Меч на закате - Сатклифф Розмэри - Страница 18
- Предыдущая
- 18/143
- Следующая
Жеребца я мельком увидел дважды, хотя и не подходил к нему снова; и догадался, что другие покупатели тоже, должно быть, распознали в его глазах убийцу, раз он так долго оставался непроданным. Бедуира я около загонов вообще не видел; но вечером мимоходом заметил его в толпе у одной из дешевых винных лавок. Судя по пылающим скулам и лихорадочно блестящим глазам, он был пьян; за одним ухом у него торчала маленькая темно-красная роза, и, когда я проходил мимо, он махнул в мою сторону винным кувшином и прокричал что-то о том, чтобы смочить пыль на дороге в Константинополь.
Вечером четвертого дня, внезапно устав от Нарбо Мартиуса и от его гомона, который был куда более резким и неопределенным, чем гомон военного лагеря, я не вернулся в город сразу же после того, как торговые площадки начали пустеть, но пропустил свой отряд вперед, а сам неторопливо прошел сквозь неухоженные оливковые сады, окаймляющие открытый участок, и присел на каменный колодезный сруб, глядя поверх белесых террас на море, которое, по мере того, как солнце клонилось к западу, начинало отливать перламутром. Было так хорошо побыть немного одному, в тишине, чтобы мои измученные уши могли услышать, как в оливковых деревьях у меня за спиной слабо посвистывает поднимающийся каждый вечер легкий ветерок, как глухо падают в колодец капли воды и тихо позвякивают козьи колокольчики; посмотреть на то, как вдалеке рыбаки вытаскивают из моря свои сети. Это должна была быть наша последняя ночь в Нарбо Мартиусе, и я знал, что когда я вернусь к вечернему костру, все мои Товарищи будут уже там. В предыдущие ночи многие из них торопливо проглатывали свой ужин и отправлялись искать удовольствий; винные лавки были полны смеха и грубых шуток, а местные женщины были ласковы и брали недорого. Но я не мог позволить, чтобы утром, когда придет время сворачивать лагерь, у кого-нибудь раскалывалась с похмелья голова, а мы, возможно, рыскали бы по всему Нарбо Мартиусу в поисках какого-нибудь остолопа, пока он, все еще мертвецки пьяный, отлеживался бы где-нибудь в постели у потаскушки. Так что я отдал приказ и постарался, чтобы все его поняли; но я знал, что не могу долго засиживаться в этом тихом местечке под оливковыми садами, в одиночку наслаждаясь свободой, в которой отказал Фульвию, Мальку и остальным. Думаю, не многие из них осудили бы меня, если бы я поступил так; но это не входило в условия игры.
«Только до тех пор, пока эта тень от низко свисающих веток оливы не доползет вон до той трещины в камнях сруба», — сказал я самому себе. Ей оставалось еще продвинуться на ширину ладони…
На этот раз я не услышал шагов в высокой траве под оливковыми деревьями, но поперек сруба упала тень, фантастически длинная в лучах клонящегося к западу солнца, и когда я поднял глаза, Бедуир стоял в длине копья от меня, и его силуэт выделялся темным пятном на фоне заката.
— Как дела с покупкой лошадей? — спросил он без всякого другого приветствия.
— Неплохо, — ответил я. — Я уже выбрал всех жеребцов и всех племенных кобыл, кроме одной. Теперь у нас все готово к тому, чтобы свернуть лагерь, а завтра я куплю первую же подходящую лошадь, какую смогу, и, если нам повезет, то к полудню мы уже будем держать путь на север.
Он подошел и опустился на землю у моих ног, прислонившись головой к теплому камню колодезного сруба.
— Ярмарка будет идти еще три дня. Почему же ты спешишь, милорд Артос?
— Дорога на север долгая, и в конце ее нас ждет переправа через море. Даже при хорошей погоде нам понадобится давать лошадям отдых — по меньшей мере, один день из четырех. И в лучшем случае мы достигнем побережья за месяц до начала осенних штормов.
Он кивнул.
— У тебя будет какой-нибудь транспорт?
— Если Кадору из Думнонии все удалось — два торговых судна со снятой палубой, чтобы можно было загрузить лошадей в трюмы.
— И сколько лошадей ты собираешься перевозить за один раз?
