Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 115

Роже знал по собственному опыту, что человек становится во сто крат сильнее, если твердо решил для себя собрать все силы в единый кулак и применить их в подходящий момент. И когда вырвался на примеченный склон, да еще в одиночку, он рванулся вперед. Рывок дался нелегко. Переднее колесо плясало по булыжнику, словно велосипед несся по бесконечным горным хребтам.

Крокодил первым выбрался на вершину. Приветственно помахав всем рукой, он ринулся вниз. К его удивлению, отрыв от следующего гонщика составил всего двадцать секунд. Пятьдесят секунд отделяли от общей группы. И этот ничтожный успех был результатом чудовищного труда. Он хорошо знал силы идущих сзади и совсем не переоценивал свои. Пока шел на спусках, прикинул, что лучше поберечься. На равнине его съедят мгновенно. Хотя у него и есть шанс, жалкий шанс всего в двадцать секунд, за который надо платить кровью. Конечно, Гастон и Эдмонд, если успешно прошли прим, прикроют его сзади. Но уходить без Мишеля рискованно...

«А что, если подождать преследователя и попробовать сохранить отрыв малой кровью? Даже если пройти с лидерами в головной группе, полторы минуты премиальных стоят, чтобы не потерять их в порыве алчности».

К сожалению, вторым оказался гонщик, совершенно выдохшийся в своей безумной попытке настичь Крокодила. Не очень насилуя своего партнера, Крокодил провел гонку так, что «поезд» настиг их перед самым городом. Они мгновенно исчезли в лавине спринтующих гонщиков, словно с камнем на шее бросились в глухой, заросший трясиной старый пруд.

Роже как-то удавалось держаться на острие спринта. Но на повороте он оказался на невыгодной стороне дороги. И все-таки предпринял отчаянную попытку выиграть. Он уступил победителю всего полколеса — сказалось отсутствие сил, оставленных на склоне большого прима, — но приобрел еще полминуты бонификации. Итого: не выиграв этапа, но пройдя его экономно, Роже заработал две минуты времени, по крайней мере, день-два, гарантировавшие ему возможность нести желтую майку.

«Конечно, если ничего не случится» — при этой оговорке Роже вспомнил о Мишеле. Крокодил стоял под душем не двигаясь, собирался попариться как следует. Подумав о Мишеле, он быстро вытерся, оделся и, побросав грязную форму в специальный мешок, пошел разыскивать Оскара. Его нигде не было.

В баре отеля, где размещалась штаб-квартира гонки, одиноко сидел Ивс. Видно, остальные были еще заняты подготовкой сводного протокола.

— Ты сегодня умница, Роже, — сказал Ивс.

И тут только Крокодил заметил, что старик Ивс навеселе.

«Когда же он успел? И часа после финиша не прошло. Сдает старик».

— Спасибо, — поблагодарил Роже. — Случайно не знаете, где поместили Мишеля?

— Случайно знаю.

Самуэл Ивс полез в карман форменного пиджака и молча подал Роже листок. Роже раскрыл записку. На ней были указаны название госпиталя и адрес.

Прежде чем отправиться в госпиталь, Крокодил забежал в колледж, чтобы прихватить чистый лидерский комплект — желтую майку и шапочку.

Госпитальное здание очень напоминало духовный колледж — оба они были выстроены в викторианском стиле из темно-красного, почти коричневого кирпича. Госпиталь производил снаружи довольно мрачное впечатление, а внутри оказался изящно обставленной частной больницей с очень ограниченным количеством коек.

Госпитальные формальности заняли пару минут. Поднявшись на второй этаж, Роже оказался в палате Мишеля. Тот с удивлением, почти с испугом смотрел на вошедшего Роже, и Крокодил вдруг понял — Мишель связал его появление с какой-то трагедией на дороге. Больному и в голову не могло прийти, что через час после гонки сам Крокодил заглянет к нему в госпиталь. Они были слишком неравными партнерами, только волей чьего-то каприза сведенными в одну команду. Между ними лежала пропасть лет и славы.

— Привет, Мишель! — весело сказал Роже, усаживаясь в мягкое кресло сиделки. Он был очень доволен произведенным впечатлением.

Мишель пытался подняться, но слабость позволила сделать лишь неверное движение головой.

— Лежи, лежи, — сказал Роже и вопросительно повернулся к врачу, вставшему в дверях палаты.

