Даурия - Седых Константин Федорович - Страница 57
- Предыдущая
- 57/203
- Следующая
Увидев пришедшего из избы Романа принаряженным, Северьян ехидно прищурился, спросил:
— Ты чего это? Ведь я тебя, кажись, не на свадьбу отправляю.
Роман покраснел и, ничего не отвечая, поспешил уйти.
У ворот козулинского дома на лавочке под голым еще тополем сидела сестренка Дашутки, Верка. Покосившись на лавочку, на окна дома, Роман спросил ее напряженным голосом:
— Отец дома?
Верка, не отвечая, отрицательно помотала головой.
— А мать?
— В огороде. А тебе на что ее?
— Ключ от мельницы взять надо.
— Он в сенях висит. Пойдем, я тебе его отдам…
Взяв от Верки ключ и выйдя за ограду, Роман горько рассмеялся. Ни к чему, выходит, был весь его бравый вид. Все получилось слишком просто и буднично. Шел, как на исповедь, а дальше сеней и побывать не пришлось. И с упавшим настроением пошел Роман по еще непросохшей улице на мельницу, продолжая посмеиваться над самим собой.
А в это время из проулка к отцовскому дому подошла Дашутка. Она видела, что из ограды дома вышел какой-то человек. Поэтому, встретив Верку, она первым делом спросила, кто это был у них. Узнав, что Роман, она на мгновение вспыхнула, прикусила губу, потом осведомилась, зачем он приходил.
Козулинская мельница — на излучине Драгоценки, под сопкой-коврижкой. Неторная извилистая дорога ведет к ней, минуя камышастое болото, через широкую луговину, заросшую острецом и черноголовом.
Когда Роман пришел на мельницу, отец уже был там. У самой мельничной двери стояла распряженная телега. Конь был привязан к таловому кусту. Прибывшая после дождя вода с завидной легкостью вращала громадину мельничного колеса. Под пенной мощью низвергающейся с высокого русла воды гудели и гнулись колесные спицы, сотрясались мшистые стены мельницы, сизый прогорклый бус сеялся с них. Северьян суетился возле мельничного колеса, смазывая дегтем железное гнездо, в котором, мягко шлепая, ходила блестевшая на солнце колесная ось.
Роман отомкнул дверь. Оглядевшись, увидел мешки на темных поместьях, ларь для муки, каменный очаг у порога и кучу сухой соломы возле него. Внизу мерно и мягко постукивало зубчатое колесо передачи, волчком крутилась просмоленная, матово блестевшая шестерня.
— Скоро, скоро, — похвалил Романа подошедший отец и велел носить мешки.
Засыпав в ковш первый мешок, отец принялся регулировать сыпь, чтобы мука получалась как следует. Добиться этого ему удалось не сразу. Сначала мука выходила слишком крупной. Отец пробовал ее на язык и все убавлял сыпь. Наконец он довольно щелкнул пальцами и весело сказал:
— Ну, вот теперь в аккурат.
Роман взял щепотку муки, стал растирать ее меж пальцев. Отец спросил:
— Как, ничего?
— Подходяще.
Отец прислушивался к показавшемуся ему неровным стуку зубчатого колеса передачи и, не уловив перебоев, успокоился.
— Придется, паря, тебе за мельника оставаться, — повернулся он к Роману. — Я сейчас домой пойду. Надо будет новое ярмо быкам сделать. Так что давай управляйся тут без меня. Ночевать-то один не побоишься?
— Вот еще новости… — рассмеялся Роман.
— Ну, тогда смотри. А я пошел.
Проводив отца, Роман отвязал коня, спутал его ременным путом и пустил на ветошь. Над мельницей заливались в лазурном небе жаворонки. Потягиваясь и жмурясь на солнце, Роман послушал жаворонков, поглядел на струящийся воздух и беспричинно улыбнулся. Потом отправился в кусты наломать хворосту. В кустах у речки было еще сыро и прохладно, кое-где под крутым берегом лежал голубовато-зеленый лед с вмерзшими в него камешками, ветками и таловой листвой. Один круглый янтарный камешек в ледяной глыбе показался Роману необыкновенно красивым. Он взял похожий на топор камень и стал разбивать глыбу. Скоро очаровавший его камешек был у него в руках. Но, вынутый из льдины, он оказался самым обыкновенным, ничего красивого в нем не было. Роман покатал его на ладони и без сожаления бросил в воду.
Набрав охапку хвороста, вернулся он на мельницу. Варить чай было еще рано, есть не хотелось, и он присел в углу на застланное соломой дощатое ложе, на котором спали помольщики. Монотонный стук жерновов и плеск воды на колесе убаюкали его. Незаметно для самого себя он задремал.
