Даурия - Седых Константин Федорович - Страница 86

• Предыдущая
• 86/203
• Следующая

— Кого из вас, господа, не затруднит прочесть одно из воззваний? — спросил Истомин.

— По этой части все данные у Ионы Корнилыча, — кивнул на Воздвиженского Гусаров.

— Да, да, это уж надо Ионе Корнилычу, — подтвердил Сергей Ильич.

Дьякон откашлялся в красный шелковый платок, закрутил свои огненные усы и загудел, как в трубу:

— «Братья казаки и крестьяне Забайкалья!

Россия — наша многострадальная великая родина — переживает суровую годину.

Свергнув Временное правительство, высшую власть в стране захватила в свои руки кучка людей, называющих себя большевиками. Они устанавливают свои порядки. Церкви разграблены, монастыри разрушены. Колокольный звон не радует сердца верующих — он запрещен…»

— Ну, тут, знаете ли, атаман перестарался, сгустил, так сказать, краски, — перебил дьякона Гусаров. — У нас в станице целый день трезвонят, да и у вас тоже. А ведь никто ни слова…

— У него, по-видимому, разговор насчет городов. Там действительно приструнили, — вмешался Истомин. — Да это, в конце концов, и не важно. Это чтобы строка позабористей получилась.

— Продолжайте, Иона Корнилыч.

Дьякон снова кашлянул и принялся читать дальше. Когда он кончил, Сергей Ильич, весело оглядев своих гостей, сказал:

— Крепко написано. Стало быть, атаман чувствует себя сильным.

— Только больно истерично, — съязвил Гусаров, — а так ничего, в самую точку бьет.

— Наконец нашелся добрый человек. Он проучит всю сволочь. Интересно, кто он такой и откуда? — спросил Каргин.

— Он, Елисей Петрович, забайкальский казак. Родился и вырос в одной из ононских станиц, а именно: в Дурулгуевской. Он очень простой человек и в то же время решительный. Одним словом, человек дела. В семнадцатом году в Петрограде он одним из первых отдал себя в распоряжение Временного правительства. Он собирался тогда обезглавить большевистскую партию, найти и убить самого главного большевика — Ленина. Именно это и привело его в Петроград. Из всех попыток атамана ничего не вышло. Тогда ему, видите ли, было поручено Временным правительством сформировать для борьбы с революционными рабочими Петрограда бурят-монгольский конный полк. Работа по формированию протекала успешно. Атаман уже готовился грузить полк в эшелоны, как большевики взяли власть в свои руки. Тогда он решил использовать полк для борьбы с ними в Забайкалье.

— А много у него войска?

— Нет. Русских — триста-четыреста человек. Есть румыны и японцы. Но больше всех чахаров и хунхузов.

— Да это прямо-таки Ноев ковчег какой-то, — снова не удержался успевший подвыпить Гусаров.

— А что за народ чахары? — обратился к Истомину Каргин.

— Это одно из монгольских племен, живущее во Внутренней Монголии.

— А что им у нас надо? — снова, ни к кому не обращаясь, произнес с улыбкой Гусаров.

Сергей Ильич напал на Гусарова:

— Вы, Федор Алексеевич, все посмеиваетесь, все посмеиваетесь. А тут не посмеиваться надо, не за слова цепляться. Тут надо о деле думать. Сам я так полагаю, что атаману нужна подмога, а то будь он хоть семи пядей во лбу, но раз поддержки ему от народа не будет, то ничего не сделает. Все дело в народе.

— Это-то ясно… Да ведь народ больно равнодушен к Семенову.

— Как сказать. Копните поглубже, так другое запоете, — раздраженно стоял на своем Сергей Ильич.

— Буду только рад, — примирительно ответил Гусаров. — Давайте лучше выпьем за здоровье атамана.

Когда выпили, заговорил Воздвиженский:

— Хорошо написано в воззвании о хулиганстве. Хулиганов действительно развелось много. И виновата в этом власть. У нас вчера был очень дикий случай в Орловской. Фронтовики подгуляли и заспорили, у кого хватит духу сбросить колокол с колокольни.

— Да что вы говорите!

— А вот Федор Алексеевич подтвердит, — кивнул дьякон на Гусарова.

