Эверест-82 - Рост Юрий - Страница 58
- Предыдущая
- 58/126
- Следующая
Иногда в воспоминаниях об одном и том же эпизоде расходятся временные показатели — ну что же, люди были в разных ситуациях и для них по-разному текло время.
Очень трудно привести к одному написанию имена-фамилии шерпов. У них нет фамилий в нашем понимании; неясно, какое слово из двух составляющих имя. К тому же наши ребята чаще всего называли их на русский лад: Саней называли Сонама, Борей — Видендру. Поэтому в воспоминаниях имена шерпов оставлены такими, как их запомнили альпинисты. А теперь о слове «шерпа», которое поначалу режет слух. Именно шерпа — таково название этой национальности, а не шерп, как писали раньше, считая порой, что это профессия (гид или носильщик), а не национальность. Трудно привыкнуть к косвенным падежам этого слова — шерпы, шерпой, шерпе, но это не противоречит нормам русского языка — склонение идет по типу слова «чукча». В альпинистской литературе о Непале название поселка Тхъянгбоче передается как Тьянгбоче, что противоречит и произношению и местному написанию. На эту ошибку указала нам консультант нашей рукописи, сотрудница Института востоковедения Академии наук СССР Наталья Марковна Карпович, которая несколько лет жила в Непале. То же самое касается вершины Ама-Дабланг (а не Ама-Даблан или Ама-Даблам, как пишут и в наших и в зарубежных книгах). В заключение хочу от всей души поблагодарить наших альпинистов за участие в книге и поздравить с еще одним восхождением — теперь уже на литературном поприще.
Э. К.
Евгений Тамм.
Шесть дней в мае
К вечеру ветер стих настолько, что Эверест перестал гудеть. Сразу исчезло ощущение, будто бы над головой летают самолеты. Взлохмаченные облака то и дело закрывают луну, и окружающие горы то надвигаются темными громадами на лагерь, то отступают, и тогда их четкие силуэты дополняются таинственным блеском ледовых склонов.
Почти час слоняюсь между палатками доктора — «Кхумбулаторией» — и ленинградцев — «Жилищем детей лейтенанта Шмидта». Это единственная приличная «улица» в лагере, который стоит на засыпанной камнями сравнительно спокойной части ледника. Но и здесь, среди палаток, немало трещин — надо быть внимательным. Это хоть немного отвлекает от мыслей о событиях, развивающихся сейчас наверху. Маленькая рация, висящая на плече, издает легкое настораживающее шипение.
Для нас весь мир теперь сжался до размеров ледника Кхумбу. Не хочется думать ни о чем постороннем. Даже регулярные переговоры с «большой землей» кажутся лишними, отвлекающими от того, что происходит здесь.
Сегодня 4 мая. Утром в 6:15 из лагеря V с высоты 8500 на штурм вершины вышла ударная двойка — Эдик Мысловский и Володя Балыбердин. Мы узнали об этом в 8 часов, во время утренней связи. С тех пор в базовом лагере и в группах на маршруте рации оперативной связи включены на прием. В 14:15, когда все были в кают-компании на обеде, наконец-то послышался усталый и немного растерянный голос Володи. В отличие от других групп в этой двойке на связь всегда выходит он, а не руководитель. Я не пытался докапываться до причин, но думаю, у него сохранилось больше сил и ему, как более инициативному наверху, Эдик перепоручил связь с базой. Мы уже привыкли к его спокойной и четкой информации.
На этот раз все было необычно.
— Евгений Игоревич, идем и идем вверх, каждый пупырь принимаем за вершину, а за ним открывается новый.
Когда же, наконец, все кончится?
Я пытался сказать что-то ободряющее, выражал уверенность, что скоро уже и вершина. Просил регулярно выходить на связь.
Минут через 20 Володя вновь вызвал базу.
— Впечатление такое, что дальше все идет вниз. Как вы думаете, это вершина?
