Даурия - Седых Константин Федорович - Страница 105

• Предыдущая
• 105/203
• Следующая

— Терпеть я не могу этих ночных атак. Плануют командиры одно, а на деле всегда другое получается. Ночью надо не полками, а в одиночку или самое большее взводом действовать и не вышагивать индюками, а животом землю тереть. Тогда толк будет. А мы, грешные, пойдем всей оравой так, что даже мертвых разбудим.

— Да, чтобы ночью хорошо воевать, этому надо учиться, — поддакнул ему Гавриил Мурзин. — Сюда бы теперь не нас, а кубанских пластунов. Они бы семеновцев тепленькими прихватили.

— Пошто же вы тогда за атаку голосовали, раз считаете, что ни черта у нас не выйдет? — спросил их покончивший с переобуванием Семен.

— Оттого, что рискнуть тут стоит, — ответил Лукашка, — оно ведь всякое бывает. Глядишь, кривая и вывезет. А ежели займем мы сопку, придется Гришке Семенову брать штаны в пригоршонки и улепетывать до самого Хайлара. Ну, а мы погуляем в маньчжурских харчевнях дня три-четыре и домой с песнями поедем.

Роман слушал их, но не понимал и не старался понять, о чем они говорили. Смешанное чувство тревоги и нетерпения не покидало его. Томясь и волнуясь, он отчетливо понимал, что эта ночь или поднимет его в собственных глазах, в глазах Семена, Лукашки и Тимофея, или он совсем не вернется с сопки. Другого исхода для себя он не видел.

В атаку поднялись в предрассветном тумане. Где-то далеко слева крикнул перепел-раностав. Тотчас же ему откликнулся ближе другой и еще ближе — третий. По этому сигналу и двинулись на сопку с трех сторон все шесть сотен аргунцев и восемь сотен петелинцев.

Увидев, как поднялся из полыни и взмахнул рукой Тимофей Косых, Роман вскочил на ноги, пошел вперед. Ему хотелось взглянуть — дружно ли двинулась сотня, но он поборол это желание и догнал Тимофея, ни разу не оглянувшись назад. Все, что тревожило и волновало его недавно, забылось. Все мысли теперь были сосредоточены на одном — на желании приблизиться к окопам противника прежде, чем их заметят оттуда.

Чем выше поднимались на сопку, тем реже становился сырой моросящий туман. Справа и слева от себя слышал Роман шорох множества шагов, видел на два шага впереди фигуру Тимофея. До гребня сопки было не больше сотни шагов, когда позади вспыхнула беспорядочная стрельба.

— Ура! — закричал Тимофей и с поднятой над головой гранатой побежал вперед.

— Ура-а! — каким-то чужим голосом подхватил Роман и почувствовал, что ему стало жарко.

В ту же минуту над сопкой взлетели сразу десятки ракет, откуда-то сбоку наискось полоснул прожекторный луч и бешеной скороговоркой залились пулеметы. С гулом и дребезгом пошло перекатываться от вершины к вершине сатанинское эхо. Все это походило на ночную грозу в горах, где раскатам грома вторят, содрогаясь, теснины и скалы.

На всю жизнь запомнилось Роману, как в ослепительном свете стал виден изломистый гребень сопки, как заблестела у него под ногами мокрая от росы, низкая и реденькая трава. Под истошные крики: «Обошли! Отрезали!» — красногвардейцы побежали назад. Метнув к окопам гранату, побежал прочь с искаженным лицом и Тимофей. С жгучей обидой, с сознанием непоправимой беды Роман присоединился к нему и через какую-то минуту потерял его из виду. Над головой несся злой и мстительный ливень пулеметных очередей. «Дзиу, дзиу… Тюу, тюу», — выпевали пули на разные голоса, подхлестывая Романа. Он дважды падал, катился кубарем с крутизны, подымался и снова бежал.

Уже на равнине догнал Данилку Мирсанова. Заслышав, что кто-то настигает его, Данилка обернулся и с дико вытаращенными глазами, с трясущейся челюстью вскинул навстречу ему винтовку, но выстрелить не успел. Роман сбил его с ног, перелетел через него и растянулся в мокрой траве.

Вскочив на ноги и хватая воздух широко раскрытыми ртами, они уставились друг на друга, обрадованно вскрикнули и побежали дальше. Только окончательно выбившись из сил, пошли шагом, и тогда лишь Роман заметил, что совсем рассвело. Небо над степью нежно розовело, туман рассеялся, стрельба затихла. Взглянув на Данилку, он расхохотался: по выпачканному землей лицу его стекали струйки пота, и лицо походило от этого на полосатый арбуз, а на чубатой голове торчал вместо фуражки кустик цепкого перекати-поля.

