Эй, прячьтесь! - Сая Казис Казисович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/35
- Следующая
– А кот где? – спросил Черныш.
– Кот впереди, – пообещал Мудрик и сделал знак мышке, чтоб та продолжала свою работу.
– Собрался как-то король в гости. Дело было летом, на дорогах – пыль столбом. Король ворчал, потому что от пыли побелели корона, борода и все такое прочее. Вдруг лошадь понесла, кучер закричал: «Тпру, тпру!», но та мчалась вскачь, пока телега не задела за государственный столб и не опрокинулась. Самодержец шмякнулся в канаву, корона куда-то укатилась. Кучер кое-как поставил опять на колеса опрокинутую телегу и трясется – ноги дрожат, руки дрожат и все такое прочее…
«Ах ты, такой-сякой да этакий! – крикнул король, отобрав у кучера кнут. – Коня удержать не можешь!..»
«Да понесла, ваше величество… Какая-то муха залетела ей в ухо…»
Но король не слушал оправданий. Отхлестал кнутом кучера, велел выпрячь коня, самому встать в оглобли и везти себя домой – в мятой короне да с лохматой бородой в гости ведь не явишься. И пока кучер тащил, король кричал: «Ну-у!» и знай щелкал кнутом у него над головой.
Под вечер усталый кучер пришел к себе домой. Смотрит: миска с кашей под подушкой, а жена расстелила на столе шелковый платок, побросала в утюг горячих углей и гладит наряды. Увидев мужа, утюг – в сторону, на стол – кашу, ложку и все такое прочее: «Милости просим, муженек, угощайся».
Кучер положил на подоконник трубку, попробовал, а каша-то подгорела! Не шкварками, не ячменным зерном, а паленой шерстью отдает…
«Это еще что? – говорит кучер. – Свинья и то такое жрать не станет».
«Не сердись, – просит жена. – Куры в огород забрались, пока их выгнала, каша и пригорела. Думала, ты не разберешь».
«Ах, вот как? Не разберу!..» – Кучер выбросил миску с кашей в окошко, поддел ногой стул, стул опрокинул горшок, горшок разбился, а хозяйка выбежала во двор за тряпкой, чтоб вытереть разлившееся молоко.
Кот облизнулся и снова спросил:
– А кот где? Где кот, спрашиваю?
– Сейчас, сейчас! – ответил Мудрик и продолжал рассказ. – Кучер схватил с подоконника трубку, не знаю, нарочно или нечаянно сыпанул на платок искры, выругался по-извозчичьи и повалился на кровать спать.
Хозяйка между тем смотрит: у изгороди кашу пес уплетает. Думал бедняга – ему за верную службу такой вкусный обед выдали, потому, завидев хозяйку, подбежал к ней и хотел лизнуть, если не в щеку, то хоть в локоть.
«Пошел!» – крикнула на него хозяйка да еще ногой поддала.
Пес, заскулив, перекувырнулся и, поджав хвост, улепетнул под куст смородины. А там как раз отдыхал петух, до самого гребня утонув в пыли.
«Вон! Тут мое место!» – пролаял пес и цапнул петуха за хвост. Тот, кукарекнув, бросился в сторону, но три самых красивых его пера так и остались в собачьей пасти.
«Как я в таком виде курам покажусь?» – заохал петух, бочком пробираясь вдоль забора и боясь на открытое место выйти… И тут он видит…
– Кот! – догадался Черныш.
– Он самый, кот! – ответил Мудрик. – Добрый кот. Сидит, настроение чудесное, только что сытно отобедал, аккуратно усы расчесал. Сидит и улыбается, думает, что бы это приятное петуху сказать. А тот как заорет:
«И ты еще надо мной издеваешься!» – Да как долбанет клювом кота, тот едва не ослеп, бедняжка.
Кот ужас до чего рассердился, хорошенько наточил когти об опрокинутую корзину и решил: «Ну погоди!.. Раз он со мной так, пойду сейчас и, кого ни встречу, задеру. Курицу – так курицу, свинью – так свинью, и все такое прочее…» Идет по двору, идет по полю и знай рыскает глазами, кого бы задрать, на ком бы злость сорвать…
У самого леса, в зарослях вереска, шуршит мышь-полевка: сама такая серенькая, а по спине – коричневая полоска. Кот присел, подкрался поближе и увидел еще троих мышат, таких юных и неопытных, что они пищали от восторга при виде каждого цветка и букашки.
Кот еще плотнее прижался к земле и ждет, чтоб мышонок вылез из вереска на мох, а то о колючий вереск еще глаза себе выколешь да усы поломаешь.
