Наследник фаворитки - Марчик Георгий - Страница 28

• Предыдущая
• 28/66
• Следующая

Алик и Леон сделали по шагу назад. Алик натянуто улыбался. Леон остолбенел и с усилием сдерживал себя, чтобы не припустить прочь, подальше от этого страшного места. В дверях котловарки появилась хрупкая миловидная женщина средних лет. Она вытирала руки о фартук.

— Вы не имеете права! — наконец с трудом выдавил Алик и оглянулся, чтобы, в случае чего, дать стрекача. С них хватит — чего доброго, и ему заодно с шелудивым проводником отрубят ухо. Ишь уставились. И глазом не моргнут.

— Почему же не имеем? — невозмутимо возразил парень. — Имеем. Голосовали даже. Профсоюзы и администрация тоже дали согласие. Так что все на законном основании. Не подкопаешься.

— Хватит тебе, Васильич, стращать, — укоризненно сказала женщина. — Вишь, прямо-таки обомлели, бедные. Это кур мы резали, — объяснила она. — Не бойтесь.

Рабочие негромко посмеялись и снова застучали ложками. Парень-десятник, хмыкнув, указал на пришедших:

— Ведь поверили, черти. У них нос в табаке — потому и поверили. Чего я, хоть убейте, не понимаю, так эту шатию. Из каких таких соображений они норовят, наподобие зайца, дуриком по жизни прокатить? Ведь никакого в этом удовольствия. Одни неприятности. С ума сойти можно. Я еще удивляюсь, на них глядя, как они совсем не одичали. Нет, смотрите-ка, все ж таки к людям жмутся. Как бродячие псы. Прогнать их — рука не поднимется. Какие ни есть, а люди…

Леон, словно бы это и не о нем речь, с вожделением поглядывал на стол. «Вот подлец, мокрица!» — выругал его про себя Алик, ожидавший, что Леон на правах хозяина возразит десятнику. «Всю дорогу болтал черт знает о чем. А когда надо, и слова не молвит — будто язык проглотил».

— Вы полегче! — кокетливо сказал Алик. А то еще, упаси бог, сочтут его тон дерзким. — Вы не знаете, с кем имеете дело!

— А с кем? — засмеялся десятник. — А вдруг и впрямь не знаю? Может, ты премьер какой-нибудь иностранной державы, а вон тот, знакомый нам лодырь, президент? А мы тут нате вам, расселись, суп с курицей хлебаем и даже не почтили гостей вставанием. — Он положил ложку на стол, отодвинул миску, поднялся и решительно подошел к Алику.

Тот был совершенно не готов к этому и растерялся. Десятник приблизился почти вплотную, стал напротив, расставил ноги и засмеялся Алику прямо в лицо:

— Так и быть, давайте представимся. Фамилия моя Смирнов, имя-отчество — Петр Григорьевич. Профессия — лесоруб. Я был моложе тебя, когда на фронте улыбался в лицо смерти. А теперь сам спрошу: ну а кто же ты такой?

Алик видел, что десятник перестал шутить, хотя по-прежнему улыбался. Темные глаза его еще больше потемнели, к их уголкам сбежались ниточки морщин.

Прямо перед собой Алик видел матово-смуглую кожу, родинку на шее, тонко вздрагивающие крылья чужого носа. Это была критическая минута, и Алик посчитал за благо не связываться с десятником.

— Да ну вас! — обиженно махнул он рукой, отступая.

— То-то же! — покачал головой лесоруб, презрительно глянув на обоих пришедших. — А то, смотрите, какой шустрик объявился: «Вы не знаете, с кем имеете дело…» Знаю, — веско сказал он. — Это всем лодырям лодырь. Леон Кобыльский. Непревзойденный тунеядец. И откуда он свалился на нашу голову? Я бы тому товарищу из оргнабора, который его нам подсунул, лично сказал бы пару хороших слов. С ним прибыло еще три экземпляра выдающихся шалопаев. Одного мы, кажется, перевоспитали. И вот, не сойти мне с этого места, прибыло пополнение. Да еще, смотрите-ка, с норовом. Он мне на шею садится, да еще ты, говорит, полегче…

Десятник Смирнов — бывалый, уверенный в себе, много повидавший на своем веку человек, решительный, твердый, но справедливый — пользовался в леспромхозе непререкаемым авторитетом. У него на участке не хватало рабочих рук, и он очень обрадовался, когда сообщили, что выделяют пополнение… Через день или два стало ясно — пополнение это гораздо лишь есть, спать, играть в карты, но не работать.

