Пистоль Довбуша - Куликова Мария Тимофеевна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая

— Вот дурной! И чего это ты! И кто сбежал?

— Мой учитель от жандаров вырвался. Бежал из тюрьмы! Это он муку раздавал! Это он!..

И Юрко, задыхаясь от волнения, рассказал Мишке все, что произошло сегодня на площади.

Мишка был взволнован не меньше своего друга.

— Только бы его опять жандары поганые не схватили…

— Второй раз они уже не наденут ему железки на руки! Не на такого напали! — сказал Юрко.

— Помнишь, Юрко, я про поезд тебе рассказывал? Про тот, что партизаны подорвали. Может, и учитель подрывал? Айно?

— А думаешь, нет!

— Знаешь, Юрко… Вот ни разу я не видел твоего учителя. А люблю его так!.. — искренне произнес Мишка. — Может, он нашел пистоль Довбуша и всех фашистов накажет?

— Он им еще такую расправу учинит, что они пожалеют, что пришли сюда! — рубя руками воздух, сказал Юрко.

А вечером, будто в подтверждение его слов, вспыхнули возле Кривого запасы бензина.

Во время пожара сгорело несколько хортистов…

В селе стало еще тревожней. Если кто ронял хоть слово против оккупантов, того хватали жандармы и отправляли на тяжелые работы в горы или в лагеря. «Будто чума ходит по селу и хватает людей черными руками», — говорили дубчане шепотом. Даже дети притихли. Редко раздавался их смех.

Все чаще стучал в барабан глашатай Илько.

— Пан биров[18] наказ дал: сегодня же выплатить все налоги!

Тяжелым камнем ложились эти слова на сердца дубчан. Чем уже платить эти бесконечные налоги?! Скоро и зима придет. А много ли кукурузы имеет крестьянин в хате?!

Ягнус каждое утро отправлялся в сельскую управу. Одетый в добротную новую куртку, в начищенных до блеска сапогах, он шел по улице с гордой осанкой, небрежно помахивая палкой с витиеватым, узорчатым наконечником.

Староста вызывал в управу всех, кто еще не выплатил налоги. Сегодня перед ним стоял отец Юрка, Григорий Негнибеда.

— Или плати сегодня же, или лицетуем[19] все твое добро. — Ягнус говорил тихо, поглаживая острые усы.

Но у Григория от его слов пот выступил на спине.

— Пожалейте, пан биров! Какое там у меня, господи, добро? Одна душа осталась, да вот зоб[20] висит. Чем уж платить — не знаю!

— Не знаешь? — ехидно протянул староста. — А кто партизанов кормит? Кто их снаряжает? А? Да такие же подлецы, как и ты. А вот для нашей армии, которая воюет с большевиками-антихристами, у вас ничего нету!

— Может, тех партизанов вовсе нету, пан биров. Бог их знает…

— Бог? Нет, черт их знает, а не бог. Перебьют их в Сваляве, а они, глядишь, уже в Хусте появились, будто с того света повылазили, дьяволы, сила нечистая!

«Ага, не дают вам покоя горные орлы!» — внутренне радовался Григорий.

— Может, ты, Негнибеда, знаешь, кто у нас связан с теми антихристами? Скажи. Налоги тебе все простят. Да и на будущий год тебе не придется ничего платить. Вон читай бумагу, что на стене висит.

— Я неграмотный, прошу пана.

— Там написано, что каждый, кто найдет хоть одною бандита-партизана, того и от налогов ослобонят да еще и награду дадут.

Негнибеда молчал. На его лице появилось выражение упрямства и ненависти.

К счастью, Ягнус в эту минуту не глядел на него.

— Ну ладно! Не знаешь так не знаешь. Черт с тобой! А налоги тебе все-таки придется выплатить сегодня же.

Григорий пошатнулся.

— Но тебе особо убиваться нечего. Я всегда горой стою за своих односельчан. Это каждый знает. Могу и тебя выручить. Где мое не пропадало! Вот пенге. Рассчитывайся с долгами!

Ягнус небрежно швырнул на стол бумажки.

Негнибеда, еще не разобравшись, чем вызвана перемена настроения пана, помимо воли шагнул к столу. Как надоели ему эти постоянные налоги! Нет им конца-краю! Они камнем висят у него на шее. Неужели пан и вправду хочет выручить его? Нет! Того и гляди, какая-нибудь уловка. И в самом деле, Ягнус прикрыл ладонью деньги и, прищурившись, глазами нацелился на Негнибеду.

