Меч на закате - Сатклифф Розмэри - Страница 33
- Предыдущая
- 33/143
- Следующая
— Я понимаю — мы оба понимаем это, сир.
Я услышал свой собственный вздох.
— Хорошо, пусть будет так. Иди и скажи ей. и, Малек, — передай сначала эскадрон Феркосу. Тебе не нужно сегодня возвращаться в лагерь.
— Да, сир, — он опустил глаза, потом снова поднял их. — Я не знаю, как благодарить тебя, сир. У меня нет слов — но если бы я мог служить тебе еще более верно, чем служил начиная с тех времен, когда был твоим оруженосцем, я сделал бы это, — его серьезное лицо на мгновение вспыхнуло так редко появляющимся на нем смехом. — Если тебе доставит хоть малейшее удовольствие сделать из моей шкуры чепрак, тебе стоит только сказать.
— Я думаю, Телери она больше понравится на твоей спине, чем на спине Ариана, — ответил я. — А теперь иди. Она, наверно, ждет тебя.
Он вытянулся в старом церемонном приветствии легионов, а потом повернулся и зашагал прочь.
Я остался сидеть на покрытой пятнами и потеками от дождя скамье, прислушиваясь к тому, как его шаги тонут в далеком гомоне лагеря; и я знал, что отдал бы все, чем владел в целом мире, лишь бы быть таким, каким был Малек в эту ночь. Все, кроме командования тремя сотнями людей и того, за что мы боролись. Но если вдуматься, это и было все, чем я владел.
Пришла весна, и мы до поздней ночи слышали перекличку кроншнепов, прилетающих с солончаковых болот гнездиться на возвышенностях. Бедуир снова отправился в Арфон и снова вернулся с полными подводами зерна; по лесам пробежало зеленое пламя, а на болотах полыхал утесник. Нас всех охватило буйное нетерпение, но пока нам ничего не оставалась, кроме как ждать.
До нас начали доноситься слухи о черных боевых ладьях на побережье далеко к северу от Стены; о пиктских посланцах, которых видели то тут, то там. Однажды ко мне пришел охотник с севера, принесший волчьи шкуры на продажу; он сказал:
— Милорд Медведь, прошлой осенью был объявлен Крэн Тара, общий сбор, и теперь скотты, и Раскрашенный народ, и Морские Волки объединяются в войско. Я своими глазами видел отряд Воинов Белого Щита, который шел с запада, и говорят, что Гуиль, сын Кау, расположился в замке своих предков, чтобы возглавить эту рать.
Два дня спустя один из моих собственных разведчиков пришел ко мне с таким же точно рассказом и в подтверждение своих слов показал мне браслет с руки скотта, покрытый между витками, словно ржавчиной, засохшей кровью. Кинмарк был прав, и этот год действительно должен был стать гонкой со временем… И тем не менее, пока у нас не было иного выбора, кроме как ждать — и молиться, чтобы время ожидания не было слишком долгим.
В этом заключается вся невыгода использования конницы на севере или в холмистых районах; она может выступить в поход лишь спустя долгое время после начала благоприятного для кампаний сезона. Ей приходится ждать, пока трава не вырастет настолько, чтобы лошадям хватило корма, а это бывает в мае или, в случае позднего лета, даже в начале июня; в то время как те, кто, как саксы, по большей части идет в бой пешими, могут выйти на военную тропу на месяц раньше. У нас не было способа узнать, используют ли Хенгест и Окта это преимущество, чтобы напасть на нас, пока мы все еще прикованы к зимним квартирам; или станут дожидаться подкреплений; или планируют укрепиться в Эбуракуме и отражать наши атаки, укрываясь за его стенами. Было очень тяжело вот так ждать, чтобы Хенгест взял на себя инициативу; и что касается меня, то я всегда терпеть не мог оборонительного боя, хотя многие мои самые успешные сражения были как раз сражениями в обороне. Но я подумал, что в конце концов у нас может оказаться не меньше преимуществ, чем у них, просто потому, что если битва в результате завяжется неподалеку от Дэвы, то наши пути подвоза будут короткими, а их — опасно длинными… при условии, опять же, что угроза с севера не нагрянет раньше, чем Хенгест. Все зависело от этого.
