О добром разбойнике Румцайсе, Мане и сыночке их Циписеке - Чтвртек Вацлав - Страница 3
- Предыдущая
- 3/16
- Следующая
Князь высунулся из-за сундука и крикнул Фрицику:
— Как дудка попала в руки Румцайсу? Он же не шёл по стрелкам!
— Если ваша светлость этого не знает, откуда знать мне, лакею? — откликнулся из-за двери Фрицик.
— Пойду посмотрю, — не утерпел князь и вбежал в каморку — проверить, что там происходит.
Тут в коридор влетели пчёлы, закружили, отыскали за дверью Фрицика и набросились на него. Фрицик — шасть к князю в каморку и поскорей захлопнул за собой железные двери: чтоб пчёлы не залетели.
Ручки у дверей нет, а замок — не какой-нибудь, а из самой Фландрии. Так что этих двух непросто будет вызволить.
А у фонтана перевёл дух довольный Румцайс: вот и птичка на воле, и ветерок тоже где-то гуляет. Румцайс подождал, пока пчёлы заберутся к нему назад в бороду и зашагал по тракту к Ржаголецкому лесу.
Как Румцайс подарил Мане солнечный перстенёк
Пещера Румцайса находилась в такой чащобе Ржаголецкого леса, что туда не забредали даже деревенские девчонки, собиравшие ягоды. Чтобы увидеть человеческое лицо, Румцайсу приходилось вставать на колени над лесным озерцом.
— Румцайс, — сказал он однажды своему отражению в воде, — одному ведь грустно. То ли дело вдвоём. Тебе надо найти хозяйку. И поторопись, пока причёска в порядке и борода после стрижки не отросла.
«Тогда давай не будем откладывать», — ответило ему из родника отражение.
Тайными тропками вышел он через лесную чащу почти на самую опушку Ржагольца, где на распутье стоял большой дуб. Высмотрел он самую толстую ветку, повёрнутую к солнцу, залез на неё, протянул руку к небу и отломил два солнечных лучика. Были они тоненькие-претоненькие.
Лучики эти Румцайс красиво переплёл, и получился сверкающий перстенёк. С восходом солнца перстенёк светился и играл в его лучах, а вечером, едва оно заходило, он гас. Румцайс дождался полудня и ровно в полдень положил перстенёк на лесном перепутье дорог. Перстенёк сверкает, а Румцайс расчёсывает свою бороду гребнем, каким чернику собирают. Причёсывается, чтоб выглядеть покрасивей.
Вдруг у дерева промелькнуло синее блестящее пёрышко, и сойка крикнула:
— Идут!
Лесной дорогой шли к перепутью две ичинские девицы, обе красавицы писаные, и каждая хороша на свой лад.
У одной волосы чёрные, а ручки белые, у другой руки смуглые, а волосы цвета неспелой пшеницы. Одну зовут Аня, другую Маня.
Аня первая увидела солнечный перстенёк, подбежала, схватила и поскорей на палец надела, сразу же прикинув, что цепа перстеньку дукатов двенадцать, не меньше.
Тут выступил из кустов Румцайс и говорит:
— У тебя на руке мой обручальный перстенёк, так что придётся тебе взять меня к нему в придачу.
— Отчего не взять, — отвечает Аня. — К красивому перстеньку можно взять в придачу и разбойничка.
— Вот и ладно, — кивнул Румцайс. — Идём, покажу я тебе моё хозяйство.
И новёл Аню к своей разбойничьей пещере. А вторая девица, Маня, пошла следом за ними, шагах в двух, чтоб не мешать.
Дошли они до пещеры, и Румцайс остановился.
— Вот мой замок.
Аня посветила в пещеру солнечным перстеньком:
— Что-то пусто у тебя. В углу, правда, я вижу, сундук стоит. В нём, что ли, ты добро хранишь?
Вбежала в пещеру и — к сундуку, а в сундуке лежит пустой кожаный мешок, в котором и ветра-то совсем не осталось.
Аня сердито захлопнула крышку.
— Хотела бы я знать, кого в мужья беру — разбойника или нищего? Отправляйся-ка на разбой, иначе ты мне не нужен.
Неохота было Румцайсу ссориться с новой хозяйкой, он и пошёл. Едва скрылся Румцайс из виду, Аня сунула Мане в руки берёзовую ветку и велела ей как следует подмести в пещере.
Румцайс тем временем дошёл до дуба на перепутье. Зарядил он пистолет жёлудем и грустно выстрелил в воздух.
— Аня красивая, но злая как чёрт. Что делать?