— Это я как бы временно покупаю твою землицу. Отдашь мне долг, земля твоя опять будет. — Он деланно зевнул.

Григорий побледнел, попятился. Ему хотелось немедленно бежать от жестокого пана. Ведь ни за что он не сможет в срок выплатить долги. И земля тогда навсегда останется Ягнусу.

— То нас хоть сейчас на кладбище. Пропадем без земли, пан биров!

— Ну, как хочешь. Я не неволю. Но знай: завтра у тебя лицетуют не только землю, но и корову. Закон блюсти надо!

Чувство безысходного горя охватило Негнибеду.

Поседели от снега вершины гор. Начали дуть холодные ветры. Над лесом плыли серые тучи, точно огромные льдины. Только изредка пригревало землю солнышко. Почти все уже листья попадали с деревьев. Отчетливо виднелись на склонах гор камни, выутюженные ветрами и грозами. Издали казалось: там пасется стадо каких-то причудливых животных.

С шумом бежали со склонов Карпат в Латорицу мутножелтые воды.

Однажды дубчане проснулись от внезапных выстрелов в горах. Эхо словно постучалось в окна, вызывая страх детей и тревогу взрослых. Многие уже не могли уснуть до утра.

Начинался рассвет. Чудилось, раскрылись горы и впустили в себя сырые угрюмые сумерки, чтоб к концу дня опять их выпустить на волю. Осеннее небо было холодное, словно подернутое тонким прозрачным льдом. Зато утро тихое, ясное. Только в ущельях еще прятался предрассветный туман, будто оторвавшийся от стада курчавый белый барашек. Жухлая трава была покрыта изморозью, точно посыпана сахарным песком.

Мишка подгонял коров, поеживаясь от холода: стыли босые потресканные ноги. Мальчик поминутно оглядывался назад: что-то не видно сегодня пастушков. Неужели заморозков испугались? Но за поворотом Мишка неожиданно увидел Маричку. Она, как аист, стояла на одной ноге, закутавшись в мохнатый самотканый платок, кисти которого доставали ей почти до пят. Лицо у нее грустное. Да как тут не печалиться? Вчера Ласка только кружку молока дала. Разве она сыта? домой приходит! Совсем уже нет травы по обочинам дороги.

— А ты гони вместе со мной, — предложил Мишка. — Может, Ягнус и не наскочит.

Да что Маричке тот таракан усатый! Пусть он ее даже побьет, лишь бы Ласка не была голодной.

— А тут еще велели молоко отдавать. Для раненых хортиков. Последнее. А может, молоко и нам нужно! Терезке уже четыре года. А ходить не умеет. Сухота в ногах. Мама говорит: от голода, — грустно продолжала Маричка. — И где тот волшебный цветок схоронился? Может, отцвел уже? А нашли б мы его… может, все по-другому было б. А так, налоги требуют. Опять грозились Ласку увести…

И Маричка заплакала, уткнувшись головой в жесткую шерсть Ласки, которая стояла рядом со своей маленькой хозяйкой.

Мишке жаль стало девочку. Он чувствовал себя виноватым перед ней. Не струсь он тогда ночью, возможно, и не превратился бы волшебный цветок в гнилушку. А сколько потом еще Мишка и Юрко ходили в горы темной ночью! Но безуспешно.

— А ты не плачь! И вовсе тот цветок не отцвел. Он и зимой светится. А может, его партизаны нашли?.. Ты слыхала, как стреляли ночью?

Но Маричка, оказывается, крепко спала. Сказано, девчонка! А вот он, Мишка, сразу проснулся. Он долго прислушивался, как выстрелы то удалялись, то раздавались так близко, будто возле самой хаты. «Вот бы встать утром, а в селе — партизаны», — думал он. Но утром Мишка только вышел со двора — навстречу ему, сердито урча, как разъяренные псы, выскочили два мотоцикла с жандармами. За ними — крытая зеленая машина. И кого они опять увезли?

И лес и горы казались сегодня Мишке какими-то загадочными. Что здесь творилось ночью? Кто стрелял?

Дети медленно шли за стадом.

Солнечные лучи разбудили тени под пихтами и буками, вспугнули их. Изморозь превратили в росу, и она заблестела разноцветными точками.

• Предыдущая
• 16/45
• Следующая