Владычица озера - Сапковский Анджей - Страница 116

• Предыдущая
• 116/121
• Следующая

Он снял меч со спинки кресла.

— Вот твой сигилль, Золтан Хивай. Возвращаю с благодарностью и низким поклоном. Он сослужил свою службу. Помогал. Спасал жизни. И отнимал жизни.

— Ведьмак… — Краснолюд поднял руку в оборонительном жесте. — Меч твой. Я его тебе не одалживал, а подарил… Подарки…

— Замолчи, Хивай. Я возвращаю тебе твой меч. Он мне больше не пригодится.

— Как же, не пригодится! — передразнил Ярпен. — Налей-ка ему водки, Лютик, потому что он начинает заговариваться, как старый Шрадер, когда тому в рудничном шурфе кирка на голову свалилась. Геральт, я знаю, ты натура глубокая и душа у тебя возвышенная, но не выдавай, прошу тебя, такие хилые шуточки, потому что в аудитории, как легко заметить, нет ни Йеннифэр, ни какой другой из твоих чародейских наперсниц, а сидим лишь мы, матерые волки. Не нам, матерым волкам, вешать лапшу на уши, толкуя, что меч боле не требуется, ведьмак боле не требуется, что мир, мол, бяка и воще, то да се… Ты — ведьмак и ведьмаком останешься…

— Нет, не останусь, — мягко возразил Геральт. — Вероятно, вас удивит, матерые волки, но я пришел к выводу, что глупо мочиться против ветра. Глупо подставлять шею за кого-то. Даже если этот кто-то тебе платит. И никакого отношения к сказанному не имеет философия бытия. Вы не поверите, но собственная шкура с некоторых пор стала мне удивительно мила и дорога. Я пришел к выводу, что глупо подвергать ее опасности, защищая других.

— Я это заметил, — кивнул Лютик. — С одной стороны, это умно. С другой…

— Другой стороны нет.

— Твое решение, — чуть погодя спросил Ярпен, — как-то связано с Йеннифэр и Цири?

— И не как-то…

— Тогда все ясно, — вздохнул краснолюд. — Правда, не очень понимаю, как ты, мастер меча, собираешься существовать, как намереваешься обеспечить себе приличную жизнь. Я никак, хоть ты меня режь, не вижу тебя в роли, к примеру, этакого овощевода, занимающегося выращиванием, опять же, к примеру, капусты, однако, что делать, выбор следует уважать. Хозяин, поди-ка сюда. Вот меч, махакамский сигилль из кузни самого Рундурина. Это был подарок. Получивший более им пользоваться не желает, подаривший же — обратно принять не может. Так прими его ты и прикрепи над печью. Переименуй корчму в «Под ведьмачьим мечом». И пускай здесь в долгие зимние вечера текут повествования о сокровищах и чудовищах, о кровавой войне и нерушимой дружбе. Об отваге и о чести. Пусть меч этот создает настроение слушателям и ниспосылает вдохновение бардам… А теперь налейте-ка, други, в этот сосуд водки, поскольку я намерен продолжать свою речь и расположен возглашать глубокие истины и сеять перед вами многочисленные жемчуга философских мыслей, в том числе касающихся существования.

Водку разлили по кубкам в тишине и возвышенности духа. Взглянули друг другу искренне в глаза и выпили. С не меньшей возвышенностью духа. Ярпен Зигрин откашлялся, обвел взглядом слушателей, удостоверился, что все достаточно сосредоточенны и возвышенны.

— Прогресс, — проговорил он торжественно, — будет освещать мрак, ибо для того прогресс и существует, как, к примеру, жопа для… сранья. Будет все светлей, все меньше мы будем бояться темноты и притаившегося в ней Зла. Придет, быть может, и такой день, когда мы вообще перестанем верить, что в этой темноте что-то затаилось. Будем высмеивать такие страхи. Называть их ребячеством. Стыдиться их! Но всегда, всегда будет существовать тьма. И всегда в темноте будет Зло, всегда в темноте будут клыки и когти, убийство и кровь. И всегда будут необходимы ведьмаки.

Они сидели задумчивые и молчаливые, погруженные в мысли так глубоко, что не обратили внимания на неожиданно усилившийся шум и гомон города, гневный, зловещий, набирающий силу, как гудение растревоженных ос.

Почти не заметили, как по тихому и пустынному приозерному бульвару пронеслась одна фигура, вторая, третья.

