Где-то на Северном Донце - Волосков Владимир Васильевич - Страница 79

• Предыдущая
• 79/92
• Следующая

«Кончай, Степаныч! — мысленно командует лейтенант. — Тут уже мелко. Ни черта фрицы нам не сделают… Плыви!» Но Глинин на обрыве не появляется. Его «дегтярь» гремит за зазубренной стеной, и в ответ несется громкий стук немецких винтовок и пулеметов. Лепешев кивает младшему лейтенанту. Тот вскидывает ракетницу, стреляет. Бледной розовой звездой вспыхивает и рассыпается над обрывом красная ракета. Это сигнал Глинину, чтобы отступал.

Наконец плоты тыкаются в очищенную от камыша илистую кромку левого берега. Лепешев прыгает на землю первым. Будто выросший из травы, появляется перед ним высокий тучный майор, что позапрошлой ночью инструктировал лейтенанта о переправе.

— С удачным возвращением! — трясет он Лепешеву здоровую правую руку. — Давайте за мной.

Вслед за майором появляются красноармейцы-саперы. Едва успевают переправившиеся бойцы сойти на берег, как они прыгают на плоты и гонят их куда-то в сторону, в узкую заводь, прикрытую стеной камыша.

— За мной! — повторяет майор мягко. Он, очевидно, из резервистов, так как в голосе его еще нет военной властности.

— Нам надо прикрыть огнем бойца… — начинает объяснять Лепешев.

— За мной! — сердится майор. — Вам подготовлен пулеметный окоп. — И большой, грузный, неожиданно резво бежит от берега, взмахивая полной рукой.

Лепешев следует за ним. Сзади бегут усталые, вспотевшие, нагруженные оружием и ящиками с патронами пулеметчики. Четверо тащат пленного унтера. Бегут они недолго. Майор вдруг ныряет под маскировочную сеть, потом спрыгивает в ход сообщения, ведущий к огневой позиции. Лепешев и его бойцы с трудом поспевают за ним.

В ходе сообщения, в отрытых тут и там щелях, сидят и лежат раненые. В пулеметном окопе их тоже несколько человек.

— Вот, размещайтесь. Добро пожаловать! — совсем по-граждански, радушно разводит руками улыбающийся майор. — Правда, здесь немного тесновато, но ничего не поделаешь. Раненых вывозить пока почти не на чем. Не взыщи, лейтенант. Что успели — сделали. Чем богаты, тем и рады.

Но Лепешеву не до обмена любезностями. Он быстро оглядывает позицию, смотрит на правый берег. Обзор неплохой. Зазубренная стена и ход сообщения, идущий от нее вниз, видны хорошо.

— Станковые пулеметы по флангам, ручные в центр! Расчеты, занять места, приготовиться к огню! — отрывисто командует лейтенант и выдергивает из кармана свисток.

— Вы с ума сошли?! — Радушие исчезает с потного лица майора, он выхватывает из руки Лепешева свисток. — Стрелять категорически запрещено. За нарушение — трибунал!

— Да вы что?.. — Лепешев ошеломленно смотрит на красное лицо майора. — Там же боец, который нас прикрывает. Слышите? — Он мотает головой в сторону кручи, где гремит перестрелка.

— Категорически запрещено! Хотите демаскировать позицию? — Губы майора складываются в жесткую складку. — Вы что, хотите всех их погубить? У нас же всего по две обоймы на стрелка! А если фашисты откроют минометный огонь? Что мы будем делать на этом степном блюдце?

Лепешев непонимающе глядит на забинтованных красноармейцев, сидящих у стенки окопа, потом оглядывается на своих бойцов. Но их рядом уже нет. Они рассыпались по стрелковым ячейкам, они ждут сигнал своего командира.

— Отдайте свисток… — хрипло шепчет Лепешев. — Я не могу бросить на произвол судьбы своего бойца. Вы же понимаете. Он нас…

— Да поймите же, лейтенант, — майор прижимает большие руки к груди, — не могу! Все окопы и щели забиты ранеными. И своими, и из хозяйства Федотова. А нам нечем ответить немцам, и мы еще плохо закопались… Ну, куда мы денем их, если противник откроет массированный огонь? Ведь кругом голая степь.

— Там наш боец, советский человек. Мы не имеем права не прикрыть его отход огнем! — упрямо повторяет Лепешев.

В это время в окопе появляется полковник Савеленко. Вслед за ним из хода сообщения вываливаются начальник особого отдела дивизии капитан Васильев и два красноармейца с немецкими автоматами.