Так мы и прожили этот апрель — во все растущем напряжении, все время кося одним глазом на темное, покрытое вереском плечо Черного Быка, где в дневном переходе от нас ждали ближайшие к нам наблюдатели с сигнальными кострами. И наконец наступил Праздник Мая…
В тот вечер мы с Кеем ходили на ужин к старому Луциану.
Бедуира с нами не было, потому что мы трое взяли себе за правило никогда не покидать лагерь всем одновременно. Мы много выпили, потому что это была одна из тех пирушек на старый имперский манер, которые теперь редко увидишь, — женщины удалились сразу же после того, как закончилась трапеза, а мужчины избрали главного виночерпия и приступили к главному делу этого вечера. Наш хозяин выставил в нашу честь последнюю из своих драгоценных амфор красного фалернского вина, и когда мы наконец вышли на улицу и свернули в ворота крепости, его густые пары все еще клубились у нас в голове, заставляя звезды танцевать противосолонь, а наши собственные ноги — казаться непривычно далекими. А поскольку нам обоим не хотелось просыпаться наутро с мутной головой и языком, похожим на старую кожу, мы, словно по обоюдному согласию, отвернули в сторону от казарм, поднялись по лестнице на узкую дорожку, идущую вдоль крепостного вала, и облокотились там рядышком о парапет, подставив разгоряченные лбы слабому, легкому восточному ветерку.
— А, вот так-то лучше! — сказал Кей, откидывая со лба рыжеватую прядь волос и принюхиваясь, как гончий пес. — В этом проклятом доме совсем не было воздуха.
Фульвий, чья очередь была стоять вторую стражу, неторопливо подошел к нам вдоль крепостного вала, облокотился рядом о парапет и рассмеялся негромким смехом человека, несущего ночной дозор.
— Слишком много виноградных листьев в волосах?
Вчера это привело бы Кея в ярость — долгое и напряженное ожидание начинало сказываться на наших нервах — но теперь вино, похоже, смягчило его, и он ответил достаточно миролюбиво.
— А ты когда-нибудь видел, чтобы человек с виноградными листьями в волосах мог подняться по смертоубийственной лестнице, ведущей сюда, на вал, и ни разу не пошатнуться при этом?
— Я видел, как ты, не шатаясь, шел по стене Банных садов в Линдуме, — сказал я, — когда у тебя в волосах было столько виноградных листьев, что большинство других людей лежало бы навзничь в водосточной канаве, распевая угрюмые любовные песни, обращенные к звездам.
— У меня болит голова, — с достоинством сказал Кей. — У этого проклятого Луциана было слишком жарко. Ему не следовало так раскалять жаровню — Праздник Мая все-таки, а не середина зимы.
— Сегодня не только Луциан, но и многие другие будут поддерживать добрый огонь, — сказал Фульвий. — Отсюда, с вала, видно пятнадцать майских костров — я сосчитал их раз двадцать с тех пор, как поднялся сюда, делать-то больше было нечего.
Я тоже начал считать, лениво и почти бессознательно, — полагаю, в какой-то смутной надежде обнаружить больше костров, чем Фульвий. Мне всегда нравилось смотреть на костры, горящие в Майский Праздник на холмах и творящие древнюю магию возрождающейся жизни. Один из таких костров всегда пылал на высоком отроге холма за Динас Фараоном, и в детстве я много раз помогал прогонять сквозь опадающее пламя мычащих коров, чтобы дать им плодородие на следующий год. Я оперся спиной о крепостной вал и посмотрел поверх лагеря в сторону западных гор, думая об этих кострах; но в том направлении холмы были темными. Да и все равно нас разделяло больше пятидесяти миль, даже если бы между нами не лежали горные цепи.
Однако вокруг было множество других костров, одни поближе, другие очень далеко, словно алые зернышки, рассыпанные по темной чаше ночи. Медленно поворачиваясь, я тоже досчитал до пятнадцати, и увеличить это число мне не удалось. А потом внезапно, так далеко, что первые несколько мгновений я не мог с уверенностью сказать, вижу ли я его вообще, появился еще один костер. Я отвел взгляд, а потом снова посмотрел в ту сторону; и он все еще был там, крохотная искорка красноватого света, льнущая к линии горизонта в горах далеко на востоке.
— Шестнадцать, — сказал я. — Шестнадцать, Фульвий, — вон там, на гребне горы.
- Предыдущая
- 33/143
- Следующая
