Клеменс - Сая Казис Казисович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/11
• Следующая

Скрутили Должника по рукам, обмотали цепями звонкими и повели к дому Жямгулисов. Привели парня к клети, где Дануте до сегодняшнего дня спала и хранила сундук со своим приданым и девичью честь. Сейчас здесь было пусто, лишь шмыгали изредка мыши, пахло аиром и воском. Тут и заперли связанного Должника, поскольку Даунорасов подвал и прочие зауголья должны были освободиться только после старостиной свадьбы, когда гости выпьют все пиво и съедят все копченья, разложенные на холодных бочках.

Был на свадьбе, оказывается, чиновный человек из самого Алитуса. Ростом, правда, не вышел, зато высокой шапкой взял. Нос фигушкой, глазки-бусинки от пива заблестели, а брови все равно строго насуплены. Вдоль зеленого мундира по всему животу пуговицы в два ряда, не в сравненье со свиньей будь сказано. Словом, всем своим обличьем гость, казалось, говорил, что облечен он правом и судить, и миловать.

Решили не мешкая, пока приезжий околачивается тут, обратиться к нему – пусть засудит этого негодяя Должника. А то ведь после свадьбы, глядишь, и сенокос подоспеет, жарища настанет, где уж там народ собрать, да и господ судей без пива, пирогов сюда не заманишь.

Лучше всего мужикам потолковать завтра же, на свежую голову. Соберутся они в старостином овине и всем миром рассудят, что с этим бешеным выродком делать.

Высокая шапка согласился и заперся со старостой в боковушке дома. Отирая со лба пот и тяжело пыхтя, составил он наконец длинную бумагу. Затем по приказанию головы одному из гостей пришлось перелезть через лавку, другому нырнуть под свадебный стол, чтобы, добравшись до Даунораса, поставить под жалобой по три крестика.

Утомившиеся гости ставили из крестиков покосившийся забор, невеста плакала, а сват на радостях вздумал налакаться: денек на исходе, а его, вопреки обычаю, так и забыли повесить.

Наутро у всех трещали головы, но люди думали, что это сердце щемит при виде распростертого в овине Клеменса, которого с трудом доволокли сюда на двух лошадях. В другом углу поставили накрытый скатертью стол, принесли три кресла для судей и иссеченный топором чурбан для обвиняемого.

Вчерашняя бумага мало нового сказала людям, поэтому по-настоящему суд начался лишь тогда, когда заговорил, размахивая руками, староста.

– Из года в год наши отцы бедовали, порой кленовый листок слезой петушиной запивали, по грошику откладывали – и вот мы купили благодетеля нашего Клеменса, царство ему небесное… Я желаю царства ему небесного потому, что он сделал больше, чем я, ваш староста, или любой из присутствующих здесь. Сколько весу было в наших коровах четыре года назад?! Наши телята сегодня весят больше! А сколько молока они давали за день? Разве что коту полакать. Нынче же и свиньи вволю хлебают, и нищим остается! Нам бы шапки перед быком снимать, и вместо этого он, мозгляк, который и рога Клеменсова не стоит, да и вообще неизвестно откуда взялся, подкараулил и загубил безвинную скотинку! А ведь на наших хлебах вырос, а сам все время сбоку припека жил, счастью нашему позавидовал, дьявол окаянный!

– Самого его теперь прикончить!

– Плетьми засечь!

– На хлеб да воду посадить! – гавкали, орали изо всех углов люди.

Когда высокая шапка призвал их к тишине, постучав массивным перстнем по столу, Алялюмас откашлялся и попросил слова.

– Даунорасу неплохо удалась основа, мне же остается пропустить по ней челнок, – вроде бы поддержал старосту смолокур. – Не только телята, поросята и коты – души наши четыре года назад легче были. Подобно перышку, тому жаворонку, все ввысь устремлялись… А нынче гляди, как разъелись! Словно гуси рождественские. И тот гусак, – чуть не оговорился: «староста», – все го-го-го, а гусыни тут как тут – все га-га-га… Вот Даунорас говорит, сбоку припека был Должник… Полно выдумывать! Разве не Должнику, музыканту нашему, мы обязаны тем, что нам достался этот бык-кормилец? Правда, поначалу хотели его на обмен, не за деньги… Подумать только – за этакого быка человека пожалели! Темнота, олухи царя небесного, тугодумы были. Бывало, барину знатному скрепя сердце поклон отвешивали, а нынче готовы быку, свинье, что пожирнее, поклониться. А сколько мы страху натерпелись из-за того счастья, о котором тут староста говорил! «Мужики, бросьте петь да играть – быку не по душе. Бабы, пестрых юбок не надевайте – быка не дразните. Девки, пионов не сажайте – быку не нравится». А кому про это известно? Старосте известно, Даунорас не велит. Уж не знаю, как остальные, а только Должник принял на веру, что именно бугай по прозвищу Клеменс и таскает на своих рогах этот страх, подобно пугалу. Неплохо потрудилась скотинка, кормили ее за это, поили, любовью окружили. Но чтобы бык на алтарь залез – ну уж нет!.. И пусть трясутся поджилки, а все равно каждый из нас должен был когда-нибудь сказать: «Прочь, скотина!» Лопнуло у Должника терпение, вот он и прикончил животное. Одного лишь не уяснил себе – что бык тут ни при чем, это староста страху на всех нагоняет! Должник, сынок ты мой, пойми, лишь он один имел право тут играть, чтобы все мы под его, Даунорасову, дудку плясали. Ясно теперь?

– Ясно, – срывающимся голосом произнес Должник.

– Ты что же, хочешь сказать, что этому душегубу надо было не быка, а меня?! – заорал староста, покраснев, как пирог в печи. – Слыхали? – обратился он к судье.

Высокая шапка, разумеется, слышал, только не разобрал, что к чему. Слишком уж трещала голова, да и Алялюмас больно туманно умничал-алялюмничал. Какой, к черту, алтарь? Ведь в Девятибедовке ни костела, ни церкви!

Хотя после речи Алялюмаса люди так остервенело не требовали, чтобы за бычью голову была отдана жизнь Должника, однако ж продолжали держаться за старосту:

– Если кому и не понравился Даунорас, тот мог потерпеть годик-другой и голосить потом за другого. Но поднять руку на быка, достояние всей деревни?! Куда там достояние – он ее теперешнее и завтрашнее благосостояние!..

Теперь уже многие предлагали осудить Должника на вечную каторгу, услать… куда-нибудь подальше из деревни. Вышвырнуть вон, как муху из борща!

Но тут заговорил старый Жямгулис – не зря его, человека почти грамотного, да и вообще во многих делах подкованного, избирали когда-то старостой.

• Предыдущая
• 9/11
• Следующая