Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 111

— Что, что он сказал? — не понимал швейцарец.

— Он сказал, — вставил Роже, — что есть шестьсот сорок миллионов планет типа Земля только в нашей Галактике, и потому исключительность человека аннулируется.

Товарищ швейцарца по команде лишь упрямо и молча тряс головой, не слушая никаких доводов.

«Совсем ошалели ребята! Какая знакомая картина! Давно ли я сам петушился под стать им?»

Роже решил не вмешиваться, а посмотреть, что из скандала получится. Первый швейцарец подскочил к Крокодилу.

— Роже! Вы всегда были против допингового контроля! Объясните им, что я никогда не мочился, как собачка у всех на виду.

— Это потому, что вы слишком редко выигрывали этапы, — спокойно ответил Роже и сам ужаснулся своей жестокости.

— Я устал, — горячился швейцарец. — Потом, мне совсем не хочется это делать. Во мне не осталось жидкости. Понимаете, не осталось?

— Выпейте пива...

— Но это унизительно...

— Деньги, которые вам платят за победу, стоят того унижения. За них можно помочиться и на Елисейских полях...

— Мы профессионалы и имеем право делать что хотим! — прокричал швейцарец.

— Что касается моих ребят, я могу дать голову на отсечение — они не сделали ничего дурного. У них хватило бы сил пройти еще половину такого этапа. Гонщики — солидные люди, — начал горячиться и менеджер швейцарской команды. (Это показалось Роже подозрительным.) — Гонщики делают такую же работу, как представители самых опасных производственных профессий...

— Вы меня не уговаривайте, — пытался остановить швейцарского менеджера главный врач. — Правила есть правила. Семь этапов они действовали — будут действовать и впредь.

— Мы не против правил. Мы против узаконивания правила, которое позволяет людям постоянно думать, что мы подонки!

— Глупо! Честному человеку нечего бояться, что его будут подозревать. Анализ лишь подтвердит его честность. А ваше поведение будет обсуждаться на судейской коллегии. Гонщик должен знать, что существуют писаные и неписаные законы спорта. И победители должны давать молодежи хорошие примеры, а не дурные...

Прекрасно понимая всю бессмысленность спора, особенно для швейцарцев, и чтобы как-то разрядить накалившуюся обстановку, Роже сказал:

— Даю хороший пример. — И пошел к бутылкам.

Швейцарский тренер продолжал горячиться:

— Если никому не верить, добро умрет, а зло превратится в варварскую, разрушительную силу...

Роже не стал слушать, чем кончится спор. Он пошел одеваться и вместе с командой поехал домой.

— Оскар, возьмите, пожалуйста, мой чемодан с грузовика — мне нужен выходной костюм. Хочу погулять с Мадлен.

— Ладно, — сказал Оскар. — Ты ложись-ка быстрее на стол к Дюку. Были судороги?

— Нет. Опять забулькало колено.

Когда Крокодил укладывался на массажный стол, в комнату ворвался Оскар.

— Слышишь? Анализы показали, что оба швейцарца принимали допинги. То-то они шли как на электрической тяге! Когда их приперли к стенке, молодцы прикинулись дурачками, как обычно заявив, что не знают, откуда у них в моче бензадроловые.

— Ты вчера как в воду смотрел, предупреждая Вашона. Я и то чувствую на этапе: идем ходко — вчетвером двоих догнать не можем...

— Врач разыскал менеджера швейцарцев и напомнил о клятве головой. Тот лишь пожал плечами: дескать, гонщики не всегда посвящают тренера в личные секреты!

— Если все подтвердится, — сказал Роже, — и молочно-кондитерский король, влюбленный во Францию, захочет перенести сюда и наши законы, парни могут получить по пятьсот долларов штрафа.

— Или год тюрьмы каждый... Нет худа без добра. Ты схлопотал себе четвертое место и бонус.

— Предпочел бы остаться на шестом. Жалко ребят. Зарвались, потому что так не хотели упускать коровий гандикап.

Массажист закончил обработку ног и повернул Роже лицом книзу. Говорить стало неудобно, и Оскар встал.

— Пойду послушаю, что сейчас будет на судейской коллегии. Приглашают всех менеджеров. — Оскар направился к выходу.

