Воронка (В воронке от бомбы) - Сапковский Анджей - Страница 7
- Предыдущая
- 7/10
- Следующая
— Форвертс!!! Готт мит унс!!!
— Лятуууува!!!
Этого еще не хватало. Обоим сторонам пришла в голову одна и та же мысль — наступление. Хуже того, какой-то доморощенный Гудериан из Фрайкорпс решил вести свой блицкриг прямо через нашу воронку, чтобы ударить на шаулисов с фланга.
Мы припали к земле, червями втискиваясь меж кабелей и обломков.
— Фойер фрай! — разорался кто-то у самой воронки. — Фердаммт нох маль, фойер фрай! Шизз дох, ду хурензон!
Дальше крики заглушила бешеная очередь из М-60 — так близко, что мне было слышно, как градом сыплются на бетон гильзы. Кто-то снова заорал, но заорал ужасно. И сразу же затих. По гравию скрежетали сапоги. Вдали гремела канонада.
— Цурюк! — кричал кто-то сверху, из глубины парка. — Беайлунг, беайлунг! Цурюк!
— Лятууува!
«Ясненько, — подумал я. — Зелигаускас контратакует. И тоже прямо на нашу воронку, мазерфакер хренов».
Вблизи от воронки залаяли АК-74, по-иному, чем М-16 Фрайкорпса, более тупо и громко, а на все это тут же наложился грохот разрывающихся гранат и мин.
— О Иисууусеее! — чудовищно взвыл кто-то у самого края воронки.
Анализа, согнувшись в три погибели, тряслась, как осиновый лист. Она тряслась так сильно, что мне пришлось прижать ее к земле, иначе она выскочила бы наружу.
— О… Ии… сууу… се, — повторил кто-то рядом, тяжело упал на край воронки и скатился прямо на нас. Анализа завизжала. Я не заорал только потому, что у меня от страха отнялся голос.
Это был шаулис, без шапки, светло-соломенные волосы были слеплены кровью. Кровь заполняла его левую глазницу, заливала шею. Это было так, будто под мундиром у него была темно-красная футболка. Он лежал на дне воронки, скрючившись, и бил по обломкам короткими ударами сапог. Потом он повернулся на бок, завыл, застонал и открыл целый глаз. И поглядел на меня. И заорал, захлебываясь кровью. Когда же он стиснул веки, все его лицо затряслось.
Не знаю, говорил ли я вам. Я некрасивый. Сами понимаете, Чернобыль. Генетические изменения.
Я совсем не красив. Но ничего поделать не могу. Ничего.
Генетические изменения.
Шаулис открыл глаз и поглядел на меня во второй раз. Уже спокойней. Я улыбнулся. Сквозь слезы. Шаулис тоже улыбнулся.
Мне хотелось верить, что это была улыбка. Но я не верил.
— Я… хочу… пить… — явственно проговорил он. По-польски.
Я в отчаянии поглядел на Индюка. Индюк с таким же отчаянием поглядел на меня. Оба, уже в совершенном отчаянии, мы поглядели на Анализу. Анализа беспомощно пожала своими худенькими плечиками, а ее подбородок чертовски задрожал.
Рядом с нашей воронкой разорвалась ручная граната, засыпая нас гравием. Мы услыхали пронзительный вопль, а сразу же после него — резкую очередь из «ингрэма». «Ингрэмы» чертовски скорострельные, и очередь прозвучала так, будто кто-то внезапно разодрал громадную простыню. Прямо над нами что-то закружилось, заорало: «Шайзе!» и скатилось прямо на нас. Мы снова припали к земле.
То, что скатилось на нас, оказалось волонтером из Фрайкорпс, одетым в пятнистый комбинезон, весьма живописный, но абсолютно бесполезный при боях в городе. Весь перед комбинезона, от висевшего на шее уоки-токи до увешанного всевозможными подсумками пояса, был темно-красным от крови. Волонтер скатился на самое дно воронки, как-то так странно напрягся и выдохнул воздух, причем большая его часть вышла булькая, через дыры в его груди.
— Пить, — повторил шаулис. — Господи… Пить… Водыыы!
— Вассер, — пробулькал волонтер. Мы с трудом его поняли, во рту у него было полно крови и песка. — Вассер… Битте… Хильфе, битте… Хильфеее!
Анализа первая заметила характерный силуэт, распиравший рюкзак добровольца. Раскрыв застежки, она вынула бутылку кока-колы. Индюк взял ее и умело открыл о кабель.
— Как ты считаешь, Ярек? Можно им дать?
— Нельзя, — сказал я, а с моим голосом творилось что-то не то. — Но надо. Надо, черт.
Сначала мы дали попить шаулису — должна же быть какая-то очередность, ведь он первым попал в нашу воронку. А потом дали попить добровольцу из Фрайкорпс, сначала вытерев ему губы платком.
И уж только потом, очистив от крови горлышко бутылки, отпили по маленькому глоточку сами — Анализа, Индюк и я.
А вокруг нас стало почти тихо; лишь тюкали отдельные выстрелы и со стороны стадиона ровно бил М-60. Волонтер из Фрайкорпс внезапно напрягся — так резко, что на его комбинезоне с треском разошлись липучки.
— О… Иисусе… — вдруг прошептал шаулис и умер.
— Ю… кэн'т бит зе филинг… простонал доброволец и грудь его покрылась пеной из крови и кока-колы.
И тоже умер.
Анализа уселась на дне воронки, обхватила колени руками и развылась. И правильно. Ведь кто-то, черт подери, должен был оплакать этих солдат. Такое право у них было. Было у них право хоть на такой реквием — на плач маленькой девочки, на ее слезы, горохом катящиеся по грязной рожице. Это было их право.
А мы с Индюком обыскивали их карманы. И это тоже надо было сделать, этому нас учат на уроках по выживанию.
Как нас и учили, оружия мы не касались — у шаулиса были гранаты, а у волонтера беретта и тяжелый нож. Зато Индюк взял уоки-токи и сразу же стал в нем что-то крутить.
Я сунул руку в карман на комбинезоне добровольца и нашел полплитки шоколада. На обертке было написано: «Милка Поланд, быв. Е.Ведель». Я протянул шоколадку Анализе. Та взяла, но больше и не пошевелилась, продолжая все так же тупо глядеть перед собой и шмыгать носом.
Теперь я сунул руку в карманы шаулиса, потому что при виде шоколада мне прямо как-то странно сделалось во рту и в желудке. По правде говоря, охотнее всего я сам бы сожрал эти полплитки. Но ведь так нельзя, а? Если в компании есть девушка, в первую очередь надо заботиться о ней, ее надо голубить, защищать, ее надо кормить. Ведь это так естественно. Это так по… по…
По-человечески.
Разве не так?
У шаулиса шоколада не было.
Зато в кармане его мундира лежал сложенный вчетверо конверт. На нем не было марки, но адрес был, причем адрес в Польше, в Кракове. Письмо было адресовано какой-то Марыле Войнаровской.
Я глянул в это письмо. Шаулис был мертв, и письмо так и не отправил. Я глянул туда только на миг.
- Предыдущая
- 7/10
- Следующая