В тот момент, когда над городом взвился рев, двери корчмы «У Вирсинга» с треском распахнулись и внутрь влетел молодой краснолюд, весь красный от усилия и с трудом хватающий воздух.

— В чем дело? — поднял голову Ярпен Зигрин. Краснолюд, все еще не в силах набрать воздуха, указал рукой в сторону городского центра. Глаза у него были дикие.

— Вдохни поглубже, — посоветовал Золтан Хивай. — И говори, в чем дело?

Впоследствии говорили, что трагические события в Ривии были явлением совершенно случайным, что это была реакция спонтанная, внезапная вспышка праведного гнева, которую невозможно было предвидеть, порожденная взаимной враждебностью и взаимным нерасположением людей, краснолюдов и эльфов. Говорили, что не люди, а краснолюды напали первыми, что агрессия началась с их стороны. Что краснолюдский перекупщик оскорбил молодую дворянку, Надю Эспозито, послевоенную сироту, что применил к ней силу. Когда же на защиту дворянки кинулись ее друзья, краснолюд-де, скликал своих соплеменников. Началась потасовка, потом драка мгновенно охватила весь базар. Драка, а затем битва переродились в бойню, в массированное нападение людей на занимаемую нелюдьми часть пригорода в районе Вязово. За неполный час — с момента бойни на базаре и до вмешательства магов — погибли сто восемьдесят четыре жителя, причем половину жертв составляли женщины и дети.

Аналогичную версию случившегося приводит в своей работе профессор Эммерих Готтшальк из Оксенфурта.

Но были и такие, которые утверждали совсем другое. Какая уж тут спонтанность, какая уж тут неожиданная и непредвиденная вспышка, вопрошали они, если за несколько минут до событий на базаре на улицах появились телеги, с которых людям принялись раздавать оружие? Какой уж тут внезапный и праведный гнев, если фюрерами толпы, самыми заметными и активными во время резни были люди, которых никто ранее не знал и которые прибыли в Ривию неведомо откуда лишь за несколько дней до событий? А потом исчезли неведомо куда… Почему армия вмешалась так поздно? И вначале так вяло?

Другие ученые пытались отыскать в ривских событиях след нильфгаардской провокации, а были и такие, которые утверждали, будто все это устроили сами краснолюды на пару с эльфами. Что сами нарочно поубивали друг друга, чтобы очернить людей.

Среди голосов серьезных ученых совершенно затерялась весьма смелая теория некоего молодого и эксцентричного магистра, который — пока его не утихомирили — утверждал, будто события в Ривии были следствием не заговоров и не деятельности тайных сообществ, а обычнейших и весьма распространенных свойств местного населения: темноты, ксенофобии, хамской жестокости и глубочайшего скотства.

А потом история надоела всем, и о ней вообще перестали говорить.

— В подвал! — повторил ведьмак, беспокойно прислушиваясь к быстро приближающемуся реву и крикам толпы. — Краснолюды — в подвал. К черту ваше дурацкое геройство!

— Ведьмак! — охнул Золтан, сжимая топорище. — Я не могу… Там погибают мои братья…

— В подвал! Подумай об Эвдоре Брекекекс. Хочешь, чтобы она овдовела еще до свадьбы?

Аргумент подействовал. Краснолюды спустились в подвал. Геральт и Лютик прикрыли вход соломенной рогожкой. Вирсинг, обычно бледный, теперь был белый. Как сметана.

— Я видел погром в Мариборе, — выдохнул он, глядя на вход в подвал. — Если их там найдут…

— Отправляйся на кухню.

Лютик тоже был бледен. Геральт не очень этому удивлялся. В нечленораздельном и монотонном до того реве, доходившем до них, зазвучали отдельные ноты. Такие, при звуке которых волосы вставали дыбом.

— Геральт, — простонал поэт. — Я немного похож на эльфа…

— Не будь идиотом.

Над крышами расцвели клубы дыма. А с улочки вылетели беглецы. Краснолюды. Обоего полу.

Двое, не раздумывая, прыгнули в озеро и поплыли, резко буравя воду, прямо на плес. Остальные разбежались. Часть свернула к корчме.

Из улицы выперла толпа. Она бежала быстрее краснолюдов. Эту гонку выигрывала жажда убийства.

Крики убиваемых сверлили уши, зазвенели цветные стекла в окнах корчмы. Геральт почувствовал, как у него начинают дрожать руки.

• Предыдущая
• 116/121
• Следующая