Решительный сентябрь (журнальный вариант) - Браун Жанна Александровна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/10
- Следующая
Ребята ошеломлённо молчали. То, что для комиссара было очевидно с самого начала, для них явилось полной неожиданностью. Сергей выразил общее мнение:
— Скажете тоже… Знамя — совсем другое дело.
— Да? — иронически вопросил комиссар. — А как насчёт того, что галстук — частица Красного знамени? Или пионеры об этом позабыли?
Сергей смутился и в растерянности взглянул на брата, но, увидев Славкино каменное лицо, сник, поняв, что помощи ждать неоткуда.
— Виктор Львович, я согласна с вами, — сказала Настя медленно, — пионеры… ещё малы, а пионервожатые?
Ребята поддержали её одобрительными возгласами. Защищая Сергея, они защищали себя, потому что у каждого хранился дома такой же «памятный» галстук.
Славка не выдержал и сказал, скорее для Насти, чем для всех остальных:
— А пионервожатые — по инерции бездумья.
Комиссар согласно кивнул, достал из кармана часы и взглянул на них.
— По-моему, Димитриев точно определил. Не думать всегда легче, чем думать. Сергей, сколько стоит галстук?
— Семьдесят восемь копеек.
— В канцтоварах, — вставил Вальтер, — в широком ассортименте.
Комиссар презрительно усмехнулся.
— Дешёвка! Вот вам и ответ на вопрос, Настенька. Для таких пионервожатых цена пионерского галстука всего-то семьдесят восемь копеек… Ладно, красавцы, на сегодня достаточно. Через десять минут обед. Дежурный, стройте группу. А вы, Димитриев, задержитесь…
Сергей затосковал. Неужели всё сначала?
— Слава, — комиссар помолчал, потом подошёл и положил руку Славке на плечо, — ты обижен?
Слава не ответил.
— А он, как считаешь? — Виктор Львович кивнул на Сергея, стоявшего возле шкафа со скомканным галстуком в руке. — Он шёл к тебе, Слава. К старшему брату. Конечно, выходка с фотографией, мягко говоря, наивна, но за ней стоит большая обида, понимаешь? Я оставил тебя не для того, чтобы разбирать обиды или читать нотацию. Я просто хочу сказать тебе, Слава, что равнодушие — страшная вещь. Хамство, которое творят с пионерскими галстуками, тоже от равнодушия. Смотри, Слава, ты мой ученик, я тебя в жизнь веду, в твои руки даю настоящее дело… Я хочу, чтобы ты знал: своё мастерство я в холодные руки не отдам.
— Да что я, злодей из детской сказки, что ли? Не могу же я нянькой за ним бегать. Своих дел невпроворот. Мало я с ним дома вожусь!
— Ты сейчас слов не понимаешь. Сегодня брата, а завтра друга побоку из-за своих дел? Разойдутся тогда наши дорожки…
…Сергей поплёлся к лестнице, путаясь в суматохе непривычных мыслей, словно было два Сергея: одному всё понятно, а другому всё непонятно. И сегодняшний день, и все предыдущие, начиная с того злополучного дня, когда он польстился на даровую тачку с макулатурой, точно спутались в колючий клубок, и, как ни старайся, всё равно не найдёшь в этом клубке ни конца, ни начала. Хорошо Светлане или той же Нарыковой, горько думал Сергей, для них всё делится на чёрное и белое, хорошее и плохое — середины не бывает. А бабушка утверждает, что чёрного и белого цветов в природе вообще нет… Как же быть-то?
Рейнеке Лис
1
Телефон зазвонил, едва Сергей открыл дверь в квартиру.
— Тебе сегодня звонили тысячу раз, — сказала бабушка из кухни, — и, судя по голосу, некое заплаканное юное существо.
— Почему заплаканное? — спросил Сергей, снимая трубку.
— Потому что оно говорило в нос.
— Алло, я слушаю.
В трубке зашуршало, треснуло, и тотчас раздался приглушённый тонкий голос:
— Пожалуйста, если можно… Серёжу.
— Серёжа слушает.
В трубке помолчали, собираясь с духом.
— С-серёжк… это я… Нарыкова Маруся.
— Ну, и что ты мне скажешь, Нарыкова Маруся?
Даже отсюда, на расстоянии нескольких кварталов, он почувствовал, как растерялась Маруся.
