Кайтусь-чародей - Корчак Януш - Страница 32
- Предыдущая
- 32/43
- Следующая
И вдруг ему пришло в голову, что всё это кончится. Грей перестанет играть. Жалко.
Кто-то мешает Кайтусю. В соседней ложе человек, ещё молодой, но волосы седые. Один, весь в чёрном. Видно, что богатый. В галстуке булавка с большим бриллиантом.
И смотрит он на Кайтуся печальным взглядом.
Кто-то так уже смотрел на него.
Кто?
Бабушка.
Кайтусь тревожно заёрзал в кресле. Встал.
«Хочу скрипку. Хочу скрипку».
Пальцы дрожат. Сердце колотится. Кайтусь чувствует удивительное тепло в пальцах и в сердце. Оно идёт от скрипки. Сердце колотится. Пальцы дрожат.
Кайтусь начинает играть. Тихо-тихо. И вот уже звучит дуэт: на сцене — Грей, в ложе — Кайтусь.
— Можно? — робко спрашивает скрипка Кайтуся.
— Можно. Пожалуйста, — отвечает скрипка Грея.
А в зале заслушались и не замечают, что играет дуэт. Никто, кроме седоволосого господина с печальными глазами, не обратил внимания на мальчика в ложе.
Кайтусь играет всё смелей, всё звучней. Играет и улыбается: ему явилась бабушка. Ласково смотрит она на Кайтуся и шепчет: «Будь добрым. Помни, главное богатство человека — чистая совесть».
Кайтусь играет всё громче. А Грей всё тише, едва касается смычком струн.
Видится Кайтусю широкая река, а над ней город. Что за город? А, Варшава. Что за река? Серая Висла. А вот и бедная улица, и знакомый дом, а в доме — скромная комната. Видит Кайтусь стол, за которым делал уроки, видит свою кровать и цветок на окне, видит маму и папу.
Рванул он смычком по струнам — увидел своего двойника.
Кайтусь играет свою школу, шумный школьный двор. Играет шумную переменку. Видит свою парту. Рассказывает про директора школы, какой он справедливый. Далеко это всё, далеко…
Играет он сказки, которые слушал, когда был маленьким и ещё не ходил в школу. Играет про Красную Шапочку, Золушку и Кота в сапогах. О гномах и доброй фее, о сиротке Зосе и её маме. Видится Кайтусю кладбище и бабушкина могила. И он на скрипке рассказывает про добрую, дряхлую, сгорбленную бабушку.
Две слезы набухли у него в уголках глаз, и он ресницами колышет их: вверх — вниз, вверх — вниз.
Поёт скрипка Кайтуся про дедушку, который был, как порох, про таинственные часы, про дикий виноград, про собаку и курицу, которая перестала нестись. Давно… невообразимо давно…
— Кто ты? — спрашивает скрипка Грея.
— Отгадай, — отвечает Кайтусь.
И снова заводит о Висле, про деревянные рыбачьи хижины над Вислой. Хижин становится всё больше, потом вырастают дома и дворцы. Шумят ещё деревья, но всё больше редеет бор над серой Вислой. Давно это было… страшно давно.
Скрипка Кайтуся играет военный сигнал. Ржут кони, развеваются знамёна.
— Это кто?
— Король!
Кайтусь играет битвы и схватки, поражения и победы, набеги и пожары, жестокую неволю, войну, возрождение.
— Откуда ты? — тихим шёпотом струн спрашивает Грей.
— Из Польши, — отвечает Кайтусь.
Он уже устал, хочет закончить, да не может.
Серая Висла течёт, как текла века и века назад. Шумит лес, над лесом курлыкают журавли. Течёт Висла — в горах шумная и бурливая, а на равнине привольная и величавая — стремится к морю.
— Мой город. Моя река. Я.
Кончил Кайтусь играть. Тихо. Никто не решается хлопать.
И тут внезапно, мгновенно, молниеносно…
Сильные руки хватают Кайтуся, поднимают и выносят из ложи.
Он хочет крикнуть, но тяжёлая ладонь зажимает ему рот.
Усталый, он не способен произнести заклятье. И даже не пытается.
Кайтусь, теперь уже опытный чародей, знает, когда стремительная мысль способна к волшебству, а когда — вялая ничего не может совершить.
Мысль! Могучая, юная, богатая. Мысль! Чистая, светлая, пылкая. Мысль! Мудрая, отважная, дерзкая. Мысль! Строптивая, гордая, свободная, своя.
Мысль! Тихая, добрая, грустная. Мысль! Боязливая, испуганная, скованная. Мысль! Слабая, сонная, грузная.
