала того же! Не была даже близка к этому. Она даже не дала ему возможность доставить ей такое же наслаждение, словно это ее не интересовало.

В чем секрет Беттины? Как годы, проведенные в заточении, превратили ее в такой причудливый сплав невинности и похоти, сдержанности и развязности? Неужели он был не прав, опасаясь такой смеси?

Когда она села за стол напротив него, он не мог больше молча притворяться, что только что происшедшее было ординарным событием.

— Я никогда не знал женщины, похожей на тебя, — сказал он, проклиная собственную неловкость, когда произносил эти слова.

— Разве одна не отличается от другой?

— Но… то, как ты меняешься…

Она не спеша намазала хлеб маслом и взглянула на него с озорной искоркой:

— Ты считаешь меня испорченной?

— Нет. Мне просто интересно, почему ты так много прячешь в себе.

— Пряча, я выжила.

— Но не теперь.

— Если я перестану скрываться, я умру.

Он непонимающе покачал головой.

— Беттина, это Америка. Новая страна. Свободная страна.

Она положила ложку и пристально посмотрела на него.

— Позволь мне быть такой, какая я есть, Стефано. Позволь мне… и я знаю, что смогу угодить тебе. Тебе будет хорошо со мной. Только ты будешь знать скрытую часть. Я буду тебе идеальной женой.

У него от изумления раскрылся рот. Не выразить сейчас сомнение — значило уступить ей. Принять ее предложение. Но в этот момент он хотел ее, хотел не только обещанной страсти, которая в ней заключена, но помочь ей, излечить ее боль и вернуть веру. Ее настроения лишали его присутствия духа, ее переменчивость раздражала его, темная сторона души пугала. Но если он бросит ее — особенно сейчас, — то весь остаток жизни будет думать, что сделал это из трусости и слабости.

Чего бы ни лишилось его сердце поэта во время войны, Стефано страстно хотелось верить, что в нем осталось хоть что-то. Взять Беттину Зееман навсегда в свою жизнь — защитить ее, даже если он и не любит — вот миссия, достойная человека, каким он был.

А если она откроет ему свое тайное «я», какая может быть причина у него пожалеть об этом?

• Предыдущая
• 37/140
• Следующая