А тут ещё солнышко просунуло сквозь ветки дуба золотой палец и тронуло Румцайса за плечо.
— Что ты сделал с моими лучами, которые взял тогда?
Румцайс честно признался:
— Сплёл я из них перстенёк, да, видать, не той дал.
Солнце нахмурилось:
— Да уж, видно, не той.
Румцайс снова зарядил пистолет, чтобы с горя ещё раз выстрелить.
— Будет тебе палить, этим дела не поправишь, — остановило его солнышко. — И так глубоко задумалось, что земля погрузилась в тень, а потом снова улыбнулось: у каждого свои заботы. — Вот дуб, под которым ты стоишь, — беда мне с ним. Всё лето он прячет жёлуди под листьями, и уж как только не приходится изворачиваться, чтобы все они как следует вызрели. Не придумаешь ли ты чего?..
Румцайс подошёл к дубу и крепко крепко обхватил его.
— Кто это? — удивился дуб.
— Это я, Румцайс.
Дуб стал считать в уме, а после и говорит вслух:
— Стою я здесь уже двести семьдесят пять лет, но ни разу никто меня так не сжимал в своих объятьях.
— Захочу — ещё и потрясу тебя, — засмеялся Румцайс в бороду, — только жёлуди посыплются.
— Ты шутишь, наверное, — испугался дуб. Посмотри, они ведь совсем ещё зелёные.
И он показал все жёлуди, какие росли на нём. Тут солнышко и погрело их, чтоб они лучше зрели.
— Спасибо тебе, Румцайс, за помощь. А теперь я тебе послужу. Возвращайся спокойно в пещеру.
— И всё? А больше ничего? — не поверил Румцайс.
— Больше ничего, возвращайся спокойно, повторило солнце.
Румцайс сделал, как оно велело. Сел он на камень перед входом в пещеру, всё ещё не понимая, каким образом солнышко ему поможет. Ни по чему не видно было, что судьба его повернёт к лучшему.
Маня старательно подметала пещеру берёзовой веткой, а Аня зажимала нос, выговаривая ей за то, что она пыль поднимает. Потом подгонять её стала, приказала землю в пещере посыпать песком и мелкой галькой.
Смотрел на всё это Румцайс сам не свои и, не удержавшись, воскликнул:
— Перепутал я, не Аня мне нужна, а Маня.
— Теперь уже поздно, — сказала Аня, будто отрезала.
А солнышко стало опускаться и закатилось за горы.
И перстенёк, пока оно заходило, тускнел и тускнел, а там и вовсе погас. Аня затопала ногами:
— Ради этой медяшки согласилась я стать хозяйкой у разбойника? За эту дешёвку никто и двенадцати грошей не даст!
И — хлоп его оземь, а гама ушла по дороге в Ичин.
Никто о ней не пожалел. Румцайс потоптался немного, словно сапоги ему жали, поднял потухший солнечный перстенёк и надел его Мане на палец.
— С восходом солнца он снова засияет.
А Маня ему:
— Я его взяла бы и такой.
Румцайс вздохнул:
— Уж и не знаю, как тебя просить остаться хозяйкой у разбойника. Ты такая беленькая да чистенькая.
Но Маня утешила его:
Это дело поправимое, запачкаться никогда не трудно, особливо в разбойничьем хозяйстве.
Как Румцайс утопил дракона
Хотя его светлость князь сидел по-прежнему в башне взаперти, а княгиня ещё не изволила вернуться из Копытова, всё равно разбойничьи тропки не устланы розами.
У Румцайса кончились все жёлуди для пистолета.
Он взял мешок и говорит Мане:
— Пойду проведаю, может, новые созрели, а то мне стрелять нечем.
Дошёл он до дуба на перепутье и видит — на самом верхнем суку сидит учитель Оченько, рассматривает через увеличительное стёклышко жёлуди и что-то пишет себе в книжку. Вдруг карандашик выпал у него из пальцев. Хотел учитель его поймать, да как то неловко повернулся, нога у него скользнула. Оченько и сковырнулся с дерева. Спасибо ещё — пряжкой зацепился за какой-то сучок. Повис он на пряжке и завопил на весь Ржаголец.
Румцайс подскочил легким разбойничьим скоком к дубу, тряхнул его, и Оченько рухнул прямо ему в объятья. Учитель сперва проверил — не повредилось ли увеличительное стёклышко, затем поблагодарил Румцайса:
— Благодарю. Меня зовут Оченько, я учитель из Ичина, естествоиспытатель, химик и физик. Если вам понадобится моя консультация, вы найдёте меня в школе.
- Предыдущая
- 3/16
- Следующая