Меч на закате - Сатклифф Розмэри - Страница 105

• Предыдущая
• 105/143
• Следующая

Собаки взяли след оленя рядом с заводью, куда он приходил на водопой на рассвете, и, как только их спустили со сворки, унеслись прочь, наполняя зимнее утро музыкой своего лая, которую перекрывали высокие резкие звуки охотничьего рога. И вот так, следуя за собаками и бегущими с ними вровень охотниками, мы свернули к западу и поднялись в гору. Амброзий скакал в тот день так, словно был здоров. Впоследствии я спрашивал себя, не дал ли ему Бен Симеон какой-нибудь напиток вроде тех, что, по слухам, юты дают своим берсеркам; но не думаю, что он поступил так. По-моему, это было нечто, что, Бог знает какой ценой, он вызвал в себе сам, последняя мужественная вспышка догорающего факела перед тем, как погаснуть совсем. Он чуть обогнал меня и Аквилу, и мы со старым капитаном переглядывались и дивились; а лицо юного Гахериса выражало озадаченную надежду, словно он почти начинал верить, что болезнь его господина проходит.

Мы шли по следу долго и упорно, и было, должно быть, уже около полудня, когда мы, взбираясь по склону, покрытому голым, золотисто-коричневым после зимы дерном, завидели на горизонте нашу добычу. Великолепный самец с двенадцатью отростками на рогах, царственный олень за мгновение перед тем, как скакнуть вперед и скрыться за гребнем холма. Старый Аквила протрубил «Вижу зверя», и собаки — которые уже некоторое время бежали почти молча, деловито, с опущенными к земле мордами, залились свирепым лаем и нетерпеливо рванулись вперед.

Когда мы поднялись на гребень, оленя нигде не было видно, но несколько мгновений спустя он появился снова — стелющийся, подобно ветру, над своей собственной тенью по противоположному склону. Собаки, которые теперь тоже его видели, свернули вправо, растягиваясь в линию, которая должна была привести их на другую сторону долины наперерез добыче; но олень заметил нас вовремя и, сделав петлю, помчался к нижнему концу долины, чтобы укрыться в лесу, поднимающемуся от низкой речной поймы; и на какое-то время мы потеряли его среди кустов орешника, терновых зарослей и случайно оказавшихся здесь деревьев, образующих внешнюю кайму леса; и собачий лай стал высоким и сварливым.

— Он пошел по воде, — сказал старший егерь, и мы свернули по склону вниз, к реке, с плеском пронеслись по спокойному мелководью — собаки догоняли нас вплавь — а потом продолжили погоню по дальнему берегу. И точно, в миле или чуть больше вниз по течению, в том месте, где берег был размыт рекой и открывал взгляду вывороченную землю и спутанные ивовые корни, собаки опять взяли след. Охотники и добыча вновь устремились на открытую местность, потому что олень не мог углубиться в густую дубраву, где его рога запутались бы в низко растущих ветках, а мы, в свою очередь, не могли проехать по ней верхом. И когда мы увидели его в полный рост в следующий раз, он — хоть и бежал так же быстро, как раньше, — явно выбивался из сил.

— Думаю, он наш! — воскликнул я, и рослые полосатые псы с лаем и визгом бросились вперед. Наши лошади начали уставать, но мы выжимали из них все до последнего. Мелькающий впереди олень заметно замедлил бег; каждый шаг давался ему с трудом, и гордая корона его рогов была теперь спущена к земле; один раз он споткнулся и чуть было не упал на колени, но потом снова собрался с силами и в последнем отчаянном порыве метнулся вперед от почти настигающих его собак.

Через последний отрог холмов и вниз, в лежащую под ними долину, спотыкаясь и продираясь сквозь намокшие остатки прошлогоднего папоротника; и полосатые псы с лаем мчались за ним по пятам; следом, припав к гривам лошадей, летели мы четверо, и вровень с нашими стременами огромными скачками бежали егеря Амброзия. В узкой боковой ложбине — чуть больше, чем русло ручья, стекающего вниз по склону холма, — среди кремнистых валунов, спутанных корней и колючего лабиринта древних зарослей терновника загнанный олень, подняв голову, развернулся к нам; и огромные раскидистые рога были сами похожи на ветви деревьев; снова король, а не преследуемый беглец, хотя его глаза были безумными и бока со всхлипами ходили ходуном, а ноздри, казалось, были заполнены кровью. И мы, подъезжая к нему снизу, почувствовали в этом огромном животном некое величие, которое заставило нас всех замереть: это был не загнанный зверь, но приговоренный к смерти король. Помню, Амброзий вскинул вверх руку, и это было так, словно брат приветствовал брата.