— Не забудь про мой чемодан! — крикнул ему вдогонку Роже.

Более получаса пробегал Оскар в поисках чемодана Роже, но нигде не нашел. Ни в грузовике, ни на складе, ни в общежитии. Он даже подумал, что чемодан закинули в отель, где жила Мадлен. Позвонил ей. Но чемодана не оказалось и там. Времени до совещания уже не оставалось, и Оскар кинулся бегом к отелю «Виннипег». Комиссар Ивс уже держал вступительную речь:

— Конечно, можно двояко смотреть на допинг. С одной точки зрения — рассудочной и с другой точки зрения — эмоциональной. И здесь, конечно, есть о чем поспорить. Второй взгляд привел к тому, что все настоятельнее стало звучать требование легализовать допинг. Нас интересует третья сторона вопроса. А именно: чистота нашей гонки...

— Чистота молока, — кто-то подал голос с места.

Ивс оставил реплику без внимания.

—...Что такое спорт? Это состязание человека с человеком или человека с химической промышленностью? У науки надо взять самое лучшее. А именно: соревнование человека с человеком должно проходить с такой же чистотой, с какой проводятся научные эксперименты.

Собрание проходило в холле с мягкими глубокими креслами, в которых почти полностью тонули сидевшие. Оскару сначала показалось, что Ивс выступает перед пустующими креслами.

— Да-да, только при условии, что все имеют одинаковые возможности, можно сказать, кто действительно сильнейший. Вот почему все больше и больше узакониваются условия, в которых должны проходить соревнования. Нарушение регламента, в частности употребление допинга хотя бы одним из спортсменов, ведет к уничтожению самого духа спорта. Вот почему мы решили принять суровое решение и дисквалифицировать швейцарских гонщиков. Это решение вступит в силу сразу же, как мы получим результаты контрольных анализов из университетской лаборатории Монреаля.

Ивс не прерывал своей скоропалительной речи, словно боялся остановиться — не дадут договорить до конца.

— Есть вопросы? — спросил Ивс. — Нет? Прекрасно. Тогда прошу объяснить происшедшее своим мальчикам. Если они вздумают так же шутить с допингами, то будут сниматься с гонки немедленно. Хочу напомнить, что в таких случаях все заработанные деньги аннулируются, а снятая команда отправляется в Европу за свой счет...

После столь же короткого, сколь и решительного совещания Платнер отправился в бар обсудить с коллегами «новые аспекты в сложившейся обстановке», как любил выражаться Жаки.

Гонка во второй своей половине — уже необычная гонка, по самой сути: нервы напрягаются до предела, усталость начинает сковывать волю и ум... В дни «пик» каждая мелочь, каждое пустячное слово и умом и сердцем воспринимается гиперболизированными во сто крат.

Прождав чемодан около часа, рассвирепевший Роже пошел искать его сам. Он с трудом нашел чиновника, отвечающего за багаж, но тот заявил, что Роже пришел слишком поздно и он ничем не может ему помочь. Только завтра утром, когда все вещи вновь будут собраны в грузовик, он выдаст ему его чемодан.

В таком-то настроении на обратном пути к своему духовному колледжу Роже натолкнулся на утреннюю фанатичку. Будто заведенная долгоиграющая пластинка, с которой лишь на время сняли адаптер, она заговорила, вцепившись в Роже обеими руками:

— Это такое счастье — ездить на состязания! Конечно, это серьезное испытание и физическое и нравственное, когда ты становишься победителем и все на тебя смотрят! Многое усложняет спортивную жизнь. Взять, например, мужа. Если его нет со мной, мне гораздо труднее выступать на соревнованиях. Я чувствую, будто половина меня самой осталась где-то. Такое же ощущение у одной моей подруги...

Странное дело, первое желание Роже — сказать этой дуре все, что о ней думает, и не в самых изысканных выражениях, — постепенно прошло. Он смиренно шагал с ней рядом.

«Уродина ты проклятая, лежала бы на перине рядом с мужем. Нет, понесло тебя в седло. Что ты понимаешь в велосипеде! Твое дело рожать детей да ублажать мужа, коль нашелся чудак, решивший на тебе жениться!»