Достояние нации (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 13

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая

Эйдан знал, почему от болезни Гранта страдали исключительно омеги: вирус поражал клетки крови только в присутствии особого белка, который называли змеевидным фактором или SA (от Serpentine Analogue), которого у альф и бет не было.

Врачи оказались бессильны перед новым заболеванием, и только через полтора года после начала эпидемии был синтезирован «Трисгем», вещество, которое тоже было не в силах справиться с вирусом, зато могло разложить SA до простейших аминокислот. Последствия применения «Трисгема» для организма были очень тяжёлыми, но омеги, по крайней мере, выживали, хотя и могли заболеть повторно, так как вследствие естественного обновления клеток крови SA-фактор через несколько месяцев восстанавливался в прежнем количестве.

До разработки «Трисгема» с болезнью Гранта справлялись только одним способом — тотальной изоляцией здоровых омег. Их свозили в специальные карантинные зоны и центры изоляции, но вирус, который умел неделями «спать», не давая о себе знать, настигал их и там. Вспышки заболевания в переполненных центрах были самыми жестокими, и омеги гибли там тысячами. Выживали лишь маленькие дети, у которых SA ещё не начал вырабатываться, и очень небольшое число взрослых.

Вирус, крошечный микроорганизм, даже не клетка, а нечто меньшее, обрёк выживших омег на то полуживотное существование, которое было позволено им сейчас.

Джордан рассказывал Эйдану о страшных годах сразу после принятия закона, по которому омеги переходили в собственность государства — совсем другие омеги, не те покорные существа, воспитанные в центрах, что сейчас. До эпидемии они сами решали, что надевать и куда ходить, чему учиться и кем работать, с кем им спать и от кого рожать детей.

Многие, по рассказам Джордана, делали жуткие вещи, лишь бы не попасть под распределение: уродовали себя, подкупали врачей, чтобы те выписывали им слоновьи дозы гормонов или каких-то других лекарств, после приёма которых становились бесплодными. Они делали всё, только бы не стать ходячей маткой, переходящей из одних рук в другие. Бюро воспроизводства быстро нашло выход. Если омега намеренно причинял себе вред, наказывали не только его, но и ближайших родственников: оставшихся на свободе родителей, мужа, братьев, даже детей. А затем было принято решение забирать омег от родителей в раннем детстве и воспитывать в центрах, чтобы больше не было тех, кто не согласен с новой ролью.

Меньше чем за десять лет жизнь в стране полностью поменялась. Государство постепенно присвоило права на омег, установив свои порядки сначала в изоляторах, которые стали первыми центрами распределения, а затем и за их пределами, сначала взяв под контроль незамужних омег, а потом добравшись и до остальных. Наличие мужа не освобождало омегу от долга перед нацией. Долг состоял в одном: рожать и обеспечивать генетическое разнообразие, то есть рожать от разных альф.

Это были самые тяжёлые годы войны, в стране было введено военное положение, а сотни тысяч альф и бет находились в армии вдалеке от дома. Когда они вернулись, то застали свой мир изменившимся. В первые годы случались беспорядки и попытки захвата распределительных центров и освобождения омег, но протесты быстро и жестоко подавлялись во имя блага общества.

Потом заработала машина пропаганды, внушавшая, что существующее положение — лучшее из возможных. Немногочисленные омеги справедливо распределены, и почти каждый альфа может получить год пользования. Сохранения старой семьи хотели в основном те альфы, чьи пары или дети-омеги были живы, но они были в меньшинстве. Гораздо больше было тех, кто понимал, что никогда не получит супруга, вернись прежние законы, и они были за новый порядок. А газеты и телевидение не переставая вещали о том, что если дать волю альфам-традиционалистам, то омегами будут обладать жалкие крохи населения; а если дать волю сами омегам, то они будут эгоистично рожать всего лишь по два-три ребёнка, совершенно не заботясь о восполнении населения и благополучии страны. Теперь же все были счастливы…

Эйдан почти ничего не съел за ужином, хотя такой вкусной и «настоящей» еды ему раньше никогда не доводилось пробовать: он и без того был взвинчен из-за стычки с Кендаллом, а беседа с Джейми окончательно выбила его из колеи.