— У вашего друга серьезное положение. Это вы настояли, чтобы он слез с велосипеда? — Последние слова прозвучали очень странно для уха профессионала. — Могу вас поздравить — вы спасли жизнь вашему другу...

Это звучало слишком трагически.

— Не смейтесь! Ваш друг потерял много крови и был доставлен к нам почти в критическом состоянии.

Роже испуганно взглянул на Мишеля, жалко улыбавшегося с подушки, и только тогда поверил, что все это говорится вполне серьезно.

— Нормально, — тихо сказал Мишель. — Могло быть хуже.

— Да, — сказал Роже. — Это и мой способ самоуспокоения. Но я рад, что все обошлось. Прими небольшой подарок. Как признание того, что ты много сделал, чтобы я не снял эту майку на прошлых этапах.

Растроганный Мишель протянул руку и начал пальцами изучать ткань, словно его больше интересовало не символическое значение лидерской майки, а фактура материи. А Роже принялся как можно веселее рассказывать о происшествиях на этапе, каждый раз подчеркивая, что Мишель хоть и не по своей воле, но принял мудрое решение — пускай работают другие. Они поговорили о том о сем около получаса, когда Роже спохватился.

— Оскар меня убьет! Я взял «техничку» без спроса, оставив Жаки без инструмента, а нашего менеджера без транспорта.

Оскар нервно ходил по двору и не подошел к машине, пока Роже сам не вылез из нее.

— Что это значит? — грубо спросил Оскар. — Ты ведь знаешь порядок: «техничка» не таксомотор и не семейная телега дочки Вашона. Почему пропустил массаж?

— Я ездил к Мишелю, — сказал Роже, не имея ни малейшего желания пререкаться с Оскаром, который формально был к тому же еще прав.

— Один, все один. Мне бы тоже хотелось навестить парня...

— Сделай это позднее, когда я буду спать. И вообще, Оскар, я виноват, но мне совершенно не нравится твой тон.

Он молча прошел мимо Оскара, почти оттеснив его плечом. Оскар надулся.

После массажа Роже сразу же отправился спать. Он боялся, что так рано ему не дадут заснуть. Но девятый этап укатал многих. Большой зал общежития с высоким балочным потолком был погружен в полумрак. Кое-где в кельях, образованных перегородками, в полный человеческий рост мелькали ночники. Роже с наслаждением нырнул под теплое одеяло. Постель была жесткая, но и она ему показалась сегодня пуховой периной, привезенной когда-то матерью из нормандской деревни.

Из головы все не шли слова Мишеля: «Каждый раз я думаю, что это моя главная гонка. Готовлюсь к ней как к никакой другой. И обидно — вхолостую!»

Роже тогда смотрел на Мишеля и думал:

«А о нас пишут как о людях, не знающих, что такое сомнение. Дескать, железные рыцари железного коня. А мы? Порой беззащитнее цыпленка. О нас говорят, что можем гоняться где угодно и как угодно. А мы на нет сводим трехмесячный труд по причине обыкновенного геморроя. Как-то шел «Тур де Франс», с больной ногой держался на одиннадцатом месте и тоже вдруг вылетел из гонки. И потому хорошо понимаю состояние Мишеля».

«Я не помню, как попал в госпиталь, — рассказывал Мишель, — все двигалось вокруг будто в тумане. Сестра из «Аспро» говорила, что я плакал. Наверно, мне было бы стыдно, если бы я помнил, что делал». — «Это были не слезы слабости, — успокоил Мишеля Роже. — Это были слезы огорчения, что не можешь продолжать борьбу, отдав ей столько ума и сил».

«Да, — думал Роже, ворочаясь с боку на бок, — Мишель буквально чуть не упал с седла. Он выглядел минимум на десять лет старше, чем вышел в то утро на старт. Где-то читал, что проводят испытания для спортсменок — действительно ли они женщины. Пожалуй, и для некоторых наших гонщиков не мешало бы провести проверку — уж больно они слабосильны... Мишель настоящий мужчина...»

Чтобы заставить себя заснуть и не думать о гонке, он прибегнул к проверенному способу — стал считать медленно, словно считал удары колокола, навевающего сон. Роже так и не ощутил границы между реальностью и сновидением — настолько представшие картины были четки и волновали.