Работа над ошибками (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна - Страница 12

• Предыдущая
• 12/70
• Следующая

Я обернулась. Конечно, кто же еще меня так называл? И с откровенной издевкой? Иван стоял шагах в десяти. Насмешливо улыбался. Руки в карманах полупальто, кепка сдвинута на затылок, глаза прищурены.

Ноги мои сами приросли к месту.

— Я уже почти дома. Зачем застегивать?

— Простудиться захотела? Кому сказал?!

И тут он увидел мой галстук. Ехидная улыбочка растаяла легким облачком. Голос его потеплел.

— В пионеры принимали? Мне Лидка говорила, только я забыл. Ну, поздравляю, — он заулыбался во весь рот. Серо-синие глаза вспыхнули.

— Спасибо, — мне тоже захотелось так улыбнуться: светло и радостно. Но не получилось. Что бы сделать ему такое же приятное?

— Хочешь пончиков?

— Не хочу. Домой тащи.

— Ну, возьми, ну, пожалуйста!

Он весело хмыкнул. Кивнул на недавно появившуюся во дворе лавочку:

— Давай тогда присядем и вместе пожуем. Или ты домой торопишься?

Почему-то я вдруг испугалась, что Иван передумает, если я задержусь с ответом. Настроение у него изменится, и он меня прогонит. Так редко Иван улыбался мне, так редко бывали у него минуты душевного расположения. Он бесцеремонно командовал Лидусей. И считал возможным на правах лучшего друга моего брата не менее бесцеремонно командовать мной. Опекал по-своему. Но меня любая опека тяготила. Я терпеть не могла командирские замашки Ивана, отчаянно сопротивлялась и мы постоянно скандалили. В отместку он ехидничал, ставил подножки, дергал за косы. О дружбе и речи идти не могло. Без Ивана жилось гораздо спокойнее. Честно говоря, я старалась обходить его стороной. Даже к Лидусе не всегда в гости шла, если знала, что ее брат дома. А все же, когда он находился в мирном настроении и выказывал свою дружбу, мне становилось с ним на удивление хорошо. Сама не знаю почему, но этими минутами я дорожила. Вот от того, чуть не сломя голову, бросилась сейчас к лавочке.

— Давай посидим. Я не тороплюсь.

Мы удобно устроились, улыбаясь друг другу.

— А где же Лидка? — вдруг встревожился Иван.

Ой! Сейчас уйдет разыскивать Лидусю и мы никогда уже так не посидим.

— Она к маме на работу пошла. Прямо от автобуса, — давясь слюной, торопливо отозвалась я.

— Ну, тогда ладно.

Иван взял из пакета пончик, но есть его не стал. Смотрел на меня с задумчивой улыбкой. Словно чему-то тихо радовался.

— Пальто все-таки застегни. Простудишься.

— Ага, — согласилась, но тут же и забыла свое обещание. Он не стал напоминать. Протянул руку и сам не торопясь застегнул мне все пуговицы.

— Ну, расскажи: как там было? Как вас принимали?

Он откусил от пончика. И я сразу успокоилась. Никуда не уйдет. И меня не прогонит. Стала рассказывать: про Валентину Петровну, про Таню, про неправильно завязанный галстук, про музей. Про все, про все. Даже о пончиках.

Он внимательно слушал, изредка задавая вопросы. Не смеялся. Вот странно! Не корчил из себя взрослого. Просто слушал, глядя мне прямо в глаза. Внимательный и доброжелательный. Мы просидели с ним больше часа. Я даже не заметила, это он мне сообщил. Сперва посмотрел на свои часы. Ему их Василий Сергеевич на день рождения подарил. А потом сообщил мне, сколько мы уже сидим. Лукаво заметил:

— А интересно, донесешь ли ты пончики до дома? Тебе давно пора.

Уже? Так быстро… Я с укором посмотрела ему в глаза, в этот пронзительный серо-синий перламутр.

— Выходи вечером за дом. И поговорим, — неожиданно предложил Иван.

— Сможешь?

Я растерялась. Такого еще не было. И как все это понимать? Мы теперь дружить будем? Смотрела на Ивана немного испуганно и не знала, что ответить.

— Так сможешь? — переспросил он немного напряженно.

Еще спрашивает! Конечно, смогу. Но выговорить ни слова не получилось. Только головой кивнула.

— Тогда до вечера.

Он встал с лавочки. Поправил кепку. Улыбнувшись последний раз, направился к своему подъезду. Я сидела и смотрела ему вслед, зажав в кулаке недоеденный пончик. День сегодня просто удивительный. Необыкновенный. Даже петь хочется.