— Да, да, был такой случай, — пережевывая кусок ветчины, буркнул тот.

— Ну, один, конечно, и вызвался. Некий Самойлов.

— Это какого же Самойлова?

— Гавриила, младший сын.

— Это известный хулиган. Он перед войной у меня в работниках жил. Знаю его, сукиного сына, — махнул рукой Сергей Ильич.

— Так вот, этот самый Самойлов взобрался на колокольню. Встал в пролете и крикнул детворе: «Зовите народ, ребятишки, сейчас представление устрою!»

— Смотри ты, какой мерзавец!

— Да, именно мерзавец… Когда сбежался народ, он взял да и перерезал веревки, которыми был привязан средний колокол. Колокол, конечно, вдребезги. Старики тут же решили расправиться с этой сволочью. Спустили его с колокольни по лестнице. Крепко изувечили. Да и совсем бы порешили, если бы не вмешалась милиция. Теперь, почитай, вся станица на фронтовиков зубы точит.

— Колокол — это случайность, — заговорил Истомин. — Этим органической ненависти в народе к новым порядкам не вызовешь. Но вы здесь можете неплохо сыграть и на этом. У вас, по-моему, господа, обстановка исключительно благоприятная. Во-первых, убийство, совершенное вашим фронтовиком на масленице, во-вторых — колокол, а в-третьих — попытки мужиков лишить казаков вечно принадлежавшей им земли. Все это на чаше весов потянет в нашу пользу. Этого не упускайте из виду.

— Это верно, — согласился Каргин. — А когда Семенов перейдет от слов к делу?

— Вы говорите о выступлении, Елисей Петрович?

Каргин кивнул.

— Этого нужно ждать со дня на день. Но ведь это будет уже третье выступление. Атаман еще в марте пробовал наступать. Однако слабая материальная база и малочисленность отряда обрекли наступление на неудачу. Красная гвардия и вернувшийся с фронта поголовно большевистский Первый Аргунский полк загнали атамана в Маньчжурию.

— А теперь не может случиться то же самое?

— Нет. Теперь дела не те. Атаман имеет весьма ощутительную помощь от наших союзников. С организационной неурядицей покончено. Большая работа проведена среди ононского и караульского казачества. Обеспечены восстания в тылу. Словом, до прихода атамана остались считанные дни.

— Это приятная весточка. Стало быть, надо готовиться. Как ты, Елисей, думаешь? — спросил Сергей Ильич.

— Тут и думать нечего. Надо сколачивать надежных казаков.

— Вот это похвально. Так и нужно действовать, — польстил Каргину Истомин.

— Ну, и мы у себя не отстанем в Орловской, — прогудел дьякон. — Взрыхлим, так сказать, почву…

К вечеру Истомин уехал по другим станицам и поселкам сколачивать контрреволюционные группы, из которых выросли потом, через год, оголтелые кулацкие дружины, творившие суд и расправу над всеми, кто сочувствовал красным.

Проводив его, Сергей Ильич вышел с гостями на улицу.

На площади толпилась молодежь. Федот Муратов и еще какой-то парень в широких плисовых штанах играли с девками в горелки. Тут же, неподалеку, казаки катали бабки, играли в карты. Кто-то грубым, пропитым голосом громко кричал:

— Замирил, да три с полтиной под тебя!

— Видать, крупная игра идет. Боюсь, что скоро кулаки в ход пойдут, — рассмеялся Гусаров.

— Чего доброго, а за этим у наших дело не станет, — отозвался Каргин.

Сергей Ильич глубоко и шумно вздохнул, поглядел на площадь, на ясный и теплый закат, весело сказал:

— Ну, братцы мои, полегчало на сердце. Может, оно и опять по-старому заживем. А то ведь и на улицу показаться страшно было. Заставим мы всю шантрапу под нашу дудку плясать, другие у нас теперь разговоры с ней будут.

— А не рано ли, Сергей Ильич, торжествуешь? — опять усмехнулся Гусаров.

— Нет, не рано. Вот дождемся атамана, а там и начнем дураков уму-разуму учить. — И он, прищурив глаза, сладко потянулся, как сытый кот.

• Предыдущая
• 86/203
• Следующая