— Ну и вывеска у тебя, паря. Пугалом бы тебя на огород.

— А у тебя, думаешь, лучше? Тоже на всех чертей похож, — беззлобно огрызнулся Данилка.

За одним из увалов наткнулись они на коноводов первой сотни. Коноводы насилу управлялись с напуганными стрельбой конями. Низкорослый, веснушчатый парень с мокрым от пота лицом, с намотанными на руки поводьями, натужно упираясь кривыми ногами в рыжих ичигах, едва удерживал пятерку беснующихся коней. При виде Романа и Данилки взмолился парень плачущим голосом:

— Помогите, братцы. Эти дьяволы скоро у меня руки с корнем вырвут.

Роман и Данилка охотно пришли к нему на помощь, и у них в руках оказалось по паре коней. Они подмигнули друг другу и тотчас же на лучших из них уселись верхами. Недовольный таким оборотом дела, парень забеспокоился:

— Только вы, ребята, на конях-то уехать не вздумайте, за такие штучки я могу вас из винта резануть.

— А умеешь ли ты стрелять-то, горе луковое? — весело спросил Данилка. — По твоим ухваткам, тебе за два шага в копну не попасть.

— А вот попробуй, тогда узнаешь, — пригрозил парень и на всякий случай снял из-за плеча винтовку.

— Не горячись напрасно. Никуда мы не уедем, — успокоил парня Роман. Он угостил его папироской и выехал на увал.

Везде, куда только хватал глаз, увидел он с увала бредущих в одиночку и группами бойцов. Все они искали своих коноводов, не оказавшихся там, где им следовало быть. Роман принялся махать фуражкой, все, кто заметил его, двинулись к увалу. Скоро в зеленой лощине за увалом собралось человек полтораста аргунцев и петелинцев. Многие из них оказались без фуражек, несколько человек без винтовок и даже без патронташей. Все были злобно-угрюмы и обескуражены случившимся, все хотели пить. Но поблизости не было ни источника, ни озерка. В полном изнеможении люди садились и ложились на влажный острец.

Один бородач из петелинцев, не увидев своих коноводов, принялся ругать Романа:

— Ты зачем, барахло этакое, махал нам? Кто тебя просил об этом? Мы бы теперь уже где драпали, кабы не завернули по твоей милости сюда. Всыпать тебе нагаек в то место, откуда ноги растут, так будешь знать, как не в свое дело соваться.

— Эх ты, драповый, — сказал на это бородачу загорелый с лучиками мелких морщинок у карих насмешливых глаз казак в малиновой кожанке. — Парень правильно поступил. Своего-то коня ты еще найдешь либо нет, а тут на плохой конец можешь к парню же и подсесть, если дальше драпать будешь. Ты, кажется, только и умеешь, что драпать.

Минут через двадцать откуда-то из тыла прибежали казаки первой сотни и стали разбирать своих коней. Багроволицый, с дикой дымкой в глазах верзила подбежал к Данилке, набросился на него с руганью:

— Ты что, раззява, на чужого коня взобрался? Слезай, пока я не стукнул тебя по скворешнице.

Злобно настроенные люди словно обрадовались и стали подзуживать верзилу:

— Дай ему шейной смазки.

— Сразу видно, что молодчик-то из мазуриков. Умеет свои рукавицы в чужом кармане искать.

Обескураженный Данилка спрыгнул с коня, отдал его хозяину и побрел от толпы, как оплеванный. Роман, не дожидаясь, когда ссадят и его, спешился сам.

В это время над залитой утренним солнцем степью стали вспыхивать и медленно таять белые облачка шрапнелей. С Тавын-Тологоя били по не успевшим скрыться бойцам. Хотя до увала шрапнель и не доносило, казаки первой сотни галопом унеслись в тыл, пообещав оставшимся найти и послать к ним коноводов.

— Давайте, братцы, тоже смываться, — сказал тогда бородач, — никаких коноводов мы здесь не дождемся.

— Что верно, то верно, — согласился с ним казак в малиновой кожанке. — Вся надежда у нас теперь на собственные ноги. А ну, подымайся! — прикрикнул он на тех, у кого не было ни силы, ни желания вставать и тащиться по зною дальше. Подчиняясь его окрику, большинство поднялось. Но несколько бойцов, сморенных дремотой, даже не пошевелились.

• Предыдущая
• 105/203
• Следующая