Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 32

«...И в это время прозвучал еще один выстрел. Я не шевельнулся. Сэм теперь мог палить хоть до рождества. Вдруг я услышал, как что-то тяжелое шлепнулось невдалеке. Это был прекрасный петух. Стало ясно, что произошло. Джек нашел свою четвертую птицу, поднял ее в воздух, и хозяин спокойно подстрелил фазана.

Ну, вот они, как я и ожидал, нас обскакали. Что-то теперь будет?

Тогда-то и мелькнула мысль: ведь лежащий фазан — единственный шанс на победу! Только не думайте, пожалуйста, что я украл».

Дональд даже крякнул от удовольствия, мысленно «приписав» эту фразу. Лоорес и Мейсл вились вокруг хозяйки. Сэм сидел с идиотской улыбкой на лице и поддакивал на редкие вопросы жены: «Верно ведь, Сэм?» Но Дональда это меньше всего занимало. Он думал о своем.

«...Джека не было. Очевидно, он просто не заметил падения птицы, что иногда случается и с самыми лучшими собаками. Так или иначе, я встал, подобрал фазана, взял его нежно и мягко, точно в соответствии с правилами, и начал карабкаться на обрыв. Когда уже позади осталось около трех четвертей дороги, на гребне появился Джек. Бросив на меня ненавидящий взгляд, он побежал дальше.

Едва хозяин увидел в моих зубах фазана, он завизжал от восторга и буквально зацеловал меня. Затем заговорил голосом, который можно было услышать в соседних графствах:

«Нет! Вы только посмотрите на мою собаку! Посмотрите, какая она грязная и мокрая! Ей пришлось выдержать борьбу, чтобы добыть этого фазана! Но вы посмотрите на нее, она свежа, как первый салат!»

Я стоял, скромно потупив морду, и думал: «Средства, которыми мы прокладываем себе пути в жизни, часто зависят от тех условий, в которые мы попадаем. На этот раз надо было завоевать кубок. А как — не в том суть! Тут и подлость не подлость. Скажите, разве я не прав?»

В машине, когда они возвращались назад, к Мейслу, Дональд повторял в памяти фразу: «Тут и подлость не подлость», стараясь удержать ее, точно ниточку, за которую можно было вытянуть из забвения весь почти законченный рассказ.

Мейсл и Лоорес острили по адресу миссис Табор. Разговор перекинулся на женщин. Юмор Джорджа Лоореса был на уровне журнала «Плейбой», который издает для богатых холостяков полупорнографическая организация.

— А знаете, что ответила в Сохо одна проститутка чересчур горячему юноше? «Мой мальчик, ты ошибся, я жду автобус!»

Оба финансиста дружно захохотали. Мейсл лишь хмыкнул. За шутками не заметили, как доехали до «Уикенд-хауза».

Дичь, одиннадцать фазанов и два затравленных ретивой фермершей зайца, была срочно отправлена на кухню. Барбара, презиравшая охоту, подошла к машине, когда уносили битую дичь.

— Фу, варвары, таких чудных птичек побили.

— Как прошел день? — спросил Дональд.

— Так себе, — неопределенно ответила Барбара. На ней были голубые эластиковые брюки, голубая строгая кофта и легкие штиблеты на босу ногу. — Скучно... Мы с Рандольфом хотели проехать в соседнюю таверну. Говорят, очаровательное место. Не хуже Елизаветинской комнаты, помнишь?

Еще бы не помнить! Это был незабываемый вечер, который они провели в Елизаветинской комнате отеля «Кингс Рейт». Содержал его Робин Ховард, с которым Дональд познакомился как-то на стадионе. Это был историк и гурман. В своем заведении он пытался сочетать и то и другое. В ресторане до мельчайших подробностей воспроизводился банкетный этикет елизаветинских времен. Деревянные круглые блюда... Деревянные тарелки... В комнате только два больших длинных деревянных стола... Официантки в елизаветинских нарядах...

— Еще бы не помнить... С удовольствием бы поехал с вами в таверну, но надо записать одну вещь — только что придумал. Может получиться презабавный рассказик. Да и отдохнуть хочется. Кстати, как ты спала?

— Как всегда. До четырех утра читала, а утром не могла проснуться...

— А я устал. Попробую часок вздремнуть.

Он поцеловал Барбару в щеку и пошел к себе наверх.