Полосатые псы на мгновение остановились, а потом с визгом бросились вперед; егеря выстроились широкими полукружьями с обеих сторон и натравливали их насмешливыми и подбадривающими криками на тайном языке, на котором охотники разговаривают со сворой. Мы четверо спешились, потому что лошади не могли пройти вверх по этому крутому заросшему склону. Но Амброзий, который вчера умирал у нас на глазах, соскочил с седла со знакомым охотничьим кличем: «Добыча моя!» и побежал впереди всех, пробираясь среди корней деревьев и под низко растущими ветками терновника; и я увидел вспышку холодного света на лезвии охотничьего ножа, который он держал в руке.

Он был теперь среди собак, и я понял, что он собирается убить оленя сам. Я видывал, как он делал это раньше, в западных горах, когда я сам еще был ростом с собаку. Это считается наивысшим проявлением охотничьего мастерства, но, кроме того, еще и ужасающе опасно — работа для юноши в расцвете сил и ловкости; однако выступить вперед, чтобы помочь убить добычу, после того, как другой объявил ее своей, — это одна из тех вещей, которые не прощают; и я знал еще, так верно, как вообще знал что-то в этом мире, что клич Амброзия был предупреждением нам держаться подальше не только от его добычи. И лишь Гахерис, не зная правды, бросился к нему с разрывающей легкие скоростью, бросился вопреки всем законам охотничьей тропы — но зацепился ногой за корень терновника и растянулся плашмя, задохнувшись от удара о землю, и к тому времени, как он, все еще откашливаясь, с трудом поднялся на ноги, а мы с Аквилой, выхватив ножи, менее резво взобрались следом за ним вверх по склону, все было кончено.

Амброзий уже проскочил между собаками, с лаем прыгающими вокруг оленя, который встречал их низко опущенными рогами. Как раз в этот момент один из псов, напоровшись на страшный отросток, отлетел в сторону с лопнувшим, как перезрелая фига, брюхом. Я услышал предсмертный собачий визг и одновременно с ним — странный, торжествующий крик Верховного короля; и увидел, как Амброзий прыгнул навстречу огромному животному, почти не пытаясь увернуться от смертоносных рогов, скорее даже стремясь к ним так же естественно, как мужчина бросается в объятия женщины после долгой разлуки. Удар могучей головы, вооруженной ветвистыми клинками, и блеск охотничьего ножа совпали в одном сверкающем осколке мгновения, и, словно во сне или с большого расстояния, я увидел, как скомканное тело человека, который показался мне в тот момент не Амброзием, взлетело вверх так же, как до него — тело собаки; как оно, корчась, соскользнуло по плечам оленя и беспорядочной грудой — сплошные руки и ноги — рухнуло наземь среди валунов и корней терновника. Потом Рыжий Властелин Леса пошатнулся, сделал один неуверенный шаг вперед и завалился на человека.

Со всех сторон, крича, сбегались охотники. И мы… мы тоже бежали — теперь, когда было уже слишком поздно, — огромными прыжками неслись вверх по склону с рвущимися из груди сердцами.

Он был, должно быть, всего в двух или трех длинах копья от нас, но нам показалось, что мы бежали до него целую милю. Потом я стоял на коленях перед беспорядочно сплетенными животным и человеком, оттаскивая в сторону все еще слабо брыкающегося оленя, пока Аквила с мальчиком высвобождали тело Амброзия, а егеря хлыстами отгоняли собак. Нож Амброзия все еще торчал в горле огромного животного, и когда я вырвал его, вслед за ним алым потоком хлынула кровь. Кровь была везде, она просачивалась в корни терновника, извивалась ржавыми щупальцами вниз по течению небольшой горной речушки. Я прикончил оленя и повернулся к Амброзию. И все это время у меня в голове неотступно, одуряюще крутились слова старой поговорки: «После вепря — лекарь; после оленя — гроб».

• Предыдущая
• 105/143
• Следующая