Кендалл появился сразу после ужина, так что Эйдан не успел уйти в свою комнату, и альфа поймал его на выходе из столовой. Он обхватил Эйдана за пояс и притянул к себе картинным, почти издевательским движением:

— Спокойной ночи, дорогой, — громко объявил он, а потом, прижавшись губами к щеке Эйдана, прошептал: — После приёма я с тобой разберусь.

От угрозы, прозвучавшей в этом яростном шёпоте, у Эйдана мурашки пробежали по спине, но он сдержался и не оттолкнул от себя Кендалла в присутствии Джейми, лишь с мстительным удовольствием наступил альфе на ногу.

Кендалл тут же отпустил его, скрипнув зубами.

Эйдан проклинал свою несдержанность, но ничего не мог с собой поделать — не мог заставить себя быть как все прочие омеги: смиряться, терпеть и подставлять задницу. В этом странном то ли номере, то ли квартире он робел, скорее, от окружающей обстановки, всех этих высоких потолков, паркетных полов и мебели из настоящего дерева, робел от мысли, что перед ним наследник состояния Кендаллов и известный политик, но своего мужа, альфу Питера Кендалла, он ни капли не боялся и не собирался ему уступать.

Он уже кое-что начал понимать в этой игре. Кендалл его не отправит назад: во-первых, ему нужен супруг, чтобы внушать доверие избирателям, во-вторых, он побоится скандала и неприятных слухов, которые отрицательно скажутся на рейтингах. С другой стороны, Эйдан не думал, что сможет всерьёз и на равных тягаться с Кендаллом и его хитрющим братцем. Оставалось только надеяться на то, что они считают его обыкновенным слабоумным омегой и не ожидают подвоха.

А что ему самому ожидать? Что сделает Кендалл? И почему именно после приёма?

И тут он догадался: Кендалл быстро понял, какой омега ему достался и какими методами его придётся усмирять. Ему не хотелось, чтобы супруг появился на ужине в честь свадьбы в синяках.

Кендалл сорвал с себя рубашку, торопливо стянул брюки вместе с бельём и встал под душ. Стоило коснуться пальцами регулятора на стене, как потекла вода нужной температуры, настроенная под него.

Он простоял под больно бьющими по плечам струями несколько секунд, а потом сделал воду холодней — чтобы прийти в себя, протрезветь, смыть с кожи этот запах, ужасный, сводящий с ума запах омеги, которого он не чувствовал носом, но ощущал всем телом, каждой мышцей, каждым нервом…

Почему это запах не был достаточно силён, чтобы свести его с ума окончательно и бросить во власть инстинктов так, чтобы он не помнил ничего, совсем ничего?.. И ничего не видеть.

Эти зажмуренные глаза и мокрые от слёз ресницы так и стояли перед глазами. Но он не понял, почему Лоренс плакал. Если бы его супруг был обыкновенным омегой, как все, Кендалл бы знал точно — от страха и боли, но этот… Этот, казалось, плакал от унижения и злости.

Что ему с ним делать? Абсурдная ситуация, в которую сложно поверить. Он, Питер Кендалл, не в состоянии справиться с собственным супругом! С каким-то паршивым маленьким омегой!

Ну, хорошо, для омеги он не такой уж и маленький — и сильный, но он омега. Омега!

Теперь он начинал понимать, почему ему достался этот «подарок», молодой, красивый и здоровый парень, у которого никого не было.

И ведь он ничего не может с ним сделать. Не может вернуть его назад, не вызывав скандала и моря насмешек по поводу того, что не совладал с собственным омегой. Он и без того самый молодой из кандидатов, и намёки, что он ещё не дорос до Сената, звучали часто. Если он вернёт омегу из-за плохого характера, Бюро воспроизводства намеренно допустит утечку информации и выставит его на посмешище. В Сенате нечего делать тому, кто не в состоянии управиться с омегой. И он может сколько угодно выигрывать в судах иски против Бюро за разглашение личной информации: репутацию это уже не спасёт.

• Предыдущая
• 13/40
• Следующая