– Что правда, то правда! – со знанием дела сказал Черныш.
– Вскоре на серебристый мох с жужжанием опустился шмель, усталый, сладко пахнущий медом. «Ух ты!» – завизжал мышонок и бросился посмотреть на шмеля вблизи. Кот – прыг-скок, цап-царап! – и мышонок готов!.. Придушил и оставил на съедение муравьям или воронам. Сам-то он был только зол, а не голоден, и собирался еще задушить зайчонка, куропатку и все такое прочее…
Мышата плакали, а старая мышь сердито отчитала их – чтоб впредь они – такие-сякие да этакие глядели в оба. Потом велела утереть слезы, отвела к гнезду шмелей и сказала:
«Ешьте тут все, что только найдете – детву, мед, а я вас постерегу».
Слетелись шмели-няни и стали умолять мышь, чтобы она пожалела их, чтоб оставила хоть немножко меда, который они с таким трудом добыли, по капельке на самом краю света набрали!
«Нет в мире жалости, – заявила им мышь. – Если не верите, спросите у кота».
– А почему не у… петуха? – спросил кот Черныш.
– «А почему не у пса?» – ответил бы петух… Но вернемся к нашим шмелям. Одни, не найдя больше родного гнезда, бросились в озеро и утопились, а другие с жалобным жужжанием полетели искать справедливости.
А один шмель, за слезами и пылью не разбирая дороги, летел-летел и угодил прямо в ухо лошади. Гнедая понеслась вскачь через девять гор да девять долин, пока не зацепилось колесо и не опрокинулась телега.
А это была карета и ехал в ней король в гости. Карета бац, король шмяк, а золотая корона – тр-р-р – в канаву.
– Дальше уже знаю! – сказал кот. – Король запряг кучера и счастливо вернулся домой.
– А вот и нет, – ответил Мудрик. – Это был уже другой король… Покряхтывая да поскрипывая, он встал и сказал:
«Однако удачно мы опрокинулись! Карета цела, руки-ноги целы, но куда мою корону черт уволок?»
«Вот она, – сказал перепуганный кучер, обтирая поло» сермяги пыльную корону. – Не казните, ваше величество…»
«Велика печаль!» – ответил король, сели они в карету и покатили дальше.
Вечером возвращается кучер домой, смотрит – жена шелковый платок гладит.
«Да брось ты его! – говорит муж. – Будто не видишь, что платок с подпалиной. Если вкусно накормишь, куплю тебе новый – с золотой бахромой, в серебряных лилиях».
Жена подняла подушку, поставила дымящуюся миску на стол и говорит:
«Сойдет и этот платок без серебряных лилий, каша-то у меня малость подгорела».
Кучер попробовал – правда… подгорела каша. Жена виновато смотрит и говорит:
«Ты не сердись… куры огурцы поклевали – пока их с огорода выгоняла, каша и подгорела».
«Велика печаль!.. – по-королевски ответил кучер. – Вынеси-ка эту кашу собаке и радуйся, что изба наша не сгорела».
Жена унесла кашу во двор, а муж в это время вытащил из кармана сермяги новый платок в серебряных лилиях да с золотой бахромой и расстелил вместо старого на столе. Вот обрадуется жена, когда увидит…
Увидел пес хозяйку с кашей, так обрадовался, что бросился к хозяйке и миску из рук выбил. Глиняная миска – шмяк! – и нет ее, разлетелась, а привезли-то ее из самого Вильнюса, с большой ярмарки.
Пес перетрухнул, хвост поджал, даже присел в ожидании заслуженной кары. Но хозяйка только потрепала его за бархатное ухо и говорит:
«Да ешь ты, не бойся… Велика печаль… Не вор украл, сама разбилась».
Каши было много, и пес позвал петуха, петух кликнул кур. Все угощались, зобы набили, еще и воробьям досталось.
– А кот? – приоткрыв глаз, спросил Черныш.
– Ты спи, спи, – ответил Мудрик. – Пес позвал кота, но тот отказался есть вместе с собакой из одной да еще расколотой миски. Кот видел, что хозяйка в добром настроении, подбежал к ней и, поставив хвост трубой, проводил ее в избу.
Этот шельмец знал за собой грешок, потому что не раз уже забирался в чулан и отъедал по кусочку копченой колбасы. Раньше или позже воровство это должно было открыться.
И открылось. Увидев новый платок, хозяйка даже взвизгнула от радости. Обняла мужа, расцеловала и говорит:
- Предыдущая
- 29/35
- Следующая