Такого вопроса я не ожидал. Стало ясно, что ребята первыми осуществили мечту наших альпинистов, что кусок жизни, заполненный неимоверно тяжелой, нервной работой, кажется, будет оправдан. Точнее, все это стало ясно чуть позже, а тогда огромное напряжение последних лет нашло наконец лазейку, и я с трудом сдерживался, чтобы не дать волю эмоциям. Проглатывая комок, застрявший в горле, поздравил Володю и спросил, где Эдик. Он ответил, что Эдик уже подошел или подходит-точно не помню. Поздравил обоих, просил устно описать и отснять все, что они видят кругом, и быть осторожными при спуске. Напомнил, что мы все время на прослушивании и ждем регулярной информации. С трудом закончил связь и бросился из палатки — не хотелось показывать слабость. По дороге кто-то поздравлял, обнимал, похлопывал по плечу, но я уже плохо различал окружающих.
В дневнике Балыбердина описание этого момента, запечатлевшегося в его памяти под влиянием еще больших эмоций, чем мои, выглядит примерно так: «Тамм бесстрастным, сухим голосом, даже не поздравив нас с победой, потребовал точно описать, что мы видим вокруг».
Я-то хорошо помню, что поздравил и не единожды за короткую передачу ставших мне еще дороже и ближе ребят. А что касается бесстрастного голоса-что же, даже он давался мне почему-то с трудом.
Этот первый наш сеанс связи с вершиной состоялся в 14 часов 35 минут. Перед спуском связались еще раз. Конец этого сеанса успел записать Кононов. Из-за страшного холода на вершине аккумулятор в рации у ребят подсел, слышимость ухудшилась и не все можно было разобрать.
Балыбердин:…Нет, работает (имеется в виду рация), просто надо было подойти пять метров к ней (имеется в виду тренога, установленная на вершине; далее неразборчиво.)
Тамм: …Прием, прием, Эдик!
Мысловский или Балыбердин (голос неразборчив):…Этой треноги китайской нету, снег поднялся над гребнем метра на два с половиной, наверное…и торчит… кончик.
Тамм: …Года четыре назад торчала она по описанию на двадцать сантиметров, так что вы можете ее и не найти… Действуйте из общих соображений и, главное, снимите панораму, панораму снимите. Ну, поздравляем вас, поздравляем. Эдя, Эдя! Не задерживайтесь, спускайтесь вниз скорее, спускайтесь. Потому что поздно будет, поздно. Дороги, боюсь, не найдете, не найдете дороги. Как понял?
Балыбердин: …Все ясно, все ясно. Сейчас немного затягивает туманом, панораму затягивает. Крупа снизу. Оставляем баллон… кислородный баллон двести восемьдесят… сто тридцать семь… к треноге… верхушке треноги…
Двойка начала спускаться с вершины в 15 часов 15 минут. С этого момента в базовом лагере радость соседствовала с напряженным ожиданием. Спуск, даже на обычных маршрутах, бывает сложнее подъема. А ребята тратили уже последние физические и нервные силы. Прежде чем сегодня утром выйти из V лагеря, они 7 дней работали наверху. Перед ними стояла чрезвычайно сложная задача — обработка верхнего участка далась очень тяжело, особенно Эдику. Не избежали они и ЧП. Работали ежедневно, начиная с 29 апреля, до позднего вечера, кончая в полной темноте.
Вот запись, сделанная утром 1 мая: «Пока это был самый страшный день (точнее, ночь) во всей экспедиции. Мысловский-Балыбердин в 18:00 перенесли связь на 20:00, так как еще работали на маршруте. Но ни в 20:00, ни в 21:00, ни… до 8:30 утра на связь не вышли. Я всю ночь пролежал с рацией. Что тут было! Но виду, кажется, не подал. Все то же: «Сукины дети эти двое!»
Последнее замечание вызвано тем, что в предыдущие дни они неоднократно, по 2–3 раза, переносили последний сеанс связи, и он проводился не ранее 21–22 часов. Для нас это было связано с дополнительной нервной нагрузкой, а для них это было к тому же неимоверно изнурительно. Но каждый раз такой ценой эти двое выжимали дневное задание до конца, закладывая будущий успех экспедиции и свой успех. Володя — кремень. Он должен все выдержать. А Эдик? Почему такой вопрос? Откуда он? Разве есть сомнения? Нет. А все же. И тут выплывает откуда-то мысль о запрете. Как же это должно мешать спокойно работать ему, Эдику!
В Москве на последнем этапе медицинского отбора его вдруг забраковали. Сколько было споров и пересуд! Сколько раз на всех уровнях возвращались к этому вопросу! В результате у меня сложилось твердое мнение, что это ошибка.
- Предыдущая
- 58/126
- Следующая