Сыновья Большой Медведицы. Книга 3 - Вельскопф-Генрих Лизелотта - Страница 44

• Предыдущая
• 44/93
• Следующая

— Для кого же ты шьешь? — спросила как-то Грозовая Тучка.

— Я работаю ради своего сна, — ответила Уинона.

— Что же у тебя был за сон? — допытывался Часке: от тайком посещал палатку бежавшего Четанзапы, ведь его приемная мать Белая Роза и ее муж, Шонка, не должны были знать об этом.

— Что за человека ты видела во сне? — спросил Хапеда, ощупывая меховую куртку, которая, по-видимому, предназначалась для рослого стройного воина.

— Моего брата, — призналась Уинона.

— Он убит, — сказал Хапеда.

— Я не видела его тела.

Грозовая Тучка испуганно подняла голову. Она боялась лишиться последней надежды.

— Он убит, — повторил Хапеда, ощущая такой же страх, что и Грозовая Тучка.

— Но его дух не покорился, — строго возразила Уинона. — Он являлся мне во сне. Он вернется.

Шли дни, недели, месяцы. Снова как-то вечером сидели мальчики и девочки у сестры Токей Ито. Уинона работала теперь реже. Вот и этот вечер она сидела сложа руки. И хотя почти не о чем было им говорить, они все равно собирались, искали поддержки друг в друге: Часке, Хапеда, Грозовая Тучка и Ящерка.

Было уже темно, когда послышался конский топот.

Это был топот крепких здоровых коней. Значит, кто-то чужой. Мальчики и девочки прислушались.

Всадники доскакали до площадки стойбища. Топот смолк. Часке предположил, что приехало шестеро. Слышно было, как они спешились и направились к палатке Четанзапы. Дети так и оставались рядом с Уиноной.

Полог распахнулся, и вошел Шонка, за ним — Татокано, три незнакомых воина и белый человек. Белый был в штатском. Татокано вырядился в какую-то совершенно немыслимую форму.

— Раздуть огонь! — приказал белый, вероятно служащий агентуры; его сиплый, надорванный голос срывался на визг.

Татокано перевел приказ. Грозовая Тучка выполнила его: она решила избавить Уинону от подчинения этому противному койоту. Пламя весело взвилось и осветило всех находящихся в палатке.

— Вон, поросята! — цыкнул мужчина на детей.

Медленно, сохраняя чувство собственного достоинства, поднялись мальчики и девочки, направились к выходу. Вторгшиеся в палатку мужчины расступились, давая им дорогу.

Шонка бросил угрожающий взгляд на своего приемного сына Часке, а Хапеду схватил за руку:

— Ты останься здесь!

Мальчик остановился, не поворачивая головы.

Грозовая Тучка, Ящерка и Часке выбрались наружу, но не стали отходить далеко от палатки, чтобы услышать, что произойдет.

Шонка не спускал глаз с Уиноны и Монгшонши.

— Встать! — заорал он на них, после того как белый человек провизжал это по-английски.

Женщины поднялись.

— В палатке будет произведен обыск.

Женщины молчали.

— Где вы прячете Четанзапу, этого изменника и убийцу? Он будет повешен! Красное Крыло умер от его ножевой раны!

Женщины продолжали молчать.

Лагерные полицейские принялись поднимать с пола одеяла и расшвыривать по сторонам.

— О! — сказал Шонка и направился к Уиноне. — Ты держишь свои ноги в тепле! Ну-ка сойди с этой медвежьей шкуры!

Уинона отступила в сторону. Белый с помощью Шонки развернул тяжелый серый мех. Хапеда впервые увидел, что тут было завернуто: длинная священная трубка, которую пускали по кругу, прежде чем приступить к трапезе у вождя, головной убор из перьев орла, недошитая куртка из бизоньего меха, крой для меховых мокасин и основание для ступательных лыж.

Лица Шонки и маленького человека с визгливым голосом скривились в издевательской усмешке:

— Собираешься одеть Четанзапу?

И Шонка, и четверо других индейцев понимали, что женщины не будут отвечать. Однако белый ждал ответа.

— Где Четанзапа? — прерывающимся от раздражения голосом спросил белый.

Женщины молчали.

Шонка схватил Хапеду за плечо и пихнул его к матери:

— Я заберу этого щенка с собой, если ты не скажешь, для кого шила одежду?!

Монгшонша задрожала:

— Я не шила ее.

— Ты ее не шила? — Шонка оставил Хапеду и подступил к Уиноне. — Зачем шила ты? — Он выставил вперед подбородок.

