Пистоль Довбуша - Куликова Мария Тимофеевна - Страница 45
- Предыдущая
- 45/45
Андрею понравилось, что Мишка, видно, привык делиться с ними всем. И радостью — тоже.
— Раз так, садитесь все!
Дети не заставили себя упрашивать. Сильные руки воинов усадили на броню Маричку, Петрика, Дмитрика.
— Вперед! — крикнул Андрей.
…Старый Микула еще долго смотрел вслед танку.
Дедо Микула даже домой не зашел. Окруженный односельчанами, отправился к сельской управе. Там уже кто-то повесил красный флаг. Торжество продолжалось. Люди спешили на майдан. Наконец-то они не боялись говорить здесь вслух о своем желании присоединиться к Советской Украине. Они говорили о земле, о свободе, о новой жизни.
С песней вернулись в село партизаны, те, что были постарше. Молодежь ушла добивать фашистов.
Вернулся и Юрко. На его плечо опирался раненый отец. Григорий Негнибеда все-таки сбежал зимой из лагеря. Он увел с собой восемь пленных. Юрко встретился с ним в партизанском отряде.
У всех возвратившихся на шапках алели красные ленточки.
На фуражке Юрка тоже красовалась алая ленточка. Рядом с ней — пятиконечная звездочка — подарок советского воина.
— Юрко-о! — В этом крике было столько радости и счастья!
Мишка, раскинув руки, побежал навстречу другу.
Юрко кашлянул в кулак, поправил ремень, фуражку.
— Ну что ж, здоров! — сказал, но тут же не выдержал — крепко обнял Мишку, Петрика, Дмитрика.
Только Маричка почему-то смутилась, опустила голову и, обращаясь к Юрку на «вы», спросила:
— Вы теперь, Юре, уже никуда не уйдете?
— Пока буду дома. Землю крестьянам будем наделять. — Он зачем-то снял фуражку и стал усердно тереть ладонью и без того блестящий козырек.
Юрко только сейчас заметил, что у Марички косы вон уже какие — до самого пояса! А Мишка почти одного роста с ним, с Юрком. И Петрик не отстал — подрос, вытянулся. Юрко пристально посмотрел в веснушчатое грустное лицо Дмитрика.
— Ну, как твои голуби?
— Пять уже и… имею. Та… такие красивые! — ответил Дмитрик. Голос его потеплел. Он очень любил своих голубей.
— Наведем порядки в селе, — делился Юрко, — тогда я учиться поеду. Один человек — он газеты пишет — читал мои вирши… Сказал, учиться мне надо. А вирши мои взял… Те, что про Палия. Их в газете пропечатают… Есть такая «Пионерская правда». Человек тот из самой Москвы!
Дети смотрели на друга с неподдельным уважением. Еще бы! Его вирши будут читать в самой Москве! Маричка даже отступила на шаг, чтоб еще и сбоку поглядеть на настоящего партизана, на такого умного легиня. Вот бы порадовался за него учитель! Он-то и научил Юрка любить стихи.
— Давайте сходим к скале Палия! — сказала девочка, сама еще не сознавая, что дала новое название тому месту, где погиб партизан.
— Скала Палия… — задумчиво произнес Юрко.
Слова Марички пришлись всем по душе. Не сговариваясь, дети побежали за село. По дороге Маричка успела сорвать где-то несколько красных роз.
Взбирались в гору долго, молча. Вокруг полыхал золотым нарядом лес. Вот и скала. Тихо легли на каменной глыбе красными капельками осенние розы. Мальчики, будто по команде, сняли фуражки.
Неожиданно в небе, над их головами, появился, курлыча, косяк журавлей. Юрку почудилось, будто их вожак на миг опустился ниже стаи, помахал детям крыльями, послал на землю свою короткую песню. Ребята смотрели ввысь как завороженные. Юрку хотелось крикнуть вслед птице, что он и его друзья мстили за Палия, что не сидели сложа руки, а боролись за свое счастье, за счастье других…
Еще долго в синем мареве над лесом купалось эхо трубной журавлиной песни.
— А Анця, Юре, где, скажи?.. — Мишка боялся услышать о девушке что-нибудь страшное. Но не выдержал напряженного ожидания, спросил: — Почему и она не вернулась?
— Ранили ее хортисты… В голову ранили… Только ты не тревожься, Мишко. Русские дохтура за ней на самолете прилетали. Увезли ее в госпиталь. В Москву. Там ее непременно вылечат! А вот тебе от нее письмо…
Мишка рывком схватил долгожданную весточку. Но читать не мог, хотя там было написано печатными буквами. Все пережитое за день: и радость встречи с красными воинами, с Андреем, с Юрком, и журавлиная песня, и этот листик, трепетавший в руках, как белый голубь, — все проникло в душу глубоким волнением.
— Читай ты, Юре… А то я на танке ехал. Глаза вот что-то запорошило… — Мишка тер глаза обеими руками.
— «Вот и дождались мы радости, легинеку. Поздравляю тебя, деда Микулу, Маричку и всех друзей с освобождением от гитлерюк и хортиков! — читал Юрко. — Я верю, Мишко, что твое сердце, как и прежде, будет чутким, неспокойным до всего, что на земле делается. Будь таким, легинеку, всегда, как мой Палий — бесстрашным, гордым и честным…»
— Бесстрашным… Гордым… Честным… — повторял мальчик вдохновенно.
— «Я скоро вернусь, Мишко, — продолжал читать Юрко. — Мы вместе будем делать жизнь краше. Вместе будем строить счастье. Обнимаю тебя. Анна Дзямко».
Мальчик бережно спрятал листик на груди. Каждое слово для него было дорого, как совет матери.
Любовь к Анце, гордость за нее переполнили сердце Мишки. Он раскинул руки, подпрыгнул, словно хотел взлететь. И, набрав в легкие как можно больше воздуха, крикнул, будто Анця могла его услышать:
— Анця-а! Приезжай быстре-е! Мы ждем тебя. Жде-ем!!!
- Предыдущая
- 45/45
