Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 130

Роже весь сжался и, постоянно маневрируя, стал пристреливаться к голландско-бельгийской группе. Лидировавший голландец рванулся вперед. За ним змейкой заструились два бельгийца и итальянец. Короткие прямые с резкими поворотами сдерживали «поезд», не давая ему развернуться сточеловеческой мощью.

«Не гонка, а групповая драка: или ты, или тебя. И положиться не на кого!»

Вырвавшись вперед, лидеры даже на спуске встали с седел и к повороту, в который вошли с бешеной скоростью, оторвались метров на пятьдесят.

«А если это настоящий отрыв?!»

И хотя Роже знал на сто процентов, что атака ложная, чувство тревоги навязчиво сосало сердце. Перебравшись к бельгийцам поближе, Роже увидел, как оставшиеся перестали работать, в явном ожидании дальнейшего развития событий.

«Спокойно, спокойно!» — твердил Крокодил, стараясь подавить желание ринуться вслед за ушедшими. Первым не выдержал рослый, с милым детским личиком канадец. Он встал с седла и метнулся по узкой ленте свободного шоссе от левой стены людей к правой и начал стремительно настигать ушедшую вперед группу. За ним последовал итальянец. И еще один канадец. И вот уже перекинулся мостик, и подтянулся весь «поезд». Отрыв не состоялся...

Внутренним чутьем, которое появляется лишь у гонщика экстракласса, Роже понял, что именно сейчас должно произойти главное. Он увидел неистово заработавших голландцев и бельгийцев. В минуту, когда «поезд» облегченно вздохнул после рывка, которым достал лидеров, новая группа начала новый спурт.

«Это уже настоящий! Хорошо, что не на моем горбу въехали в рай! А то бы сейчас играли без меня...»

Только у семерых остались силы, чтобы принять новый темп.

«Из наших — никого, — с горечью подумал Роже, ища глазами бело-красно-синие майки партнеров по команде. — Опять один, один как перст! Как надоело драться в одиночку! Сколько можно вести этот огромный воз лидерства! Когда-нибудь он обрушится и раздавит меня. Только меня, и никого больше! А эти чистюли, которые плетутся в хвосте...» Выругавшись, Роже оглянулся — за спиной в двухстах метрах катился второй эшелон со своими проблемами и страстями. Прикинув раскладку сил в лидирующей семерке, Роже зазевался и едва успел увернуться от машины голландца, до бесстыдства откровенно пытавшегося сбить его задним колесом. Через мгновение то же самое попытался проделать бельгиец.

«Впрямь дело нечисто! — только и успел подумать Роже, когда машины единым порывом вынесло на финишную прямую. Из виража Крокодил вышел шестым, и на узкой дорожке у него практически не осталось шанса занять приличную исходную позицию для атаки. Краем глаза Роже заметил, как дернулся голландец. Превозмогая боль в спине, Роже пытался прибавить хотя бы чуть-чуть. Голландец несколько поторопился с мощным рывком. Когда до финиша оставалось метров пятьдесят, Роже настиг его, и ничто уже не могло остановить Крокодила. Голландец и сам почувствовал безвыходность положения. Он вдруг круто взял вправо, прижимая Крокодила к пестрой ленте зрителей. Это была подлость...

Одно мгновение соперники катились рядом, склонившись друг к другу, словно для совета. Обезумев от страха упустить почти верную победу, голландец оттолкнулся рукой от Роже.

Толчка хватило, чтобы дуэт развалился сразу же метра на два, но при этом машина голландца рыскнула влево и зацепила полицейского, которого напор толпы выжал едва ли не на середину узкой финишной горловины.

Тело голландца мелькнуло в воздухе и мягко, беззвучно ударившись об асфальт, подпрыгнуло как мячик. Инерция несколько раз перевернула тело, в то время как машина голландца волчком закрутилась на мостовой. Но Крокодил не видел падения, исторгнувшего из тысяч глоток крик ужаса, каким-то чудом он бросил машину в свободную щель между толпой и полицейским. Крокодил даже не пересек финишную черту, скорее упал на нее. Он только собрался подумать: «Слава богу, пронесло!» — как перед колесом выросла фигура человека. От тяжелого удара Крокодил потерял контроль над машиной, и огромная, во все небо, боль обрушилась на него.