Проснулся он оттого, что в мельнице вдруг стало светло. Роман открыл глаза и обмер: у порога раскрытой настежь двери стояла Дашутка с корзиной в руках.
— Ой, да тут вон кто! — всплеснула руками и притворно удивилась Дашутка. — А ведь я думала, отец тут мелет. Я ерник ходила ломать, да и завернула сюда отца попроведать.
Роман молчал, исподлобья оглядывал ее.
— Что такой букой смотришь? — спросила Дашутка, переступив порог.
— На чужих жен не заглядываюсь. — Роман сердито отвернулся к стене. Давно он мечтал о такой встрече. А теперь, когда встретились, ему захотелось и виду не подать, что он обрадован и взволнован до глубины души.
— А ты погляди, — невесело улыбнулась Дашутка. В голосе ее что-то дрогнуло. Роман снова повернулся, взглянул и увидел, что на ее ресницах повисли две крупные слезы. Ему стало жалко Дашутку. Но спросил он ее все с тем же угрюмым видом:
— Что, с мужем поругалась?
Дашутка тряхнула головой, выпрямилась.
— Хоть бы и так. А тебе-то какое дело?
— Вон какого богатого мужа выхватила, да печалишься. По-моему, не с чего.
— Смеешься?.. Эх, ты! — круто повернулась Дашутка и пошла к двери.
— Я не смеюсь! — вырвалось тогда у Романа, испугавшегося, что Дашутка и в самом деле уйдет. Дашутка сразу остановилась и совсем по-другому спросила:
— Сердишься, что ли, на меня?
— А чего мне сердиться? Ты ведь мне не подданная.
— Нет, ты все-таки скажи: сердишься?
— Да что ты привязалась, — снова начал грубить Роман.
Дашутка заметно повеселела. Она поставила корзину на пол и спросила:
— Можно здесь посидеть? Приморилась я.
— Сиди.
Дашутка оглядела внутренность мельницы, поправила платок на голове, потом сказала насупившемуся Роману:
— Хоть бы чаем меня угостил. Я с самого утра ничего не ела, отощала.
Роман соскочил с ложа и принялся разводить огонь. Дашутка смотрела на него и чувствовала себя неловко. Огонь у Романа никак не разжигался. Тогда Дашутка присела на корточки рядом с ним и задорно бросила:
— Экий ты неуклюжий. Дай-ка мне спички.
Роман подал ей коробок. На одно мгновение их руки коснулись. Роман вздрогнул.
— Пойду за водой, — поспешил он подняться.
Необыкновенно ярким показался ему день, когда он вышел из мельницы. Лицо его горело, сердце билось сильно и часто. Он подошел к замшелому руслу и, прежде чем наполнить котелок, подставил голову под холодную струю воды, бившую сквозь щель в желобе. Вода освежила и немного успокоила его.
Счастливыми глазами поглядел он на небо, на бегущие по нему легкие золотистые облака, улыбнулся жаворонку, трепетавшему в синеве, и поспешил в мельницу.
Там уже весело трещал и дымился в каменном очаге огонь. Дашутку он сперва не увидел и испугался, что она ушла. Но она и не думала уходить. Она сидела за дверью на ложе и держала перед собой левую руку, указательный палец которой был в крови. Роман участливо спросил:
— Что с тобой?
— Наколола о хворостину, — пожаловалась она, — у тебя нет ли чистенькой тряпки?
Не говоря ни слова, достал он из кармана носовой платок с голубенькой каемкой, разорвал его пополам и стал перевязывать ей палец. Для этого ему пришлось опуститься перед ней на колени и невольно коснуться локтями ее колен. У него задрожали руки, пересохло во рту. Дашутка наблюдала за ним и загадочно улыбалась.
С грехом пополам перевязав ей палец, Роман хотел подняться. Но она взяла его за руку и негромко, с придыханием сказала:
— Ой, какая у тебя рука-то горячая…
— Зато сердце холодное, — пошутил он.
Дашутка положила его руку к себе на колени и стала гладить ее, все ниже и ниже склоняясь к нему. Он слышал ее прерывистое дыхание. И, чуть повернув голову, увидел в глубокий вырез на ее ситцевой кофточке упругие смуглые груди и светлую ложбинку между ними. Он поспешил отвернуться и убрать руку с коленей. Но Дашутка снова схватила ее и мягко, но настойчиво потянула к себе. Тогда он мотнул головой, выпрямился, и забыв обо всем, стремительно обнял ее. Дашуткино дыхание опалило ему лицо. И с радостью припал он к ее губам. А Дашутка обхватила его руками за шею, льнула к нему и шептала:
- Предыдущая
- 57/203
- Следующая