— По две на каждое из этих корыт. Брать больше значило бы самому напрашиваться на неприятности.
— Так. Я вижу, ты мудро поступаешь, не задерживаясь среди винных лавок Нарбо Мартиуса.
— Ты снимаешь камень с моей души, — с серьезным видом объявил я, и он рассмеялся, а потом резким движением повернулся, чтобы взглянуть на меня снизу вверх.
— Ворон все еще выставлен на продажу.
— Я уже купил всех жеребцов.
— Продай одного из них. Или, может, купишь еще одного жеребца вместо последней кобылы?
— Да, в хладнокровной дерзости тебе не откажешь.
— Ты ведь хочешь, чтобы он был твоим, правда?
Я заколебался, но потом, в первый раз, открыто признался в этом самому себе.
— Да, хочу, но не настолько, чтобы заплатить за него — как, я уверен, мне придется — жизнью человека или другой лошади.
Какое-то мгновение он молчал, потом сказал до странного ровным тоном:
— Тогда я попрошу тебя о другом. Возьми с собой меня, милорд Медведь.
— В качестве кого? — спросил я — без удивления, потому что словно уже знал, что должно произойти.
— В качестве певца, или поводыря лошадей, или воина — у меня есть кинжал, и ты можешь дать мне меч. Или, — на его странном не правильном лице промелькнула ухмылка, и эта одна бесшабашная бровь взлетела, как знамя, — или в качестве шута на случай, если вам придет охота посмеяться.
Но хотя я, в некотором роде, знал, что должно было произойти, я не был уверен в своем ответе. Обычно я довольно безошибочно оцениваю людей при первой же встрече, но я знал, что этого человека мне не удастся разгадать. Он был темной водой, в которую я не мог заглянуть. Тайники его души были в своем роде такими же глубокими, как у аквилы, но в то время, как Аквила, чье прошлое было горьким, создавал их в течение многих лет подобно тому, как старая рана покрывается грубой защитной кожей, у этого человека они были частью его самого, они были рождены в этот мир вместе с ним, как сопровождающая его тень.
— А что насчет Константинополя и императорской охраны? — спросил я, отчасти, думаю, затем, чтобы выиграть время.
— Что насчет них?
— И великолепия, которое не лежит в руинах, и замечательных приключений, и ожидающей тебя службы?
— А разве ты не можешь предложить мне службу? О, не обманывайся на этот счет, милорд Артос, я хотел того, другого.
Именно поэтому я напился вчера; только все бесполезно. Я твой, если ты возьмешь меня.
— Нам нужна каждая рука, способная держать меч, — сказал я наконец, — и иногда бывает неплохо посмеяться — и почувствовать, как твое сердце рвется из груди вслед за песней.
Но…
— Но? — сказал он.
— Но я не беру сокола, не испытав его сначала. Так же, как не беру непроверенного человека в ряды своих Товарищей.
После этого он довольно долго молчал. Солнце уже скрылось за горами, и в оливковой роще просыпались вечерние звуки — на ветках стрекотали существа, которых здесь называют цикадами, а ветер доносил до нас еле слышные голоса рыбаков. Один раз Бедуир сделал короткое резкое движение, и мне показалось, что он собирается встать и уйти, но он затих снова.
— Ты выбираешь более придирчиво, чем, по слухам, выбирает император Восточной империи, — сказал он наконец.
— может быть, мне это нужнее, чем ему, — я склонился и, почти против своей воли, тронул его за плечо. — Когда ты будешь капитаном императорской гвардии, ты оглянешься на этот вечер и возблагодаришь своего бога, каким бы он ни был, за то, что все обернулось так, а не иначе.
— Конечно, — отозвался он. — Когда этот день придет, я возблагодарю… своего бога, каким бы он ни был, за то, что мне не было дано отбросить все это прочь, и проползти обратно те пятьсот или сколько там миль, что я уже прошел, и сдохнуть наконец в северном тумане с клыками Морского Волка в горле.
Я не сказал ничего, поскольку тут, похоже, уже нечего было сказать. И тогда он повернулся ко мне снова, и в глазах его заплясали холодные огоньки, которые напоминали скорее о битве, нежели о смехе.
- Предыдущая
- 18/143
- Следующая
