Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 79

— Молчу, молчу! Да, конечно, в «поезде» очень средненькие ребятки. Не считая русских, которые вообще невесть зачем попали сюда. Они даже формально не имеют права выступать в такой гонке. Каприз богатых организаторов. Пользуются тем, что Канада слишком далеко от велосипедной Европы. В Италии и Франции такие бы штучки не прошли! Русские мальчики вряд ли вывалятся из гонки, но и вряд ли когда-либо выйдут вперед!

— Да, в таком темпе они могут крутить педали не один год. И все без толку! Ты видел их на старте, Макака? Глаза на лбу. Ясно младенцу: кто бросается в первые же атаки, к концу гонки может замыкать список общих результатов.

— Смотри-ка, что это? — Жаки показал на правую обочину. Бросив на траву машину, спиной к шоссе стоял голландский гонщик. Кряжистый, с прекрасно развитыми бедрами. Белые нейлоновые носки, черные трусы, как, впрочем, и желто-зеленая майка, казалось, вот-вот лопнут от переполнявших их массивных мышц. Голландец отправлял маленькую нужду. Длинные красные подтяжки болтались сзади, Мимо него уже тек не «поезд», а длинный караван автомашин. Из одних свистели, из других улюлюкали... А он продолжал невозмутимо делать свое дело. Только изредка поворачивал лицо навстречу идущим лимузинам и приветливо махал свободной рукой.

— Силен парень! — восхищенно вскричал Оскар. — Нервы — что корабельные канаты! О стыдливости и говорить не приходится... Нет, ты посмотри на этого пижона! Словно не имеет никакого отношения к гонке! «Поезд» в любую минуту может бросить его так, что до самого финиша придется добираться в одиночку, а ему хоть бы что!

Голландец, сделавший свое дело, так же невозмутимо и спокойно оседлал велосипед и свежим броском, будто за спиной не лежало ста миль пути, понесся вдоль колонны. Ему вновь махали руками из автомашин. Выли клаксоны, приветствуя как старого знакомого. Даже в минуту высшего напряжения, когда нелегко идти в таком потоке, он не изменил своему характеру — отвечал на все приветствия коротким жестом ладони. Он вьюном проскальзывал по дороге среди огромных движущихся лакированных ящиков. И Оскар невольно залюбовался эффектом движения живого тела, побеждающего тупое механическое движение мощных машин.

— Из такого может выйти настоящий король дорог! — сказал Оскар с плохо скрываемым чувством зависти.

— Последние короли велосипеда исчезли с современных дорог, как только на них появились проклятые моторные таратайки! Теперь они короли! А мы, как нищие, ютимся там, где освободят кусочек шоссе.

По радио передали, что два гонщика ушли вперед больше чем на минуту.

— «Молочная-Первая»... «Молочная-Первая» — «Молочной-Третьей». Какие номера у лидеров? Прием.

— «Молочная-Третья»... «Молочная-Третья» — «Молочной-первой». Номера 21 и 28. Оба русских.

— Вот тебе и тихие парни! — присвистнул Жаки.

— Далеко двоих не пустят. Следовало прихватить чужого. Салажата! — Оскар посмотрел на автомобильные часы.

— Сколько осталось до финиша?

— Двадцать пять миль. Скоро первый знак будет.

Оскар еще раз взглянул на спидометр, прикидывая по скорости движения и оставшемуся пути, как сложится дальнейшая борьба.

— Если русские уйдут хотя бы на две минуты, это верные пять минут в командном зачете. Но до финиша еще крутить да крутить...

Снова щелкнуло радио.

— «Молочная-Первая»... «Молочная-Первая» — «Ко всем службам!» Гонщики опять все вместе.

— А ты говорил! — Оскар с превосходством взглянул на Жаки. — Школа — она, брат, всегда школа. Роже не просто ас! У него голова мудрого старца на молодых плечах.

— Положим, не на таких уж молодых...

— Не крючкотворствуй, Макака!

Они снова умолкли. Мимо промчалась машина прессы. Репортеры явно стремились уйти пораньше на финиш и встретить гонщиков уже там, говоря языком корриды, в минуту правды...

— Между прочим, веселенькая получается у Крокодила ситуация, — сказал Жаки. — Две бабы сразу: сумасшедшая жена и любовница!

— Мадлен — обычная женщина.

— А что такое обычная женщина? Которая сидит на телефоне дольше, чем на диете?

— Перестань! Я и сам не понимаю, зачем ему под старость жену тащить на гонку вздумалось! Никогда сентиментальности за ним не замечалось.