Кайтусь страшно — невыносимо — устал. Устал, и его чародейская мысль стала ленивой. Ленивой и бессильной.
Его тащат. Ну и пусть! По коридору, вниз по узкой лестнице. И пускай. Их четверо — взрослых сильных мужчин, а Кайтусь — мальчик. У них револьверы. А Кайтусь безоружен. Даже скрипку и смычок вынули у него из рук.
— Не бойся.
Вовсе он не боится.
— Ничего плохого тебе не сделают.
Нет, он не испуган и не удивлён.
Их четверо.
Они выбегают на улицу. Один несёт Кайтуся. Двое по бокам. Четвёртый распахивает дверцу автомобиля.
Полицейский смотрит. Поздно!
Кайтусь уже в машине между двумя похитителями. Третий напротив на откидном сиденье. Четвёртый рядом с шофёром.
Мелькают ярко освещённые дома, магазины. Кайтусь всё видит, глаза открыты, но мысль его дремлет. Ему всё безразлично.
Похищен!
Едва автомобиль затормозил перед оградой обширного парка, ворота сами отворились. Только подъехали к дому, загорелся свет на мраморной террасе и во всех окнах.
Лакей склонился в низком поклоне и по мягкому ковру провёл Кайтуся в кабинет.
— Подождите, пожалуйста, — сказал он, забрал со стола телефон и вышел.
Кайтусь остался один. Как хорошо!
Одну стену занимают шкафы, заполненные книгами. На столе тоже книги в роскошных переплётах. На трёх остальных стенах картины. На письменном столе чернильный прибор, пресс-папье, пепельница, множество дорогих безделушек. А над ним висят два портрета: на одном изображена молодая женщина, на другом мальчик.
Уселся Кайтусь в удобное кресло возле стола, смотрит картинки в книжке. Одни интересные, другие нет. Нетерпеливо, невнимательно листает он страницы, ждёт, поглядывает на стену.
Кто этот мальчик? На кого он похож, кого напоминает? Где-то Кайтусь уже видел эти глаза.
Кайтусь потягивается. Зевает. Ему скучно. И мысль его дремлет.
Мысль! То всё она помнит, то путается и ничего не знает. Мысль! То всем она интересуется, хочет знать и ищет, стремится, зовёт, то вдруг прячется и укрывается, не умеет и не желает.
Мысль! То послушно трудится, то упрямо отказывается повиноваться.
Двери тихонько отворились, и Кайтусь увидел того самого господина из соседней ложи, а рядом с ним Грея.
Грей подходит к Кайтусю, пожимает ему руку, не выпускает из своей.
— Как хорошо, что мы с тобой встретились. Я давно жду тебя.
— Вы ждали меня? — переспрашивает Кайтусь.
— Удивляешься? — говорит Грей. — Сейчас всё поймёшь, я объясню. Ведь ты играл не по нотам, по памяти? И если я сейчас попрошу тебя повторить, ты ведь не сможешь, да? И даже не сумеешь сказать, что ты играл? Что ж, тогда я тебе скажу. Эта песня называется «Печаль». Эта песня называется «Томление». В печали и томлении дух человека либо увядает, либо расцветает. А цветок духа — это вдохновение.
— А нам в школе говорили, что вдохновение — это когда поэты пишут стихи.
— О, нет! В миг вдохновения человек не только пишет, но играет, танцует, познаёт и предчувствует. В миг вдохновения человек находит друга, открывает новые для себя истины, молится своими собственными словами. В миг вдохновения он беседует с душами тех, кто уже умер или ещё только родится, беседует и клянётся в верности тем, кого никогда не видел, и ощущает себя братом человека, собаки, звезды, камня, цветка. Теперь понимаешь, почему я, не зная, кто ты и где живёшь, тосковал, искал и ждал тебя?
— Может, только самую чуточку понимаю, — отвечает Кайтусь. — То, что вы говорите, мистер Грей, очень трудно и ново для меня.
Лакеи внёс на серебряном подносе ужин. Только сейчас Кайтусь почувствовал, как он голоден: ведь за весь день он съел всего две порции мороженого.
— Ну, хорошо, — говорит Кайтусь. — Я здесь ужинаю с вами. Всё очень вкусно — и сардины, и торт, и икра. Я сижу в удобном кресле в красивом кабинете. Мне тут нравится. После долгой и трудной дороги вдохновение утомило меня. Мне приятно здесь отдыхать. Мне ничто здесь не грозит. Вы не сердитесь на меня, мистер Грей?
- Предыдущая
- 32/43
- Следующая
