Башня шутов - Сапковский Анджей - Страница 44

• Предыдущая
• 44/138
• Следующая

– На Избиение Младенцев два года будет.

– Верно, верно. А я все то время…

– Знаю, – обрезала она, окинув Рейневана проницательным взглядом. – Ты все еще не представил мне своего спутника.

– Я… – Рейневан мгновение колебался, решив наконец, что перед Дзержкой де Вирсинг «Ланселот с Телеги» может прозвучать и бестактно, и рискованно. – Я – Рейнмар из Белявы.

Женщина некоторое время молчала, сверля его взглядом.

– Действительно, – процедила наконец, – гора с горой… Откушаете бермушки,[178] парни? Здесь подают отличную бермушку. Всякий раз, когда я здесь останавливаюсь, ем. Отведаете?

– Ну разумеется, – загорелись глаза у Шарлея. – Конечно же. Благодарю, Дзержка.

Дзержка де Вирсинг хлопнула в ладоши. Тотчас явились и забегали слуги. Здесь наверняка знали и уважали торговку лошадьми.

«Действительно, – подумал Рейневан, – она не раз должна была тут останавливаться с перегоняемым на продажу табуном, не один фролен оставила на этом постоялом дворе неподалеку от свидницкого тракта, у деревни, название которой я забыл». И не успел вспомнить, потому что подали еду. Спустя минуту они с Шарлеем поедали блюдо, вылавливая комочки сыра, работая липовыми ложками быстро, но в таком ритме, чтобы не сталкиваться в миске. Дзержка тактично молчала, присматривалась к ним, поглаживая вспотевшую от холодного пива кружку.

Рейневан глубоко вздохнул. Он ни разу не ел горячего после того, как пообедал у каноника Оттона в Стшельне. Шарлей же поглядывал на пиво Дзержки так многозначительно, что и им тут же принесли исходящие пеной кружки.

– Куда Бог ведет, Шарлей? – наконец заговорила женщина. – И почему ты ввязываешься по лесам в драку с мужиками?

– Идем в Бард, – беспечно солгал демерит. – К Бардской Божьей Матери, помолиться за исправление мира сего. А напали на нас неизвестно почему. Воистину мир полон беспорядков, а по трактам и лесам гораздо проще встретить мерзавца, чем аббатису. Голытьба напала на нас, повторяю, без всякого повода, руководимая грешной жаждой творить зло. Но мы прощаем наших обидчиков…

– Крестьян, – Дзержка прервала его словоизлияние, – я наняла, чтобы они помогли мне найти сбежавшего жеребца. А то, что это конченые хамы, не отрицаю. Но потом они что-то болтали о преследуемых, о назначенном вознаграждении…

– Выдумка праздных и досужих умов, – вздохнул демерит. – Кто ж их поймет…

– Ты сидел под замком на монастырском покаянии. Правда?

– Правда.

– И что?

– И ничего. – На лице Шарлея не дрогнул ни один мускул. – Скукотища. Один день похож на другой. И так по кругу. Матутинум, лаудесы, прима, терция, потом на Барнабу, секста, нона, потом на Барнабу, вечерня, комплета, на Барнабу…[179]

– Перестань наконец вилять, – снова прервала его Дзержка, – ты прекрасно знаешь, о чем я. Так что говори: смылся? Тебя преследуют? Назначили награду за поимку?

– Боже упаси! – Шарлей изобразил из себя оскорбленную невинность. – Меня освободили. Никто за мной не гонится, никто не преследует. Я – свободный человек.

– Господи, ну как же я могла забыть, – язвительно бросила она. – Ну ладно, пусть будет так. Верю. А коли верю… То вывод напрашивается простой.

Шарлей поднял брови над облизываемой ложкой, выражая тем любопытство. Рейневан беспокойно повертелся на скамье. Как оказалось, не напрасно.

– Вывод напрашивается простой, – повторила, рассматривая его, Дзержка де Вирсинг. – Стало быть, объектом охоты и погони является его милость юный господин Рейнмар из Белявы. А догадалась я не сразу, парень, потому что в таких аферах редко проигрываешь, если ставишь на Шарлея. Ну да вы два сапога пара, лучше не придумаешь…

Она резко оборвала, подбежала к окну, крикнула:

– Эй, ты! Да, да, ты! Говнюк! Недотепа золотушный, кутас кривой! Если еще раз ударишь коня, велю тебя им по торговой площади волочить!.. Простите! – Она вернулась к столу, сплела руки под колышущимся бюстом. – За всем приходится смотреть самой. Стоит глаза отвести и уже видишь – безобразничают, бездельники. Так о чем это я? Ах да. Что вы один другого стоите, фигляры.

