О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке - Чтвртек Вацлав - Страница 1

• 1/16
• Следующая

В городе Ичине, в мастерской, расположенной у городских ворот, вот уже девять лет жил и работал сапожник, по имени Румцайс, шил сапоги, чинил старую обувь. Ремесло своё Румцайс знал, и что ни делал, всё было людям на радость.

Румцайс любил повторять поговорку:

— Удобная обувь — основа спокойной жизни. Нельзя, чтоб обувь была тесной и давила на мизинчик, но не надо, чтоб она была чересчур велика, не то мизинчик будет чувствовать себя потерянным.

На колодочке подбивал Румцайс маленьким молотком башмачки девицам; для мужчин и дам у него имелись колодки побольше и молотки потяжелее. Когда же приходилось ему чинить сапоги главе города Ичина, бургомистру Гумпалу, Румцайс отправлялся с ними прямиком в кузню.

— Мне понадобится наковальня и молот, — говорил он кузнецу Штанцлу, надевал Гумпалов сапожище на наковальню и колотил но нему молотом.

Потому что ноги у Гумпала были точно у слона. Гумпал очень гордился своими ногами и называл их «мои знаменитые ноги». Они и вправду были известны далеко вокруг до самой Младой Болеславы. Благодаря своим знаменитым ногам Гумпал вот уже восемь лет занимал пост главы города; на девятый год он послал за Румцайсом.

— Пусть придёт, мне нужны новые сапоги.

Румцайс положил в карман своего зелёного передника бумажный сантиметр — обмерять ногу, перекинул на руку кусок красной сафьяновой кожи из города Кордовы и явился в ратушу.

Встреча с бургомистром не предвещала ничего хорошего.

Тот уже сидел в кресле в зале заседаний. Одна нога, разутая, покоилась на подушке. Подушку держали четыре городских стражника, а староста Фиштула командовал ими. Вокруг стояли двенадцать заседателей из городской управы и восхищались бургомистровой ногой.

— Какова нога, а? — такими словами встретил Гумпал сапожника Румцайса, с любовью глянул на ногу и пошевелил большим пальцем.

Румцайс ногу хвалить не стал, а сказал как есть правду:

— Нога, конечно, здоровенная, но я видал и побольше.

Бургомистр от злости даже палец поджал.

Двенадцать заседателей один за другим незаметно убрались из залы, сообразив, что сейчас разразится гроза. Четыре стражника и староста Фиштула закрыли глаза и заткнули уши, чтоб ничего не видеть и не слышать.

— Я встречал в Градце ногу и побольше, продолжал Румцайс, положив сафьян на стол и приготовив бумажный сантиметр. — Вот это была ножища! А на вашу лапку я сошью башмачок — ахнуть не успеете.

Бургомистр Гумпал сперва покраснел, как сафьян, потом стал белый, как бумажный сантиметр. Потом снова покраснел и некоторое время так менялся в лице.

— Что это на вас нашло? — сочувственно проговорил Румцайс.

Гумпал, который в этот момент становился фиолетовым, вскочил с кресла, порвал в клочки дорогой кордовский сафьян и выбросил обрывки за окно.

Румцайса Гумпал выкинул через дверь. На пороге Румцайс попробовал задержаться:

— За что вы меня толкаете?

— За оскорбление ноги бургомистра, — с достоинством изрёк Гумпал, точно городской печатью припечатал.

Внизу Румцайс собрал остатки сафьяна. Ладно, сказал он себе, детские туфельки выйдут, и то слава богу. Но обида в нём осталась.

Подходя к своей мастерской, Румцайс увидел, что двери заперты на большой замок, который, по всей видимости, собирался висеть тут вечно.

Слева и справа от входа стояло но стражнику.

— Вы что тут стережёте? — спросил Румцайс. — Я своё честное имя сам сберегу.

Стражники молча указали ему на прибитое к дверям объявление:

У Румцайса вскипела желчь.

— Я горячий сапожник, — сказал он старостовым стражникам, — я подобного не стерплю!

Стражники шагнули вперёд и нацелили на Румцайса ружья.

— Вы б ещё пушку прихватили для меня, — сказал Румцайс, — но мы ещё поглядим, чья возьмёт.

Стражники недолго думая — ать-два! — примкнули штыки и повели Румцайса — сами по сторонам, Румцайс посередине. Повели они его через город, через поле, довели до опушки Ржаголецкого леса и сказали:

— А ну, шагом марш в лес, чтобы в городе Ичине духу твоего больше не было.

— Это чей же приказ?

— Бургомистра.

Румцайс скрылся за деревьями, и вскоре из лесу донеслось:

— Пускай бургомистр не воображает, я не бумага, которая всё стерпит, так ему и передайте. Мы ещё поглядим, чья возьмёт!

Произошло это незадолго до прихода весны. А когда всё отцвело, бургомистр вспомнил, что пора сосчитать молодых зайцев, тех, что вывелись в этом году. Взял он блокнот и карандаш, надел крепкие охотничьи сапоги и отправился в лес. На всём пути Гумпала встречали с почётом. В городе ему кланялись горожане, в поле камни сами убирались с дороги. Из кустов выскакивали молодые зайцы и послушно называли свои номера, как в метрике записано:

— Первый. Второй. Третий.

Гумпал добросовестно заносил это в свой блокнот. Так добрался он до Ржаголецкого леса. Деревья ему кланялись, грибы снимали шляпки.

Утомившись от хождения по лесу и пересчитав всех зайцев, Гумпал опустил усталое тело на траву под дубом. Вскоре он начал клевать носом и при этом улыбался, глядя на носки своих огромных охотничьих сапог. Он погружался в приятный сон, когда вдруг слова над ухом грянуло:

— А теперь поглядим!

Гумпал вздрогнул и посмотрел по сторонам: что бы это значило?

Кругом тихо, ни один стебелек не колыхнётся.

И вдруг в правое ухо:

— А теперь поглядим, Гумпал!

И пошло громыхать — то спереди, то сзади, то с дубков, то с сосен:

— Теперь посчитаемся, бургомистр!

Гумпал вертит головой, точно флюгер на крыше, а кругом — ни души. В конце концов сон всё же сморил его.

Тут раздвинулись ветки, и возле Гумпала появился сапожник Румцайс.

Да разве это он? Окладистая борода, а в ней роятся пчёлы, на голове — шляпа из сосновой коры. Куртка у Румцайса сшита из кусочков красного кордовского сафьяна. Штаны — в заплатах, за поясом пистолет с дулом, как труба у граммофона. Зато сапожки — любо-дорого взглянуть.

Румцайс подошёл к ногам спящего бургомистра, тихонько оглядел их и мягким сапожницким и ловким разбойничьим движением стянул с Гумпала сапоги.

• 1/16
• Следующая