Но как ни был тверд характером Смирнов, у него почему-то не поднялась рука выгнать Леона. Он возмущался, презирал, осуждал, но где-то в глубине души, как истинно добрый человек, жалел его, а потому и терпел. Десятник понимал, что, оттолкни он сейчас Леона, тот покатится все ниже и ниже, а так, рядом с настоящими тружениками, людьми с цельным мироощущением и здоровой душой, он, может, постепенно и обретет в себе достоинства настоящего человека.

Сам Смирнов трудился азартно, напористо. Он не представлял, как можно не любить труд, жить без увлекающих и поднимающих над обыденностью бытия горячих забот и страстного интереса к своему делу. Этот особый душевный накал он вносил во всякое дело и заражал им других. Ему казалось странным и в высшей степени нелепым проявление равнодушия, апатии, лености. «Как так можно?» — искренне удивлялся он. Но еще в большее изумление его повергали бездельники. Поистине, рассуждал он, они не столько враги общественной морали, сколько по-своему больные, обкрадывающие сами себя люди.

Он сразу понял, что представляет собой Алик, и тот быстро сообразил, что лучше не валять дурака, — делать нечего, придется проглотить обиду.

Рабочие заканчивали обед, потеряв всякий интерес к Алику и Леону. Когда все ушли, повариха из жалости покормила их.

«Все ж таки люди, — думала сердобольная женщина. — Что же им теперь, с голоду помирать?»

После сытной еды настроение у пришедших поднялось. Выяснилось, что Барсуков, поцарапав руку, ушел в медпункт.

Алик пожелал взглянуть, как валят лес. Леон нехотя потащился за ним. Все-таки обещанный рубль был действенным стимулом.

— По инструкции нельзя подходить к вальщикам ближе чем на шестьдесят метров, — боязливо объяснил он. — Можно издалека посмотреть — все и так видно. Зачем рисковать? Мало ли…

— Пошли-пошли, — пригласил десятник. — Я разрешаю. Чего увидишь-то издалека? Пусть гражданин турист своими глазами посмотрит, как люди красиво трудятся.

Направились к делянке. Здесь росли ровные, рослые, одна в одну, строевые сосны и могучие лиственницы. Щуплый низкорослый рабочий приладил бензопилу и, ни слова не говоря, подошел к высокой сосне, приноровился, включил мотор, пила зажужжала, мягко и быстро ушла в дерево. Мелкой струйкой посыпались опилки.

Рабочий не допилил до конца, глянул наверх, посмотрел по сторонам, вытащил пилу, подошел к другой сосне. Повторил все сначала. Леон и Алик беспокойно наблюдали за ним, стоя рядом с огромной, более чем в два обхвата лиственницей, за которой в любой момент можно было спрятаться.

— В случае чего, вон туда бежите, — махнул рабочий рукой в сторону от лиственницы и приставил бензопилу к ее основанию. — Да трошки отойдите, а то, чего доброго, комлем пойдет…

Алик встревоженно глянул на Леона. Тот пожал плечами:

— Батарейная валка. Надо уложить деревья в сторону просеки, чтобы можно было трелевать. Сами они не пойдут в нужную сторону. Вот он и хочет сбить их лиственницей.

— А как понять: «комлем пойдет»? — заволновался Алик.

— Ну, скользом, значит. То есть нижний конец может соскочить в нашу сторону. Так бывает, — объяснил рабочий.

Лицо Алика слегка вытянулось. Это мероприятие пахло уже не развлечением, а реальной опасностью. Он пожалел, что пришел сюда. А если этот работяга нарочно пустит на них дерево комлем, или скользом, или батарейной валкой: от него всего можно ожидать. Рабочий продолжал подпиливать дерево с разных сторон. Алик и Леон напряженно следили за каждым его движением, перебегая взглядами от бензопилы к вершине дерева и в ту сторону, куда, в случае чего, им велено было бежать.

— Может, хватит, пойдем? — нерешительно предложил Леон.

Алик промолчал, привороженно наблюдая за рабочим и болезненно ощущая, как сердце его замирает в тихой истоме страха.

Др-р-р, др-р-р — легонько, нежненько пела пила. Ствол лиственницы дрогнул, и вершина качнулась.

— Пошла! — нервно крикнул Леон, сцепляя и расцепляя руки. Алик перестал дышать.

Но лиственница никуда не пошла.

— Э-э, собака! — ругнулся рабочий. — Пилу заклинило. — Он подергал за ручки пилы, обошел вокруг дерева. — Еще трошки осталось, — озабоченно сказал он. — Самую малость. Придется подтолкнуть.

• Предыдущая
• 28/66
• Следующая