Белый собрал одежду.

— Хау. Шила я, — сказала Уинона, и всех поразил ее новый незнакомый глухой голос.

— И ты хочешь изготовить снегоступы?

— Хау. Я натяну на них жилы.

— И ты шьешь мокасины?

— Хау. Я шью мокасины.

— Так это ты, подлая волчица, помогаешь жить Четанзапе?

— Нет.

Белый окончательно потерял терпение:

— Дай же ты этой бабе по роже! Отлупи это лживое отродье! Что она там лепечет? Кому она приготовила одежду?

— Для кого ты шила одежду? — снова заорал Шонка.

— Для Токей Ито.

Шонка отпрянул и недоуменно уставился на девушку:

— Ты что, рехнулась?

Уинона молчала.

— Для кого ты шила одежду?

— Я тебе уже сказала.

— Ты лжешь. Тот, о ком ты говоришь, давно сгнил!

— Я с ним говорила.

Шонка отступил еще на шаг, подтащил к себе Хапеду.

— Если вы, женщины, будете помогать Четанзапе, я укокошу этого щенка! Поняли?

Монгшонша закричала, как раненое животное:

— Мой мальчик!

— Поняла?! — Шонка снова сделал шаг у Уиноне.

Уинона молчала.

— Твой брат давно подох и закопан!

— Я с ним говорила.

Шонка пришел в замешательство. Белый был вне себя.

— Хватит! — крикнул он Шонке. — Хватит возиться с этой идиоткой! Меня зовут Лэвис, и я еще в цирке Майерса научился обращаться с этими краснокожими свиньями.

Уинона подошла к белому и, не говоря ни слова, выхватила у него из рук меховую одежду, положила ее на медвежью шкуру и уселась сверху.

— Вы воры! — сказала она Шонке и мужчине, назвавшемуся Лэвисом. — Одежда принадлежит Токей Ито.

Белый смотрел на индианку. «Пятеро вооруженных против такой штучки и эта штучка — побеждает!» Он готов был расхохотаться, но только свистнул.

— Кто-то тут из вас сошел с ума, либо эта тетка, либо ты!

— Она, — сказал Шонка. — Она помешалась. А кроме того, она еще умеет и колдовать. Ведьма!

— Ведьма! — Белый решительно шагнул вперед и вдруг опешил: остановившийся взгляд Уиноны был устремлен на него, и он медленно отступил. — У нее действительно недобрый взгляд, — пробормотал он, и впервые голос его прозвучал тихо: ведь хотя он и не признавал никаких духов и колдунов, в глубине его сознания тоже жило суеверие.

Он глянул на Монгшоншу. Когда Уинона села, села и та. Она снова поглаживала наполненную черными перьями люльку.

Белый постучал пальцем по лбу.

— Обе спятили! Пошли! А ты, — повернулся он, выходя из палатки, к Хапеде, — ты будешь повешен, если попытаешься что-нибудь сунуть отцу! Мы вернемся! Оставьте напрасные надежды! Ваш вождь Крези Хорс, или, как вы его зовете, Тачунка, сдался со своими воинами. Генерал Майлс преподал ему хороший урок. Крези Хорс с двумя тысячами людей, полу замерзшими, полуголодными, на пути в агентуру. Это для вашего сведения. Так что имейте в виду!

Шонка со злорадством перевел эти слова.

Пятеро индейцев и белый покинули палатку.

Часке, Грозовая Тучка и Ящерка еще стояли неподалеку.

— Проваливайте прочь, поросята! — И Шонка дал Часке пинка, как бы показывая, чему он успел научиться у белых.

Дети отошли в сторонку и долго еще смотрели вслед ненавистным предателям и белому человеку. Всадники уже исчезли из поля зрения, а они все не двигались. Перед ними лежала бесплодная земля, над ними простиралось зимнее звездное небо.

В палатках никто не собирался ложиться, пока лагерная полиция не покинула стойбище. Из типи Четанзапы выскользнул Хапеда и присоединился к друзьям. Он попросил девочек отойти в сторонку, потому что ему надо было поговорить с Часке о важном деле. Без всякой обиды девочки удалились.

Мальчики остались вдвоем и Хапеда начал:

— Часке! Я верю тебе, как самому себе. Никому не говори о том, что я тебе сейчас скажу!

— Хау. Я буду молчать.

— Тачунка Витко разбит. Он идет со своими в резервацию.

Часке не проронил ни слова.

• Предыдущая
• 44/93
• Следующая