Выбери любимый жанр

Евпраксия - Антонов Александр Ильич - Страница 12


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

12

— Прощайте, любезные кияне, — шептала Евпраксия, кланяясь горожанам.

И в палаты она вернулась печальной. Анна заметила уныние дочери и сама в страдание окунулась. Да, мужеством одарённая, поняла неизбежность судьбы и поднялась вместе с Евпраксией в её светлицу, чтобы вдохнуть в поникшую духом силы противостояния ударам рока. Очень хотелось Анне, чтобы дочь уехала на чужбину такой же жизнелюбивой, неугасающей и способной покорять своим весёлым нравом и друзей и недругов. И Анна знала, как добиться того, чтобы дочь на многие годы вперёд не впадала в уныние, чтобы силы её в борьбе с невзгодами не убывали, а прирастали. Анна решила поделиться с дочерью гем, что обрела в половецкой неволе, что получила в дар от чудодеи иранки Осаны.

Теперь Евпраксия была в том возрасте и на той грани жизни, когда всё, чему будут учить её, она воспримет серьёзно и как крайне нужное. И вспомнила Анна себя далёкой поры. Как взяли её в полон да увезли в половецкое Причерноморье, ей было всего около десяти годиков. Князь Болуш, перебирая полонянок, заметил в девочке то, чего не было в других полонянках, оставил при своём дворе, дабы подрастала. Да поставил над нею старую иранку Осану, наказал ей вырастить его сыну Секалу хорошую жену. Иранка же, будучи сама полонянкой и питая к хану скрытную ненависть, вложила своё в отроковицу, как в чистый и надёжный сосуд. С первых дней полона Анны Осана учила её тому, что несла в себе, что было достоянием многих поколений женщин рода Кошу, к коему принадлежала Осана. Женщины рода Кошу были способны двумя перстами повергать к своим нотам сильных мужчин и теми же перстами поднимать в них дух в час смертельной опасности.

Анна оказалась понятливой, терпеливой и упорной ученицей. Уже к четырнадцати годам она переняла от иранки такие чудесные тайны, какие не раз спасали её от многих бед, а однажды спасли и саму жизнь. В те же четырнадцать лет Анна превратилась в созревшую девушку, и половчанки даже старше её не могли с нею соперничать в девичьих прелестях. Всё в ней высвечивалось так, что ни один половецкий воин не мот отвести от неё глаз. Они превращались в охотников, словно видели перед собой степную лань, их чёрные узкие глаза пламенели от страсти. Они подкрадывались к Анне, чтобы схватить её, вскинуть в седло и умчаться с нею в степь. Они забывали о том, что им грозит смерть от жестокосердого князя Болуша или от его старшего сына князя Секала. Но наказание ждало их и от самой Анны. Едва съедаемый страстью степняк касался добычи, как Анна неуловимым движением посылала свои персты в то место, где таилось гнездо птицы жизни насильника, он падал, словно пронзённый мечом. Потом воин приходил в себя и, если его не успели схватить ханские стражи, уползал подальше от шатров Болуша и Секала.

Так полонянка Анна и подрастала до семнадцати лет, пока беда не подкралась к ней ночью. К тому времени возмужал один из старших сыновей Секала, княжич Акал. Анна помнила: когда Акалу было тринадцать лет, а ей двенадцать, он уже покушался на неё. Тогда Анну спасла от поругания Осана. И ещё не один год оберегала её, грозя Акалу тем, что расскажет о его проделках отцу. Акал боялся отца, зная, какое жестокое наказание его ждёт, и не посягал на честь Анны. И вот уже Акал побывал в сечах, поднялся вровень с отцом и свирепость его переросла отцовскую. И однажды, когда Секал уехал из стойбища на совет князей, Акал проник шатёр, где обитали Анна, Осана и другие прислужницы отца, накинул на Анну кошму, завернул в неё и унёс из шатра. Близ него стояла кибитка. Акал бросил в неё Анну, сам вскочил и погнал коней в степь.

Придя в себя, Анна догадалась, в чьи руки попала. И ей ничего другого не оставалось, как только защищаться. Выросшая в орде, где жизнь текла по звериным законам, Анна и сама отважилась ступить на ту тропу. И когда кони остановились на берегу малой речки, когда Акал вытащил Анну из кибитки и бросил под навес шалаша, она была готова к защите. Её стрела легла на натянутую тетиву лука. И в то мгновение, когда Акал развернул кошму и освободил Анну, готов был навалиться на неё, рука Анны мелькнула стрелой и два перста Анны вонзились в единственное незащищённое место на шее Акала. Княжич упал на неё, но был уже не страшен. Выбравшись из шалаша, Анна сказала воину:

   — Князь зовёт тебя. Иди к нему;

Воин соскочил с передка кибитки, побежал в шалаш. Лишь только он скрылся в нём, Анна поднялась на кибитку, схватила вожжи и помчалась в становище, где шёл совет князей. То было последнее покушение на девственность Анны, потому как князь Секал взял её под свою защиту.