— Что за шум, а драки нет? — весело и зычно басит полковник.

Майор коротко объясняет.

— Нельзя, лейтенант. — Полковник хмурится. — Связаны мы по рукам и ногам. Здоровых бойцов тут и роты не наберется, а раненых… — Он огорченно машет рукой. — Понимаю тебя, но не могу разрешить. До ночи нам немцев никак сердить нельзя. Да и нечем. Весь остаток боезапаса отдали Федотову. Приказали.

— Но как же… — Лепешев переводит взгляд с полковника на майора, потом на капитана, на раненых красноармейцев — ищет поддержки.

Всем неловко, все отводят глаза. Лепешев круто поворачивается, смотрит на правый берег. Там продолжает греметь частая пальба. На обрыве никого не видно — ни Глинина, ни немцев.

— Э-эх!.. Хотя бы батарейку минометов с комплектом мин… — вздыхает Савеленко. — А то из-за одного… — Он не договаривает, глубже натягивает фуражку на крупную костистую голову, печально косится на раненых красноармейцев.

Лепешев опять оглядывается. Обводит взглядом позицию. Кругом раненые. Бинты, кровь, гной… Он понимает, что полковник совершенно прав, что вызывать на себя огонь противника, нельзя, но и отменить отданный пулеметчикам приказ у него не поворачивается язык.

К Лепешеву протискивается капитан Васильев. Капитан приземист, невероятно широк в плечах, крутая грудь распирает гимнастерку. Природа так создала его, что ему бывает тесно в траншее нормального профиля, а в окопе, заполненном людьми, и подавно. При прорыве из окружения Васильев шел с пулеметчиками и трижды попадал вместе с Лепешевым в горячие переделки. С тех пор он особо отличал лейтенанта из всех офицеров дивизии и относился к нему очень дружески.

Увидев начальника особого отдела, Лепешев ободряется, пробует улыбнуться. Улыбка не получается.

Лейтенант уважает Васильева. Капитан не только опытный, смелый солдат, но и на редкость уравновешенный человек. Несколько дней назад, когда прорывались из окружения, капитан хладнокровно заколол финкой трех немецких солдат, которые подмяли под себя Лепешева во время рукопашной схватки во вражеской траншее. На следующий день лейтенант отплатил Васильеву взаимностью. Срезал автоматной очередью унтер-офицера и двух солдат-разведчиков, пытавшихся захватить капитана в плен.

Поэтому в их отношениях было нечто большее, нежели взаимные симпатии.

Сейчас начальник особого отдела встает рядом с лейтенантом Лепешевым, крепко жмет тому локоть, тихо говорит:

— Молодец, Николай. Молодчага! Мы знали, что ты выдюжишь! — И совсем тихо добавляет: — Савеленко и Федотов представили тебя к Герою. Не знаю, как там… Но Ленина-то получишь наверняка.

Радостное сообщение не трогает Лепешева. Продолжая напряженно прислушиваться к перестрелке, он с надеждой спрашивает:

— Слушай, Герман Романович, неужели в самом деле нельзя прикрыть?.. — Он кивает в сторону правого берега. — Неужели так плохо дело?

— Плохо, Николай. — Васильев устало поводит плечами. — Демаскироваться нельзя! Это единственный наш шанс спасти раненых. Сам видишь.

— Да вижу! Но не можем же мы вот так… Бросить его!

— Не можем. Не имеем права. Но и этих… А в общем, посмотрим. — Капитан достает пистолет, проверяет обойму, вздыхает: — Последняя… Если они поймут, каковы у нас дела, — жди атаки. Тогда…

Из ближайшей стрелковой ячейки выглядывает Ильиных. Он вопросительно смотрит на командира взвода. Лепешев отводит глаза. Много раз приходилось ему попадать в то тяжелое положение, когда душа командира разрывается между чувством солдатского долга и сознанием неумолимой военной необходимости, а никогда за весь год войны не было ему так нехорошо.

Проходит несколько томительных минут. Стрельба усиливается, как бы приближается.

— Послушай-ка, Николай, — вдруг говорит Васильев. — Мне нужен красноармеец Глинин. Где он?

— Глинин? — Лепешева обжигает вопрос, он круто поворачивается к капитану. — Тебе нужен Глинин?

— Да.

Лепешева осеняет догадка. Оп сознает, зачем пришли сюда полковник, Васильев и два автоматчика.

• Предыдущая
• 79/92
• Следующая