Собрание сочинений в девяти томах. Том 9. Клокочущая пустота - Казанцев Александр Петрович - Страница 36
- Предыдущая
- 36/102
- Следующая
– Умолкни, ханжа пустопослушная! – огрызнулся Савиньон. – Я не к тебе пришел за благословением, да ты еще и не стал аббатом, хотя по низости и лживости своей уже готов к этому званию.
– Ты остался прежним с кощунством змеиного языка на устах! – смиренно вздохнул Жозеф. – Чего тебе надобно? Уйди, не показывайся хоть святой нашей матери на глаза. Попадешься отцу – он сам тебя выгонит!
– Это мы еще посмотрим! – запальчиво произнес Савиньон, закидывая назад голову, словно намереваясь клюнуть кого-то своим непомерным носом.
В комнату вбежала шестнадцатилетняя Жаннетта, тоненькая, легкая, порывистая, как ласточка, и бросилась Савиньону на шею.
– Ах, Сави! – прошептала она ему на ухо. – У меня такое горе, такое горе! Как хорошо, что ты пришел!
– Что случилось, сестренка? – весело спросил Савиньон.
– Я ухожу, – с угрозой в голосе произнес Жозеф. – Не желаю слышать наветы на нашего благочестивого отца из уст этой девчонки.
– Иди, иди, молись, замаливай грехи! Если не хватит своих, возьми мои! – насмешливо напутствовал его Савиньон.
Возмущенный Жозеф, шепча молитвы, удалился.
– Так что? – спросил Савиньон сестру.
– Отец сказал, что не даст денег мне на приданое и чтобы я не помышляла о замужестве, а готовилась уйти в монастырь.
– Он хочет упечь тебя туда?
Жаннетта кивнула и заплакала, уткнувшись лицом в грудь брата.
На звук голосов в комнату вошла мать.
Время и заботы наложили отпечаток на ее когда-то красивое лицо, побелели черные волосы, наложили веера морщинок у глаз. Но при виде любимого, обиженного судьбой сына она сразу воспрянула и словно помолодела, любовно глядя на Савиньона.
Как и дочь, она бросилась на шею сына, потом отступила на шаг, говоря:
– Сави! Что за вид? Тебе надо переодеться. Ты не ранен? Пойдем ко мне. Голоден? Дать тебе хлеба, сыра? Как я счастлива тебя видеть, хотя, боюсь, не радость привела тебя сюда. О тебе ходят по Парижу такие слухи! Будто ты чуть ли не каждый день дерешься с кем-нибудь на шпагах! Как ты можешь? Ты ли это? – с упреком закончила она, уводя его к себе.
– Мама! Я только защищаюсь от тех, кому моя внешность не дает покоя. Но, поверьте, я никого не убил на дуэли, даже не ранил серьезно. Я остался прежним, каким вы хотели меня видеть.
– Жалеешь пойманных рыбок, вымениваешь их на перочинный ножик?
Савиньон кивнул.
– Вот это приходится тщательно скрывать, впрочем, как и многое другое. – И он усмехнулся.
– Я знаю, я все знаю, что у тебя на сердце, догадываюсь, чего ты жаждешь, – говорила мать, подавая сыну отцовскую одежду.
– От вас я ничего не хотел бы скрыть, и потому позвольте прочесть вам новый сонет.
– Читай, Сави, я так люблю твои стихи и всегда гордилась ими.
– Не знаю, можно ли гордиться мечтой о ЖЕЛАННОМ ЯДЕ, которым я, поверьте, словно весь пропитан.
– Читай, я все пойму.
Савиньон поцеловал матери руку и прочел стих:
Мадлен подошла к сыну и, приподнявшись на носочки, поцеловала его в лоб над бровями, где начиналась у него переносица.
– Лучше о самом своем сокровенном ты и сказать бы не смог! – произнесла она, вытирая передником слезы.
– Я знал, что вы поймете, – сказал Савиньон, снова целуя матери натруженную домашней работой руку.
– А как твоя комедия? Я все ждала, что ты нас пригласишь в театр, хотя не знаю, в чем могла бы пойти.