Наверно, это было случайным совпадением, но именно в ту минуту Крокодил тоже думал о Мадлен. Прочно устроившись во втором десятке, почти машинально крутил педали, отложив обострение, борьбы на последние метры. Он был уверен, что выиграет спринт непременно. Давно и внимательно приглядываясь к головке «поезда», Роже прикинул — массового финишного спринта не миновать.

«Вот там, на последней прямой, и разберемся».

Финишные метры Роже всегда представлял четко, они как бы отпечатывались у него на особом планшете, И в этом сказывался большой опыт.

Роже поймал себя на том, что быстро, слишком быстро привык мыслить в милях, даже не привык, а так, подобно запрограммированной машине, переключился на новую измерительную систему. Молодые ребята еще путаются, а он, много раз выступавший и в Англии, и здесь, на Американском континенте, оперировал обеими мерами совершенно свободно. Вот уже поистине — наш дом там, где мы чувствуем себя самими собой.

«Человек — существо неприхотливое! Еще и не к такому приспосабливается! Только к приезду жены мне вряд ли удастся привыкнуть! И что с ней во время гонки делать? Одни переживания... Надо попросить Жаки взять шефство над Мадлен. Пусть хотя бы в нашей «техничке» едет! Э, да баловство это все! Ну о чем с ней здесь говорить? Домой ненадолго вырвешься и то на первый вечер разговоров не хватает! Вот жена Олдина все за него делает — ему остается только педали крутить! И пресса и деньги — все на ее плечах. Как бы мне иногда хотелось сказать: «Всеми своими победами я обязан жене!..» Вранье и есть вранье... Когда я посвятил Мадлен победу на этапе в своем первом «Тур де Франс», она даже не поняла, что это такое...

Да, в тот год мне здорово повезло... И не повезло Джиронди и Форментору. Я ушел от них на шесть минут. И этот гандикап никто не смог отыграть. Оскар говорит, у меня отличное сердце и врожденное умение одинаково легко переносить нагрузку и в горах, и на равнине. Врачи же находят, что мое сердце бьется слишком редко. Зато отмечают его поразительную способность возвращаться в нормальное состояние после любой нагрузки. Это качество в нашей лошадиной работе что-нибудь да стоит!

А Мадлен? Как-то я пришел к ней и сказал, что бросаю велосипед. В тот день у меня было четыре прокола и я пришел последним. Мадлен не отговаривала, согласилась легко и радостно. Именно это и привело меня в бешенство! Возможно, тогда и пробежала между нами кошка. Конечно, я лгал себе, что брошу велосипед и не выйду на старт. Лгал себе, лгал и ей. Но ошибка Мадлен, что она не смогла распознать эту ложь и приняла за истину, обманув и себя и меня. Я рассчитывал, что она по крайней мере сделает вид, будто ей дороги мои усилия подняться над этой горластой велосипедной толпой!

Мы слишком рано, думается, поженились. Смешно! Ей всего семнадцать лет! А мне не исполнилось и двадцати одного. Свадьба, правда, была веселой, хотя и без особой помпы, как у людей, не имеющих лишних денег. Если бы не сотни болельщиков местного велоклуба, ждавшие у входа в церковь, то и вспомнить нечего. А святой отец, фанатик велосипедного спорта, сказал, благословляя: «Ну, дети мои, вы начинаете гонку на тандеме. И поверьте, это не так просто, как кажется со стороны».

Старик как в воду глядел! Тандема не получилось... Каждый из нас едет по жизни на своем собственном велосипеде. Как ни горько признать, не помогли даже общие колеса, по обычаю скрещенные над нашими головами во время свадьбы.

У нас еще долго не водилось свободных денег. Мадлен вертелась, но терпела. А я терзался, ударялся в панику, уверяя себя, что абсолютно бездарен и никогда не смогу ничего добиться.

Мадлен ни разу не попыталась убедить, что это не так, что я смогу выкарабкаться, нужно только время... Как славно после провала услышать слова утешения!.. Чтобы они заставили вновь сесть в седло. А слова жены стоят и того дороже — они способны убедить друзей и врагов в твоей силе! Кто знает, не на общности ли интересов в борьбе и сложилась бы нормальная семейная жизнь!.. И я мог стать каким-то другим, домашним, семейным человеком, а не мотыльком. Как только заканчивалась гонка, я бы бежал домой. Получалось же все наоборот. Едва я финишировал в одной гонке, летел на другую, лишь бы не возвращаться домой, не видеть Мадлен... Кто виноват в этом? Наверно, и я...»