– Значит, знаешь.

– А как же. Ходят слухи в народе. Кирьелейсон и Вальтер де Барби носятся по трактам, Вольфгер Стерча разъезжает сам-шесть по Силезии, вынюхивает, выслеживает, выспрашивает, угрожает… Однако ты напрасно морщишься, Шарлей, да и ты зря беспокоишься, парень. При мне вы в безопасности. Мне дела нет до любовных авантюр и кровной мести, мне Стерчи не братья, не сваты. В отличие от тебя, Рейнмар Беляу. Ибо ты мне, хоть тебя это, возможно, удивит, родственник. Прикрой рот. Я ведь de domo Вирсинг, из рейхвальдских Вирсингов. А Вирсинги из Рейхвальда через Зейдлицев породнились с Ностицами. А твоя бабка была Ностицувной.

– А ведь верно, – поборол изумление Рейневан. – А вы, госпожа, так хорошо разбираетесь в родословных?

– Кое-что знаю, – отрезала женщина. – Брата твоего, Петра, знала хорошо. Он дружил со Збылютом, мужем моим. Гостил у нас, в Скале, не один раз. Привык ездить на лошадях из скалецких табунов.

– Вы обо всем говорите в прошедшем времени, – насупился Рейневан. – Значит, уже знаете…

– Знаю.

Наступило продолжительное молчание.

– Искренне тебе сочувствую, – прервала его Дзержка, а ее серьезное лицо подтвердило искренность слов. – То, что случилось под Бальбиновом, трагедия и для меня. Я знала и любила твоего брата. Всегда ценила его за рассудительность, за трезвый взгляд, за то, что он никогда не изображал из себя надутого господинчика. Да что тут говорить, именно по примеру Петерлина мой Збылют поднабрался ума-разума. Нос, который привык было задирать по-великогосподски, опустил к земле, увидел, на чем ногами стоит. И занялся лошадьми.

– Так все было?

– А как же. До того Збылют из Шарады был хозяином, благородным, якобы известной в Малопольше фамилией, самим Мельштынским вроде бы пятая вода на киселе. Рыцарь с собственным гербом из тех, что, знаешь, на груди Лелива,[180] а под Леливой драные штаны. А тут Петр Беляу, точно такой же «milles mediocris»,[181] гордый, но бедный, берется за дело, строит красильню и валяльню, привозит мастеров из Гента и Ипра, наплевав на мнение других рыцарей, и зарабатывает деньги. И что? Вскоре становится настоящим хозяином, влиятельным и богатым, а брезгавшие им «гербоносцы» сгибаются в поклонах и пускают слюни в улыбках, лишь бы только он соизволил одолжить им наличные…

– Петерлин, – глаза Рейневана блеснули, – Петерлин одалживал деньги?

– Понимаю, о чем ты, – быстро глянула на него Дзержка. – Но это вряд ли. Твой брат одалживал только хорошо знакомым и верным людям. За ростовщичество можно навлечь на себя недовольство Церкви. Петерлин брал малые проценты, даже меньше половины того, что берут евреи, но от доносов не так-то легко защититься. Ха, факт, немало есть людей, готовых укокошить займодавцев, не имея возможности или не желая выплачивать долги. Но люди, которым одалживал твой брат, такими скорее всего не были. Так что ты не там копаешь, родственник.

– Разумеется, – стиснул зубы Рейневан. – Зачем плодить подозрения. Я знаю, кто и почему убил Петерлина. В этом я не сомневаюсь.

– Значит, ты – в меньшинстве, – холодно проговорила женщина. – Потому что у большинства сомнения есть.

Наступившую было тишину снова прервала Дзержка де Вирсинг.

– Ходят слухи в народе, – повторила она. – Но безрассудно, да нет, просто глупо было бы, наверно, сразу хвататься за меч и кровную месть. Я говорю это на тот случай, если вы случайно вовсе не к Бардской Божьей Матери направляетесь, а совсем другие у вас планы и намерения.

Рейневан сделал вид, будто сильно заинтересовался потеком на бревенчатом потолке. У Шарлея была мина невинного младенца.

• Предыдущая
• 44/138
• Следующая