– Увы! На первом же спектакле по наущению церковного начальства ее освистали.
– Освистали? Не может быть! Я ведь читала и так смеялась от души.
– Душа в театре не нужна, о ней печется церковь, усмотревшая в моей пьесе оскорбление ее уставов. Пастыри не позволили довести представление до конца. О новых спектаклях не могло быть и речи, так же как и об ожидаемых доходах. – И Савиньон горько усмехнулся.
– Что же теперь?
– Я напишу новую пьесу. И так, чтобы зал и смеялся и рыдал!
– Я верю в тебя, но переоденься, не то отец…
Но переодеться Савиньон не успел.
Жозеф уже донес отцу о приходе брата, и господин Абель де Мовьер-де-Сирано-де-Бержерак, уже тучный и седой, с багровым лицом, словно вырубленным из красного песчаника, ворвался в комнату жены.
– Что это за проходимец? – закричал он. – Лохмотья? Посмел в них явиться сюда после драки, непутевый!
Савиньон, покорно склонив голову, подошел к отцу, чтобы поцеловать ему руку.
– Прочь, нечестивый! – брезгливо отпрянул отец. – Ты можешь вызвать только омерзение! Чего пришел? Бездельник! Тунеядец! Таверны, женщины, вино, дуэли! И вид бродяги! О подвигах беспутных слышал, обливался слезами, которые от гнева высыхали у меня еще на глазах.
– Абель, я умоляю! Ведь это сын наш!
– Молчите, сударыня! Нас этим сыном наказал господь!
– Я старался, отец, не доставлять вам хлопот.
– А теперь решился. Не только камзол, но и совесть износилась?
– Как бы ни изодран камзол, но в нем я только что стоял перед его высокопреосвященством господином кардиналом Ришелье.
– Не лги! – вскипел отец. – Последние лакеи вытолкали бы тебя, спустили с лестницы дворца.
– Сам Ришелье предлагал мне остаться при нем поэтом.
– И ты отказался? Не смеши родителей и Жозефа, который, конечно, подслушивает у дверей.
– Да, отказался, ибо не хочу никому служить.
– Единственные слова правды, которые я слышу: «не хочу служить»! Не хочу зарабатывать деньги.
– Я не отказываюсь от службы, я не хотел лишь бить при этом поклоны. Но когда кардинал предложил мне вступить в полк, я согласился.
– Опять вранье? Сам кардинал!.. Ха-ха! Да как ты до него добрался?
– Решение его высокопреосвященства и привело меня к вам, почтенный мой отец. Я в самом деле зачислен в роту гасконских гвардейцев.
– К капитану де Карбону? Не верю!
– Тогда, пожалуйста, взгляните на этот документ. Быть может, глаза нотариуса не откажут вам?
И Савиньон вынул из кармана рваного камзола заветную записку кардинала.
– Жозеф! Очки! – крикнул господин Абель.
Жозеф тихо открыл дверь, за которой он действительно стоял, и передал отцу очки в железной оправе. Тот напялил их на нос.
– Что вижу! – вне себя от изумления воскликнул господин Абель. – Сам Ришелье, письмо к папе, какой-то Кампанелла! Рука самого кардинала, сомнений нет! Но как это поручение досталось тебе?
– Быть может, кардинал объяснит это вам при личной встрече.
– При личной встрече? И ты можешь устроить это мне? О боже! Неужели обо мне могут вспомнить только из-за этого бретера, моего сына?
– Вы сами же спросили, могу ли я устроить вам встречу с кардиналом.
– Жозеф! Ты слышишь, он вхож туда!.. О боже!
– Я вхож, как видите, но теперь лишь как гвардеец роты капитана де Карбон-де-Костель-Жалу.
– Но ведь это же конь, мундир, вооружение! Не меньше тысячи ливров!..
– Но иначе мне не выполнить поручение кардинала, а следовательно, не явиться снова к нему, как вы в том заинтересованы.
– Это уже совсем другое дело! Но ты разоряешь меня! Я вынужден буду затронуть основной капитал, уменьшить ренту.
- Предыдущая
- 36/102
- Следующая