— Сергей, это хамство! — сказала бабушка, появляясь на пороге кухни.
Сергей слушал молчание в трубке и ждал. Ждал с некоторым волнением, хотя ещё секунду назад досадовал из-за её звонка.
— Я… я хотела тебе сказать… ты был не прав, ты не должен был так… Света даже заплакала и по…
— Это всё?
Маруся помолчала, потом сказала:
— Да.
— Берегите лес от пожара, — посоветовал Сергей и повесил трубку.
— Ну знаешь, — сказала бабушка, — как ты посмел так разговаривать с девочкой? Ты, мужчина…
И бабушка туда же… Кажется, весь мир, все люди на этой планете объединились сегодня против него.
— Дай мне поесть.
Марина Павловна зажгла газ, поставила на огонь кастрюлю с судом и стала напротив Сергея.
— Что с тобой?
— Ничего…
— Я не люблю быть назойливой, но… может быть, к ненароком обидела тебя? — спросила Марина Павловна.
Сергей поднял голову и с внезапной жалостью посмотрел на бабушку, на её круглую спину, распухшие ноги в войлочных тапочках. Бабушка… большая, сильная… Почему она сейчас вдруг увиделась маленькой и беспомощной? Может, потому, что он за лето перерос её почти на голову? Сергею захотелось подняться и погладить бабушку по голове, как всегда до сих пор делала это она.
— Что ты… не обижайся, ба…
Марина Павловна, наклонив голову, посмотрела на Сергея поверх очков.
— Не надо меня жалеть. Я ещё не совсем старая.
Сергей смутился, отвёл глаза.
— Ну, что ты такое говоришь, — пробормотал он, — никто тебя и не считает старой.
Марина Павловна принялась нарезать хлеб.
— Если так, тогда скажи, где ты был так долго?
— У Славки.
— Не мог подождать, пока он придёт домой?
— Не мог… Да только ему плевать на меня с высокой горы.
— Не верю.
И тут Сергей взорвался.
— И ты не веришь?! Ну, и не надо! Можете никто не верить! Думаешь, я эту проклятую тачку сам взял? Думаешь, взял, да? Мне Ефимов её дал. Бери — для тебя старался! Товарищ! Только не говори никому… Он скромный! Я же не знал, что она краденая… Думал, он у матери на работе набрал… Скромный! Я правду тогда сказал, а она не поверила… И ещё галстук хотят отнять! Я и сам этот галстук швырнул! Я…
Сергей запнулся. Ему не хватало воздуха и не хватало слов.
Марина Павловна села на табуретку, положила руку на стол. Сухие пальцы вздрагивали. Она посидела секунду и сказала спокойно, не поднимая глаз на Сергея.
— И правильно сделал. Грош ему цена, значит, была тому галстуку. Твоему…
— Не грош, а семьдесят восемь копеек, — поправил Сергей запальчиво.
Марина Павловна кивнула, соглашаясь, и спросила, по-прежнему не глядя на Сергея.
— Что же ты так переживаешь? Из-за этих копеек?
Сергей смотрел на бабушку, не понимая, куда она клонит? Ждал, что она продолжит, но бабушка молчала, и тогда он сказал с обидой:
— Я за правду переживаю.
— За правду не переживают. За правду борются.
— Я борюсь.
— Тем, что сам швырнул галстук? Это не борьба… это, милый мой, истерика.
Сергей покраснел и отвернулся. Слёзы были близко, он напрягся, чтобы сдержать их. Бабушка не выносила слёз.
Марина Павловна тяжело поднялась, упираясь ладонями в толстые доски стола, налила в тарелку бульон и поставила перед Сергеем.
— Ешь, пока не остыл.
Сергей поспешно хлебнул, обжёгся и начал ожесточённо дуть в тарелку.
— Швырнул… Тебе легко говорить, а они все, как ненормальные. Сбор, сбор… честно признайся… Далась им эта тачка!
Бабушка пододвинула ему хлеб.
— Скажи мне, мальчик, для тебя самого тоже дело только в тачке?
— Тачка — мелочь, — поспешно сказал он, — главное не в этом.
Конечно, бабушка права. Главное не в тачке. Главное в подлости Ефимова.
— А если она не хочет верить? — неожиданно для себя вслух спросил Сергей.
Бабушка ответила так, будто слышала, о чём он думает:
- Предыдущая
- 8/10
- Следующая