Вечером в доме Мейслов обычно собирались в каминном зале. Огромный камин, выступающий почти на середину комнаты из северной стены, полыхал жаром. Аккуратные березовые чурки, потрескивали на огненной угольной подушке. Кресла широким полукругом были обращены к огню.

Когда Дональд вошел в комнату, в креслах сидели лишь Лоорес и Барбара. Президент «Элертона» рассказывал что-то веселое, и Барбара смеялась, рассматривая на свет камина рубиновое вино..

— А вот мы сейчас спросим представителя журналистской империи, что он думает о любви.

— Любовь настолько широкое понятие, что все созданное человеком в философии и искусстве не в состоянии толком объяснить, что это такое. Если вас интересует проблема любви к человеку вообще, то могу сказать: всепрощение. «Никто не может сделать мне такой низости, чтобы я смог его возненавидеть». Как вы правильно догадались, мысль не моя, краденая. У великого негритянского лидера Букера Т. Вашингтона.

Лоорес засмеялся.

— Нас интересуют более прозаические аспекты любви. Например, любовь женщины.

— «Я люблю, как и ты меня, но я буду бороться за тебя, в то время как ты будешь только думать, как тебе поступить». Вот и вся философия, короче не скажешь. Тоже не мое. У кого украл — не помню.

— Тогда еще конкретнее, — вновь засмеялся Лоорес. — Я спрашиваю у Барбары, стремится ли одинокая женщина к нормальной, я подчеркиваю, нормальной сексуальной жизни?

— Тю-тю!.. — присвистнул Дональд. — Чего уж конкретней. Тогда не стоило забираться в такие глубокие дебри, как понятие «чувство».

— Ты хочешь сказать, — вмешалась Барбара, наигранно повышая в угрозе голос, — что у одинокой женщины не может быть настоящих чувств? И вообще, что вы, мужчины, понимаете в жизни одинокой женщины, когда не можете разобраться в жизни собственных жен, которые у вас под боком полжизни?

— Любопытно... — протянул за спиной у всех Уинстон Мейсл. — Сколько знал женщин, но ни разу не приходилось видеть такой воинственной...

С высоким стаканом в руке он сел в крайнее кресло и начал помешивать щипцами угли в камине.

Барбара, покачиваясь, прошлась по комнате, давая мужчинам возможность полюбоваться ее фигурой.

— Стремление, о котором говорите вы, Лоорес, зависит исключительно от характера. А возможностей здесь сколько угодно... Одинокая женщина более привлекательна для мужчины, чем замужняя. Она живет своим умом, а не умом супруга. Как правило, ее индивидуальность проявляется ярче. Хотя бы потому, что она должна выжить в мире конкуренции и отбора. Лично мне нравится положение одинокой женщины, потому что она свободна. А замужняя? Вы-то лучше меня знаете, что такое замужняя женщина! То она кормит детей, то умывает их, то готовит, то стирает. И забывает о муже...

Дональд, прищурив глаза, настороженно смотрел на Барбару. Он никогда не слышал от нее таких слов и даже не предполагал, что она в мужском обществе может так смело и так до жестокости трезво судить о жизни. И к тому же это: «мне нравится положение одинокой женщины»...

Мейсл слушал очень внимательно, немного наклонив голову. Лоорес хихикал. Старый холостяк не мог не согласиться с тем, что говорила Барбара.

— Когда мужчина думает об одинокой женщине, он представляет ее одну в теплой комнате. Смуглые ноги в розовых шелковых капри-брючках. Возлежащую среди дюжины подушек. Лениво читающую нашумевший роман. И жаждущую встречи с любовником...

Барбара задумалась на мгновение.

— У одинокой женщины много средств привлечь мужчину. Ну вот такой пустяк, как умение слушать. А ведь оно может стать оружием одинокой женщины. Мужчинам порой так хочется высказать кому-нибудь все свои тревоги. Это великое умение — умение слушать!

— Вот-вот, Барбара, — подхватил Мейсл, — вы совершенно правы! Может быть, даже не вполне осознали глубину своей правоты, когда заметили об умении слушать. Но это относится не только к женщине...

Дональд с любопытством взглянул на говорившего это Мейсла. Ему показалось, что президент обращался уже не к Барбаре, а к нему. И слова Мейсла были прямым продолжением их разговора о процессе.