Подарки и сюрпризы однако на этом не закончились. Мама приготовила к ужину курицу, а папа принес торт. Он радовался больше всех. Ходил до ужина по большой комнате, довольно потирая руки, напевал бравурные мелодии. Это было непривычное зрелище. Особенно, если учесть, что он сегодня отпросился с работы и приехал домой на два часа раньше.

Зато почему-то не приехали бабушка с дедушкой. Они звонили по телефону. Обо всем подробно расспрашивали, поздравили, но совсем не радовались, а так… Пожелали счастья скучными голосами. Я немного расстроилась. Ничего не понимая, обратилась к брату за разъяснением. Никита же, тонко и ехидно улыбнувшись, ничего не стал объяснять. Только произнес:

— А с чего им радоваться? Теперь и тебя посчитали.

Это была фраза из мультфильма про козленка, умевшего считать до десяти. Вроде, ничего особенного. Но все прекрасно поняли, к чему ее Никита произнес. Даже я поняла. И как не понять, когда вот уже целый год на ночь вместо страшных сказок брат рассказывал мне историю нашей семьи. Разумеется, потихоньку от папы. Мне было интересно, но я воспринимала рассказы Никиты, как дела давно минувших дней. Трудно оказалось понять, из-за чего они теперь-то все копья ломают. Можно бы и помириться.

Отец, надо сказать, думал иначе. После слов Никиты его лицо пошло красными пятнами. Он хватанул ртом воздух и сказал внезапно осипшим голосом:

— А ты… барчук… дворянчик паршивый… галстук не носишь?!

— Ношу, — отозвался Никита вежливо и серьезно. — Так ведь альтернативы нет.

Мама прикрыла рот рукой. Отец остолбенело молчал.

— Никита! Что такое альтернатива? — заволновалась я. Вдруг это слово нехорошее, ругательство какое-нибудь?

— Сопляк! Нахватался всякого!

Я не верила своим ушам. Никогда папа не говорил так грубо, если не считать пикировок с бабушкой. Никогда раньше папа не повышал так голос. Видно, он не находил нужных слов, а просто наорать на Никиту не решался. Тот был слишком смел сегодня, но спокоен и вежлив — не придерешься.

— Мать! Ты посмотри какого врага советской власти мы вырастили! — повернулся отец к маме. — Сам когда-нибудь сядет и нас за собой потянет!

Мама закусила губу, но ни слова не проронила. Смотрела с великой обидой и на отца, и на Никиту. Непонятно, на чей она стороне и почему обижается на обоих? Праздник-то испортили мне, не кому-нибудь. А про меня вообще забыли. Не мама, я должна обижаться. Но мне не было обидно. Мне стало жалко всех. И маму, закусившую губу, и злого, растерянного отца, и помрачневшего Никиту. Мы сидели за празднично накрытым столом, в напряженном молчании пили чай. До торта так никто и не дотронулся.

После чая нас с братом отпустили на улицу. Не надолго. Собираясь в прихожей, я укорила Никиту:

— Ты что, промолчать не мог? Зачем ты отцу на любимые мозоли наступаешь?

— Вовсе не наступаю, — пропыхтел он, завязывая шнурки на ботинках.

— Просто мы с ним исповедуем разные идеологии.

— Чего? — ошеломленно спросила я. Может, папа прав? Никита, конечно, уже большой. Седьмой класс заканчивает. И читает вон сколько… Почти всю бабушкину библиотеку прочел. Бабушка его изо всех сил натаскивает. Но ведь он не взрослый еще. Нахватался каких-то диковинных слов, а если это дурные слова? Папе даже плохо от этих слов было. Неспроста же?!

— Разные идеологии, — повторил Никита, не вдаваясь в подробности. — А это неизбежно приводит к столкновениям.

Я смотрела на него, раскрыв рот. Ну и нагородил!

Никита взял у меня из рук свою кепку и вышел на лестничную клетку, не интересуясь моей реакцией. Я еще немного постояла в прихожей, пытаясь понять изложенное мне сейчас братом. Бесполезно. Помчалась за ним, на ходу повязывая головной платок. С силой захлопнула за собой дверь. Крикнула вниз, в темноту подъезда:

— Никита! Подожди!

— Не могу, — отозвался откуда-то из района второго этажа брат. — Меня наш физик ждет. Он мне обещал сегодня кое-какие опыты показать.

• Предыдущая
• 12/70
• Следующая