А вскоре пришло освобождение. Анна на всю жизнь запомнила первые слова на родном языке, сказанные князем Всеволодом: «Я оставлю её себе». Вначале она испугалась этих слов, ожидая насилия. Но князь ни в первый день, ни позже пи разу не надругался над нею.

Минуло пятнадцать лет. И вот перед ней стоит её дочь, которую совсем скоро увезут из родного крова. И что ждёт её на чужбине, ведомо лишь одному Богу. Как же не отдать дочери те сокровища, кои когда-то подарила ей бескорыстная Осана. Анна велела сенной девице Милице никого не впускать в светлицу и сказала Евпраксии:

   — Вижу, ты упала в уныние. Да то напрасная маета. — Анна прижала дочь к груди, погладила по голове. — Нам с тобой, родимая, дыхнуть некогда будет, пока мы вместе.

   — Что же нам делать, матушка? Разве что помолиться в утешение?

   — И помолимся, но позже. Теперь забудь обо всём и послушай то, что расскажу, как жила в неволе, когда мне было столько же лет, сколько ныне тебе.

   — Я послушаю, матушка, прилежно.

   — Вот и славно. — И Анна повела рассказ о том, что перебрала в памяти, словно зерна перед посевом, с того часу, как узнала, какая судьба уготована дочери.

Мать и дочь просидели рядом долго. Откровенный рассказ Анны вначале смутил Евпраксию, но потом она обрела себя, глаза засветились обычным огнём, улыбка на нежном лице то и дело появлялась, потому как матушка рассказывала о своих бедах-невзгодах, весело посмеиваясь над прелюбодеями. Когда же Анна перебрала минулое, Евпраксия долго сидела молчаливая и собранная, как никогда ранее. Наконец спросила:

   — А что, тётушка Осана ещё жива?

   — Ой нет, давно Господь прибрал.

   — Ты молила за неё Бога?

   — Многажды. И до сей поры молю. Теперь опрошу тебя: хотела бы владеть тем, чем наградила меня мудрая Осана?

   — Я знаю, матушка, почему ты повела речь о том, что таила столько лет. Но ведь я уеду не в неволю, а с будущим семеюшкой в его дом.

   — Всё так, родимая. Но ты не сегодня и не завтра станешь семеюшкой. Два-три года тебе подрастать. Что тебя ждёт в эти годы? Если бы ведать. И не лелей надежды, что будешь жить среди ласковых овечек. В любом народе есть свои половцы и печенеги. Как же от них оборонятся тебе, слабой и неумелой?

   — То верно, матушка. Но я ведь не воин.

   — Я сделаю тебя воином. Сделаю! — убеждённо сказала Анна. — И с сего дня буду без устали учить всему, что ведомо мне.

Однако княгине пришлось отложить задуманное. Пришёл дворецкий и сказал, что в трапезной накрыты столы и все собрались, дабы воздать честь помолвке Евпраксии и Генриха.

   — Эка досада, — отозвалась княгиня и подумала, что им лучше всего уехать на кое время из Киева в Берестово, где никто не помешает учению.

С тем и отправилась Анна с дочерью на трапезу. Застолье было шумное, словно гости принесли запал с вече и теперь выплёскивали его в разговорах, в поздравлениях и пожеланиях. Да и то сказать, давало себя знать хмельное, которого на столах было в избытке. Сам великий князь хмельного только пригубил, а теперь сидел рядом с камергером Вольфом и вёл с ним беседу, расспрашивая, чем и как живёт Германия.

В этом шумном застолье только два человека не принимали участия? разговорах. Они сидели за столом напротив и молча рассматривали друг друга. Евпраксия иногда улыбалась и вызывала ответную улыбку. Она поняла, что у Генриха кроткий нрав и доброе сердце, что он должен любить природу и животных. Евпраксия не ошиблась. Генрих и впрямь любил то, что в жизни окружало селянина. В часы застолья Евпраксия и Генрих не обмолвились ни словом, они не знали иной речи, кроме своей. Однако и молчаливое общение не прошло даром: им было приятно видеть друг друга.

12
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело