Десять лет спустя - Сегаль Валерий - Страница 5

• Предыдущая
• 5/39
• Следующая

Этим русским патриотом был великий князь Михаил Александрович.

Увы, столь благоразумные мысли приходили в голову не самому императору, а его младшему брату.

Михаил залпом выпил стакан портвейна и снова впал в задумчивость.

Действительно, положение было трудное. Царствование Николая II проходило в обстановке почти непрерывно нараставшего революционного движения, на борьбу с которым были направлены армия, полиция, суды, а с октября 1905 года и черная сотня. В самом начале своего царствования Николай II сказал: «Пусть же все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой покойный незабвенный родитель». Надо признать, что слова у него не расходились с делами. «Начала самодержавия» Николай II отстаивал упорно, практически не идя ни на какие компромиссы. Подобная политика была настолько идиотской, что даже Михаил (сам скорее солдат, чем политик) понимал всю ее опасность.

Погруженный в свои мысли Михаил не заметил, как в гостиную вошел князь Путятин. Этому человеку предстоит играть весьма заметную роль в нашем повествовании, поэтому, пользуясь случаем, познакомимся с ним поближе.

В описываемое время Сергею Николаевичу Путятину уже минуло сорок пять лет. Это был высокий и сильный мужчина с суровым лицом, изуродованным страшным сабельным шрамом белесого цвета. Как будто специально, чтобы придать своей внешности еще более мрачный характер, Путятин имел обыкновение одеваться во все черное. Столичные аристократы прозвали его Черным Князем. Вот и сейчас, на нем был длинный черный плащ, а также шляпа, сапоги и перчатки цвета вороного крыла.

Называли его также Астрологом — за его приверженность к звездной науке. Среди петербургских звездочетов он имел вес и авторитет.

Поговаривали, что он отличался весьма вольными политическими взглядами, а в юности был даже близок к социалистам. Рассказывали про него и другую крайне любопытную историю.

В восьмидесятые годы прошлого столетия юный князь Сергей Путятин, подразбазарив отцовские денежки и имения, отправился путешествовать. Будучи весьма любознательным молодым человеком, он неплохо проводил время в Европе: наслаждался музыкой в Австрии, изучал новейшую философию в Германии, пил пиво в Богемии. Все шло гладко, пока он не оказался в Стране тюльпанов.

В Лейдене Путятин встретил юную цветочницу Лизбету Крааль и влюбился не на шутку. Красавица оказалась на редкость принципиальной и ни в какую не соглашалась на неравный брак с русским аристократом. Тогда потерявший голову князь отвез свою избранницу в Монте-Карло и поставил остатки своего состояния на тринадцатый сектор зеленого рулеточного стола. Еще до того как крупье бросил шарик, Лизбета была покорена столь царственным жестом. Разумеется выпал тринадцатый номер (иначе не имело бы смысла пересказывать эту историю), и финансовые дела князя Путятина ощутимо поправились. Сочтя это за перст судьбы, Лизбета согласилась наконец стать русской княгиней и переселилась на берега Невы. Все же тринадцатый номер (или сырой климат Северной Пальмиры!?) оказался роковым для лейденской красавицы, и два года спустя она скончалась от скоротечной чахотки.

Князь остался наедине со своими звездами. Говорили, что с тех пор он никогда не улыбался, хотя никто не утверждал, что он был улыбчив когда-либо ранее. Говорили, что он стал склонен к алкоголизму, хотя не исключено, что он всегда любил выпить. Впрочем, князь был настолько нелюдим, что любые слухи о нем не заслуживали особого доверия. Вероятно, Михаил Романов являлся его единственным близким другом.

— Добрый вечер, ваше высочество, — громко сказал Путятин, привлекая к себе внимание великого князя.

— А, это вы. Здравствуйте, Сергей Николаевич. Как на улице?

— Плохо.

— Ветер и дождь?

— Именно. Состояние атмосферы столь же тревожно, как и политическая обстановка в нашем отечестве.

— А что слышно из Москвы?

— Там еще хуже. Говорят, там назревает вооруженное восстание.

— Что же будет с Россией, Сергей Николаевич?

— Нам остается надеяться, как говорил кардинал Ришелье, на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.

— Это не Ришелье говорил, это — Дюма.

— Все равно.

Ужасный смысл сказанного дошел до Михаила. Он низко склонился над столом, обхватив голову обеими руками.

— Вы с ума сошли, князь! Вы отдаете себе отчет?..

Путятин молча пожал плечами.

Следует заметить, что подобные мысли издавна навещали и самого Михаила. Поначалу он их боялся, но постепенно идея братоубийства перестала казаться ему столь уж кощунственной. Князь находил для нее все новые и новые оправдания, важнейшим из которых ему представлялось пресловутое благо государства. Так самый ограниченный человек порой становится изощренным софистом в своем стремлении достичь власти над себе подобными. Сколько томов об этом написано, и как спокойно воспринимаем мы эти тома! И напротив, — какими высокопарными и неестественными нам порой кажутся скупые строки, воспевающие чувство прекрасного, душевное благородство и доброту. Почему так? Не потому ли, что скотство является нашей второй натурой, и лишь немногие способны устоять перед соблазном и не совершить самые тяжкие преступления ради того, чтобы подняться ступенькой выше в обществе своих ближних. Как воспитать людей способных устоять перед искушением? А как вырастить поколение которому не будет даже знаком подобный соблазн? Полноте! Гораздо легче оставаться скотами и иронически относиться к самой идее воспитания такого человека.

С минуту Михаил сидел, крепко сжав голову руками, затем внезапно выпрямился в кресле и сказал:

— Давайте выпьем, князь! Возьмите себе стакан.

Путятин наполнил стаканы и принялся медленно смаковать портвейн. Михаил выпил свой стакан залпом.

— Ну, хорошо! — сказал он. — А как это можно осуществить?

Путятин как-то странно посмотрел на Михаила. Видимо, он ожидал более упорного сопротивления.

— Стоит императору показаться в городе, и его подстрелят, как рябчика. Желающих сегодня — хоть отбавляй!

• Предыдущая
• 5/39
• Следующая