Прежде чем потерять сознание, Роже успел прошептать: «Том, я догнал тебя...» И высокий крест, виденный им на зеленом монреальском холме, вдруг полыхнул тысячами цветных огней и потух.

Через полчаса Крокодил очнулся в белой палате госпиталя. Скорее по лицу улыбающегося врача, чем по собственному состоянию, Роже ощутил, что все, кажется, обошлось. Единственное, что он смог вспомнить, — как ворвался в солнечный поворот и солнце ослепило. Врач подробно рассказал, что произошло на финише, но все, что лежало между солнечным поворотом и белой палатой, выпало из памяти Роже напрочь.

Сотрясение, хотя и оказалось сильным, не вызвало общего шока. Придя в себя, Крокодил блаженно лежал на мягких белых простынях. Старался не двигаться — боялся, что болью отзовется какой-нибудь перелом. Огляделся. Отсутствие гипса постепенно успокоило Роже и даже жжение выше локтя левой руки — на рану наложили пару швов — не огорчило его. Он подумал о завтрашнем дне. И словно со стороны, от третьего лица, принял решение, что последний день гонки не должен проходить без него, без лидера... Крокодил уже не вспоминал своей фразы: «Том, я догнал тебя...» Встреча не состоялась. И мысль о смерти сразу же вылетела из головы. Почти вслух он начал рассуждать, как два года назад лез с разбитой рукой на Мон-Женев. Пришлось оставить «поезд» — понимал, что на спуске не сможет держать руль как следует. А с альпийским серпантином шутки плохи. Тогда было легче — лидерскую майку нес другой. В конце концов разумность победила отчаяние — он все-таки сел в амбулаторию.

В палату вошла сестра.

— К вам хотела бы пройти жена. Сможете с ней поговорить? Доктор не возражает.

Роже не ответил. Ответа и не потребовалось — на пороге палаты уже стояла Мадлен, одетая в смешно топорщившийся белый халат. Она прошла к постели, села рядом с Крокодилом и уставилась на него своими большими карими глазами. Она не сказала ни слова — лишь крупные слезы текли по бледным щекам, скатывались на воротник халата.

«А ты не бойся сказать, что у тебя на сердце. Такие слова вспыхнут пламенем, у которого любящий сможет согреть озябшие руки...» — вспомнил Роже одно из любимых выражений Цинцы.

Роже внезапно стало нестерпимо клонить в сон. А может, в забытье... Лицо Мадлен поплыло перед глазами Крокодила вперемежку с огромным монреальским крестом, безмолвной толпой вдоль трассы, согбенной спиной Цинцы... Потом движение оборвалось, Крокодил увидел каменистый склон Венту, бесформенную глыбу, покрытую британским национальным флагом, и себя, идущего рядом с Хеленкой, женой Тома, — было так странно видеть себя со стороны. За ними по грубым каменным ступеням поднимались на голый, выжженный склон какие-то разряженные люди.

До Крокодила с трудом дошло, что он присутствует на открытии памятника Тому Тейлору. И это наполнило душу невероятной жалостью к Тому и Хеленке, идущей рядом. Но когда с седой глыбы гранита сдернули флаг, Роже с изумлением уставился на золотого крокодильчика, выбитого на полированной поверхности. Странная символика не поразила его.

«Боже! Да ведь я на открытии памятника самому себе!» — хотел крикнуть он. Но крика не получилось. Лишь что-то булькало в горле, Крокодил рванулся с подушки...

Роже очнулся и сел на постели. Ласковый ночник горел на тумбочке в углу. За полузашторенным окном светофорили краски ближайшей рекламы. И от игры этих красок стена палаты выглядела огромным полиэкраном дорогого кинотеатра. Роже пошевелился. Тело слушалось. Роже попытался вспомнить, о чем они говорили с Мадлен, но не смог. Одно было ясно — нужно продержаться в гонке еще один день. Продержаться во что бы то ни стало!..

Утро прошло в спорах. Врачи выступали категорически против продолжения гонки, но Роже, сохранивший с первой до последней минуты спора трезвую уверенность и спокойствие, смог с помощью Оскара убедить медиков для начала отпустить его из госпиталя. То ли сон в удобной постели, то ли желание во что бы то ни стало закончить гонку подействовали благоприятно, Роже успешно прошел через все обследования, и ему разрешили покинуть палату.